Сам Владимир Михайлович на змею похож, которая из засады нападает и сразу уползает. Хитрый. А брат его Толян — олух. Этот привык сплеча рубить. Принес мне вчера номера, заменили, поехали. Толком ничего не объяснил. Я спросить попытался, он посоветовал у сожженных бомжей в подвале спросить. Намекнул, что в курсе всего и ему есть чем на меня давить. После такого не отбрыкнешься. Заехали к нему. Он, как я сказал, в соседнем со мной доме живет. Он ружье с собой взял. Сказал, что только припугнуть человека следует, чтобы не трепыхался и не лез не в свои дела. Я даже сам предложил поговорить с помощью кулаков. Они у меня увесистые. Этого, посчитал, хватило бы, несмотря на то что руки разбиты. Он только посмеялся и сказал, что для такого разговора нужно с десяток таких, как я, — последовал оценивающий взгляд в мою сторону, и взгляд этот был излишне самоуверенным. Таких самоуверенных чаще других бьют. Но я скромно промолчал, не стал ничего объяснять, желая послушать, что он дальше скажет, как преподаст историю. — Договорились, что в случае чего, если остановят и про ружье спросят, скажем, он мне хочет дать резной приклад ему сделать. Сейчас в моде резные приклады. С художественной резьбой. Я уже многим делал. Целые картины из охотничьей жизни вырезал. А документы на ружье у Толяна с собой были.
— Вы всегда делаете резьбу на заряженных ружьях? — спросил Виктор Федорович. — Странная, надо заметить, привычка.
— Нет, я не знал, что оно заряжено.
— И полный карман запасных патронов у Анатолия Пашунина, — добавил подполковник Котов. — Было опасение, что пары патронов в ружье не хватит? Рассчитывали на долговременный бой? Рассказывайте дальше.
— А другие номера на машине, если остановят… — спросила капитан Радимова.
— Владимир Михайлович этот вопрос решить взялся… Ему в случае чего позвонят, он скажет, что группа выполняет его задание. Помогает следствию.
— Это вам Анатолий сказал? — поинтересовался Котов.
— Нет, я сам Владимира Михайловича спросил. Я, честно говоря, не знал даже, куда и зачем мы поехали, — последовал недобрый кивок в мою сторону, но кивок этот снова был сопровожден таким самоуверенным взглядом, что во мне возросло желание хоть что-нибудь, хоть на пальцах объяснить этому человеку. Но я опять сдержался, чтобы не перебивать разговор, пока он получался содержательным. — Сам Владимир Михайлович с нами поехал. Только на своей машине. Он в детективное агентство зашел, а нас ждать оставил. Я, честно говоря, нехорошо себя чувствовал. Бояться мне было нечего, но так… Опасался, что Пашунин узнает, что я тоже в агентство обращался. Да еще с таким щекотливым, мягко говоря, делом. Любой мужик стесняется, когда у него рога ветвистые растут. Я опасался, что надо мной насмехаться будут. Я этого не люблю и не прощаю. Подполковник Пашунин оттуда уехал, а нам ждать велел. Толяну сказал: все сделать, и сразу к нему в управление. Он ждать будет. Это же рядом, всего несколько кварталов. Он уехал, а мы караулить остались. А тут мне машину с двух сторон приперли — при всем желании на дорогу не выехать. Я не знал, что делать. Потом все началось. Не вовремя! Когда машина приперта. Я и хотел через тротуар выехать. А мне тут колесо прострелили. Я Толяну Пашунину так и сказал там же, что я на такое не подписывался и в перестрелку встревать не собирался. Припугнуть человека — одно, а перестрелка — совсем другое…
— Значит, вы не имели намерения меня убивать? — спросил я почти с детской невинностью.
— Я не «мокрушник»…[27]
— И подполковника Скоморохова вместе с мотоциклом задавить не желали? — продолжил я с нотками удивления в голосе.
— Я только на тротуар заехал и остановился сразу.
— После выстрела в колесо. Это и свидетели подтверждают.
— Кстати, насчет «мокрушника»… — напомнила капитан Радимова. — Вы не поторопились со своим заявлением? Ваша жена, или, вернее, ваша сожительница, Людмила Сергеевна придерживается иного мнения.
Я сразу заметил, как ловко «расписной» Николай перевел разговор на другую тему, выкраивая время на обдумывание ситуации. Он мог повторить то, что сообщила нам сегодня Людмила Сергеевна, то есть взять всю вину на себя и спасти ее от наказания. Возможно, он изначально так и поступил бы, если бы сразу не познакомился с отчетом о проделанной работе сотрудником детективно-правового агентства. Быть благодарным жене теперь уже не имело для Заварзина никакого смысла. И даже, напротив, он желал бы ей отомстить, наверное. Я заметил, как блеснула у него в глазах радость, когда он услышал, что Людмила Сергеевна закрыта в камеру в том же подвале, что и он. О судьбе детей при этом он даже не спросил, значит, они его мало интересовали.
Но Заварзина поторопили. Он, похоже, уже успел взвесить все «за» и «против» и понял, что в любом случае избежать наказания ему не удастся. И здесь уже вступало в силу желание отомстить жене. Оно перевесило чашу весов.
— Люська может что угодно говорить, а я буду говорить то, что я знаю. Она свою сеструху всегда терпеть не могла, с самого детства, когда они еще вместе у одной бабушки воспитывались. А потом у той все хорошо в жизни пошло. Люську всегда зависть глодала. И квартира у них, не в пример нашей, трехкомнатная, и муж хорошо зарабатывает. Может, поменьше, чем Люська, я его сам спрашивал, но чужие деньги всегда большими кажутся. Вот Люська и захотела их извести, чтобы квартиру, как наследница, забрать.
Я не знаю, как она с Владимиром Михайловичем спелась. Кто-то их свел. И подполковник Люське пистолет из неучтенных вещдоков передал. Она сама мне рассказывала. Хотела меня на расправу натравить. Я отказался. Тогда она нашла бомжа какого-то, что в подвале дома Ковалевых жил. Ему и пистолет передала, и каждый месяц деньги платила. Но тот все тянул. А тут вечером уже позвонил Люське Пашунин и что-то строго приказал. Она сразу на меня рявкнула, что я такой-сякой, ни на что непригодный, и пошла сначала в подъезд к Толяну Пашунину, оттуда вышла с пакетом, в котором что-то тяжелое было, я в окно видел, и к бомжам двинула.
А потом, уже ближе к ночи, ходила снова туда, в тот дом или только во двор, когда там уже полиция была. Послушать, о чем люди говорят. Вернулась, час, наверное, что-то соображала и кофе ведрами пила. Я уж спать собрался, лег, хотя уснуть не мог, она меня подняла и говорит, что бомжи всех Ковалевых убили. А если их возьмут, они ее сдадут наверняка. И я, значит, должен от бомжей избавиться. Я сначала отмахнулся, а она пригрозила, что тогда все на меня свалит, что я все это задумал, а ею управлял, как инструментом, чтобы самому в стороне остаться. И даже спросила: «Кому менты поверят, несчастной матери двоих детей или уголовнику?»
Я прикинул, что поверите вы, конечно же, «матери двоих детей», и пошел. Монтировку с собой взял. От машины. Все собирался в гараж ее отнести, да забывал. Как к бомжам пройти, Люська мне подробно объяснила. Я пришел. Они стеклоочиститель пили. Уже оба «хорошие» были. Каждому по паре ударов хватило. А потом я добил их монтировкой. Домой вернулся, Люська уже одетая меня ждет. Ей мысль в голову пришла, что бомжей сжечь надо. Вместе пошли в гараж, я взял канистру с бензином и пошел в подвал…
— А пистолет не искали? — спросил подполковник Котов.
— Я и забыл про него совсем…
Эпилог
Когда протокол был подписан и Заварзина увели, зазвенел телефон, соединяющий кабинет с дежурным. Трубку снова снял подполковник Котов. Приказал соединить его с кем-то, кто желал поговорить с начальником уголовного розыска. Сам Василий Андреевич почти не разговаривал, только слушал. Потом попросил подготовить ему официальное заключение. И посмотрел на нас торжествующим взглядом победителя.
— Вот вы все тут сидите и думаете, что Котов к быстрому продуктивному расследованию примазывается, а сам ничего не делает. Оказывается, и он что-то делает. Кто послал оперативную группу искать пистолет? Котов послал. И что нам экспертиза срочно подготовила?
— Что, товарищ подполковник? — спросила Радимова.
— Пистолет оказался известный. Компьютер сразу показал, что Алексей Ковалев убит именно из него. Но этого мало. На стволе еще три вооруженных ограбления со стрельбой и одно убийство. Сам пистолет в розыске. Он фигурировал в деле об ограблении и убийстве кассира из бухгалтерии какой-то фирмы со сложным иностранным названием, скажу честно, название я не запомнил. А пропал пистолет из сейфа майора Следственного комитета. Майора этого тогда, после разбирательства, выгнали со службы. Пистолет найден не был. Но, самое интересное… Майор этот сидел в одном кабинете с подполковником Пашуниным. Таким образом, мы имеем полное право подозревать подполковника в похищении пистолета из сейфа коллеги. Кроме того, на пистолете есть отпечатки пальцев самого Владимира Михайловича Пашунина, неизвестного лица, скорее всего, Людмилы Сергеевны, второго неизвестного лица с грязными пальцами, предположительно бомжа, — эти отпечатки перекрывают в некоторых местах первые. И отпечатки пальцев Николая Заварзина. Они, вопреки рассказу «расписного», перекрывают даже отпечатки пальцев бомжа. Отпечатки подполковника Пашунина, как всякого сотрудника Следственного комитета, в картотеке есть, отпечатки Заварзина, как человека судимого, тоже есть. Но самое смешное, что в картотеке нашлись и отпечатки пальцев бомжа. Это три года назад пропавший без вести офицер-танкист. В соседней области служил. Развелся с женой и пропал. Ни на службе, ни дома больше не появлялся…
— Значит, Заварзин пистолет все-таки взял. Только почему он его там же рядом спрятал? Не предполагал, что будут искать? — спросил Скоморохов.
— Наверное, предполагал. Он его закопал в шлак. И утоптал сверху. Пистолет нашли с помощью металлоискателя, — объяснил Котов.
— А для чего он ему был нужен? — не понял я. — Обычно даже уголовники понимают, что если на оружии висит убийство, то с ним лучше не связываться…
— Я думаю, он намеревался шантажировать подполковника Пашунина и Людмилу Сергеевну. Не думаю, что хотел заниматься вымогательством. Шантажисты среди уголовников всегда считаются последними людьми, на уровне педерастов. Он хотел как-то себя обезопасить на случай давления с их стороны.