– Тогда спрашиваю напрямую, – ответила Алиса, подставляя вытянутую руку под дождь.
«Нравлюсь ли я тебе, или ты дружелюбна со всеми?» – я бросил взгляд на спину Жеки. Тонкая ткань прилипла к талии, повторяя каждый изгиб.
Нравилась ли она мне? Или мне нравились все, кто проявлял ко мне внимание?
– Как понять, что человек тебе нравится?
– Эй, не хотите поплавать? – донёсся до нас голос Кира. – Одному скучно! Поверьте: ночью купаться гораздо круче, чем днём.
Может быть, Кир был прав. Он выглядел белым светящимся пятном на фоне чёрной воды. Звёздное небо отражалось в пруду, но казалось более мягким и расплывчатым. Складывалось впечатление, будто Кир плавал среди россыпи мерцающих звёзд, а небесная пыль оседала на его коже перламутровым свечением. Он рассекал небо руками и нырял в его глубину, оставляя после себя дрожащие круги.
– Нет уж, спасибо! – ответила Алиса, задерживаясь заинтересованным взглядом на широких плечах Кира. Она не сразу посмотрела на меня. – Это нельзя понять, но можно почувствовать. У тебя появится желание проводить с человеком как можно больше времени, обнимать его, целовать, да просто касаться. А, главное, ты захочешь, чтобы этот человек чувствовал то же самое и к тебе. Иначе будешь всё время раздражаться и грустить.
– У тебя такое уже было?
– Было.
Алиса грустно кивнула и поднялась с земли. Несколько травинок прилипли к подолу платья, создавая хаотичные узоры на светлой ткани. Любопытство шло впереди меня: я хотел узнать, тогда ли у Алисы всё случилось, но не решался задать вопрос, который казался мне ужасно личным. Я подался вперёд, слегка щурясь от капель дождя, и прикусил губу.
– Да. Это было не взаимно, – ответила Алиса на мой немой вопрос и побежала к Жеке, а я, окружённый сотней вопросов, остался.
На мгновение я испытал ревность с примесью злости: мне казалось, Алиса всегда была неотъемлемой частью моего закрытого от людей мира. Мы, словно сиамские близнецы, – если нас разделить, скорее всего, погибнем. Сейчас я понимал абсурдность своих мыслей и чувствовал себя слепым котёнком. Я не хотел замечать попытки Алисы сбежать от одиночества дома на Черепаховой горе. Алиса всегда стремилась в мир. Алиса общалась, тайком заводила мимолётных друзей, чтобы я не ощущал себя одиноким, и, быть может, даже серьёзно влюблялась. Она, в отличие от меня, жила.
Тёмные тучи рассеивались, и звёзды становились ярче. Они озаряли пруд мёртвым светом, рассыпая по прозрачной глади белые блики. Сильный дождь превратился в морось.
Жека и Алиса, обе перепачканные в песке, строили замок, который всё время распадался. Этому способствовал Кир. Он ерошил потемневшие от воды волосы, запуская пальцы в выгоревшие пряди на затылке, и старался осторожно наступать ногой на стену песчаного замка, пока Алиса или Жека отвлекались. Когда пакость не оставалась незамеченной, в Кира летела горсть мокрого песка.
Меня немного клонило в сон: по ночам я привык спать, а не гулять под дождём, и это откладывало отпечаток на моём состоянии. Я прижался спиной к стволу дерева, чувствуя через мокрую рубашку выпуклую кору, впивавшуюся в кожу.
– Привет?
Кир сел рядом. Он тряхнул головой, и несколько крупных капель попало мне на лицо. Я оттёр щёку рукавом рубашки и зябко поёжился.
– Привет, – ответил я, слегка улыбаясь. – Ты слишком мокрый, – я предупреждающе выставил ладонь, и Кир улыбнулся.
– Если тебе интересно, под дождём это происходит со всеми людьми.
– Неужели?
Кир приподнял брови и быстро закивал головой. Песчинки прилипли к загорелой коже.
«У тебя появится желание проводить как можно больше времени с человеком», – в голове звучал голос Алисы. Я перевёл задумчивый взгляд на Жеку. Она что-то рассказывала Алисе, жестикулируя: плавно опускала и поднимала руки, разрезая тонкими пальцами густой воздух. В темноте блестело несколько серебряных колец на фалангах. Гипс нисколько не сковывал её движения.
– У тебя песок на щеке, – сказал я, прерывая молчание. – Выглядишь как… – я замолчал и взмахнул рукой, перебирая пальцами. – Как будто умер и воскрес. Не. Как будто восстал из размокшей от дождя могилы и забыл умыться.
– Трупом меня ещё никто не называл, спасибо, – Кир закивал, и несколько капель воды снова попало на меня.
«Ты захочешь, чтобы этот человек чувствовал то же самое и к тебе».
Я перевёл взгляд с Жеки на Кира. Он вёл ладонью по скуле, оставляя на коже невидимые линии. Расширившиеся из-за нехватки света зрачки практически вытеснили светло-голубую радужку. От переносицы по прямому носу катилась дождевая капля, но Кир будто не чувствовал её.
– Не здесь.
Подняв ладонь, я аккуратно, едва касаясь, словно между нами была невидимая граница, смахнул рыжий песок, чувствуя, как мелкие песчинки царапают пальцы. Мокрая рубашка липла к лопаткам, и я зябко передёрнул плечами.
– Моя мать – алкоголичка.
Кир серьёзно посмотрел на меня и сжал пальцами переносицу, растирая каплю воды. Этот жест я уже видел в больнице, когда Кир звонил отцу Же. Привычка? Сейчас я понял, что совершенно ничего о нём не знал. Мог ли я назвать его другом? Должны ли друзья знать важные вещи друг о друге, или достаточно того, что им нравится делить один на двоих воздух?
– Поэтому тебе так просто сбежать из дома?
– Нет, и это неважно, – Кир улыбнулся. – Предлагаю игру, – я вопросительно приподнял брови, и он продолжил: – если один из нас называет любой факт из своей жизни, второй должен ответить тем же. На размышления не больше пяти секунд. Понял?
– Это легко! – я быстро кивнул, растирая грязь на штанине.
– Факты должны быть равноценны, умник. – Кир снова улыбнулся, переводя взгляд на Алису с Жекой. – Если я говорю, что замочил всю свою семью, ты не можешь ответить, что любишь фисташковое мороженое или группу Тату…
– Но я не люблю группу Тату!
– А я не убивал свою семью, – он ухмыльнулся уголком рта. – Но ты уловил в чём суть?
– Уловил, – я прикусил губу, размышляя, какой факт можно доставать на свет, а какой – лучше не стоит. – М-м-м…
– Не так и легко говорить о себе, правда?
– Это случилось в детстве. Мы ехали к стоматологу. Мама была за рулём, машину она водила редко, потому что считала это не женским делом. Алиса пристёгнутая ехала спереди, я – сзади. Они как всегда собачились насчёт денег, кричали, злились друг на друга. В общем, всё как всегда. А я так боялся похода к стоматологу! Ещё и они мешали. Мама постоянно отвлекалась от дороги на Алису, ехала медленно и задевала все кочки. И тогда я…
– Боюсь представить…
– Открыл дверцу и вылетел из машины.
– Что? – Кир засмеялся. Он подпёр подбородок кулаком и изучающе посмотрел на меня.
– Они до сих пор уверены, что это произошло случайно.
Кир всё ещё смеялся, но я продолжил говорить:
– Я тогда так разозлился, что сделал это специально. Что угодно, чтобы не слушать их препирательства.
Плечи Кира дёргались от смеха.
– А как же стоматолог?
Я и сам едва сдерживал себя, стараясь оставаться серьёзным.
– Сначала мы поехали в травмпункт, – я прикусил губу. – Отделался ссадинами и вывихом колена. Запись к стоматологу пришлось отложить на несколько дней. В следующий раз я ехал на переднем сидении. Между прочим, надёжно пристёгнутый.
– Значит, любовь к прыжкам под колёса у тебя пошла из детства.
Я толкнул Кира в плечо. Теперь мы оба смеялись. Кир задрал голову, а я рухнул спиной в траву и закрыл глаза ладонью. Вспоминать об этом было смешно и немного стыдно. Когда мы перестали смеяться, из дальних кустов до нас донёсся неразличимый шорох. Может быть, с ветки вспорхнула птица, испуганная громкими звуками.
– Пошли, камикадзе, – Кир неторопливо поднялся и протянул мне руку. Я ухватился пальцами за запястье и встал, стряхивая налипшие к джинсам травинки.
Из кустов снова раздался хруст. Мне показалось, что я услышал стон. Тьма всё ещё не рассеялась, поэтому разглядеть кусты вдалеке было просто невозможно.
– Посмотрим? – Кир взглянул на меня.
Я молча кивнул, и мы зашагали к кустам. Может быть, от дождя в листве прятался бездомный пёс. Или кот. «Главное, чтобы не бешеный», – подумал я, чувствуя, как под ногами хлюпает мокрая земля.
Мы осторожно придвинулись к зарослям и переглянулись. Я шагнул вперёд и отодвинул ветку кустарника. Вместо ожидаемого пса мы увидели полуобнажённого парня. Он, лёжа в траве, тихонько стонал и прижимал руку к груди. Кожа на предплечье, перепачканная в крови, напоминала ткань, изорванную на лоскутки.
Кровь, сочащаяся из ран, при лунном свете казалась чёрной.
Глава VI. Реинкарнация, или Конфуций-пацифист
Та ночь запомнилась мне дождём, впивающимся иголками в кожу, и холодным голубоватым светом больницы. Та ночь запомнилась мне ощущением липкой крови на ладонях и таких же липких взглядов медсестёр, которые молча гадали: хотели мы убить того беднягу или спасти.
В больницах, как мне казалось, всегда холодно, даже если за серыми стенами плещется жара. Будто коридор и примыкающие к нему светлые палаты – холодильные камеры, узником которых я невольно стал.
Под потолком тянулись длинные лампы: они едва слышно жужжали, словно мы находились в туго сплетённом клубке змей. Красные улыбки медсестёр, словно осколки или бритвенные лезвия, ранили меня.
Холодный больничный свет всегда пробуждал во мне не самые приятные воспоминания. Воспоминания, которые я предпочёл бы похоронить глубоко под землёй или сжечь, развеяв пепел по ветру. Они были тёмными пятнами в моей терра инкогнита.
Когда мы бросили всё и переехали сюда, в маленький замок на Черепаховой горе, мы с Алисой пытались свыкнуться с новой жизнью, а жизнь – с нами. Мама металась по городу в поисках работы, а мы были предоставлены сами себе. На самом деле мы не были одиноки, когда крепко держались за руки. Алиса – моя спокойная гавань в бушующем море жизни. Так было не всегда, так будет не всегда, но от осознания, что у меня есть семья, я чувств