У входной двери нас по-прежнему ждала Жека. Я пересёк длинный коридор, не глядя по сторонам. Адреналин в крови делал мои движения резкими и быстрыми.
Повернув замок по часовой стрелке, я распахнул дверь, и мы с Жекой едва не столкнулись носами. Мы, как два отражения по разные стороны зеркала, отшатнулись друг от друга.
На пол упала полоска жёлтого света, очертив блёклый ковролин геометрическими линиями.
– Привет, – сказал я первое, что пришло в голову. Жека всё ещё выглядела удивлённой, поэтому я продолжил игру: – это доставка пиццы?
– Привет, – наконец ответила Жека, всё ещё стоя на пороге. – Пицца стухла, пока я ждала. Пожалуйста, больше никогда не обращайтесь в нашу службу доставки.
Она оттеснила меня плечом и проскользнула в дверной проём. Несколько секунд я смотрел на пустой двор и высокий металлический забор, думая, что если я собирался сбежать, то сейчас самое время. Помедлив, я всё-таки захлопнул дверь и снова повернул замок. На этот раз я не собирался сбегать. Я не трус.
Я не трус, я не трус, я не трус.
В голове жило поверье: если повторять что-то, чего очень желаешь, много раз подряд, вселенная сжалится над тобой и обратит все невысказанные слова в правду.
– Не знала, что тебя заводят ролевые игры… А где Авдеев?
Я заметил, что Жека всегда быстро перескакивала с темы на тему, как только ей наскучивал разговор. Иногда она могла не закончить фразу и начать говорить о чём-то совершенно другом. Порой мне казалось, что любая мысль, едва начиная созревать, не могла зацепиться в её голове, не могла пустить корни и отвоевать себе место в сознании Жеки.
– Сейчас придёт.
– Выглядишь так, будто увидел привидение.
– Мы разве не для этого сюда пришли?
Жека внимательно посмотрела на меня. Большие глаза, подведённые сиреневым карандашом, казались ещё больше, чем обычно. Тёмно-серые, словно грозовые тучи, радужки обрамляли сузившиеся зрачки – сейчас Жека напоминала кошку. Не ту, которая будет ластиться к ногам, дай только повод, а ту, которая разорвёт глотку когтями, если что-то пойдёт не по её замыслу.
Короткий топик с этническими узорами подчёркивал тонкую талию. На животе я заметил россыпь тёмных родинок. Джинсовые шорты, обрамлённые бахромой, ярко выделялись на бледно-молочной коже. Голубые волосы, заплетённые в две косички по бокам, блестели от атласных лент, прикреплённых к длинным прядям. Я заставил себя отвести взгляд и начал разглядывать холл.
– Всегда мечтала завести друга призрака.
– Как рука?
– Всё ещё сломана.
– Хм…
Я подошёл к торшеру и провёл линию по краю тканевого абажура. На пальцах не осталось пыли.
– Я думал, что заброшенные дома выглядят не так.
В отличие от подвала дом выглядел гораздо лучше. Никаких отклеенных от сырости обоев, никакой плесени и паутины. Дома-призраки должны выглядеть совсем не так.
– И сколько он уже заброшен?
– Не знаю… Дофига лет точно!
Мебель была старой, но хорошо сохранившейся. Коридор делился на две части и уводил на второй этаж. Старый плешивый ковролин вылинял и стал однородного серого цвета, хотя раньше на нём красовался рисунок.
– Как вы познакомились с Киром?
Я подошёл к пузатому телевизору и приложил ладонь к тёмному экрану. В квадратном отражении я увидел себя.
– Давно. Очень давно, – Жека пожала плечами.
– Друзья навеки?
У меня не было тех, кого можно назвать настоящими друзьями. Я не знал, каково это, и слушать рассказ Жеки я начал с лёгкой завистью. Они с Киром были друг у друга, у меня же было только одиночество, приправленное враньём о ненадобности дружбы.
– Можно и так сказать… Когда мне было пять, я гуляла вместе с мамой во дворе. Стояла поздняя осень, а холод был просто офигительный. Так вот, пока я играла с другими детьми, мама заметила на лавке маленького мальчика, который сидел один и дрожал от холода.
Я попытался представить маленького растерянного Кира, растирающего холодные руки.
– Это был Кир, – заключил я, касаясь пальцами ажурной салфетки на телевизоре.
Бывшая хозяйка дома любила вязать, создавая особенный уют. Моя мама совершенно не умела вязать. И шить тоже. Однажды у меня на куртке оторвалась петелька: мама пришила её, и на следующий день, когда я попытался повесить куртку в школьной раздевалке, петелька оторвалась. Чёрные нитки торчали из куска ткани как паучьи лапки. Куртку пришлось повесить за капюшон. С тех пор с Алисой мы привыкли сами решать проблемы, связанные с одеждой.
– Точно, – Жека понизила голос. Она стояла у полки, перебирая книги и журналы. Оглядевшись, она заговорила шёпотом: – Мама просто забыла его во дворе и ушла.
Я вспомнил слова Кира о том, что его мама – алкоголичка. Мне стало грустно.
– Моя мама подошла к нему и узнала, где тот живёт. Мы поели в кафе, а потом отвели его домой. Вот так всё и получилось.
– Что получилось? – Кир, спускавшийся со второго этажа, сел на нижней ступеньке.
– Любопытной Варваре сам знаешь что…
В гостиной повисло напряжение. Каждый делал вид, что всё в порядке, но в то же время каждый из нас чувствовал дискомфорт от присутствия друг друга в одной комнате. Что-то в наших отношениях переменилось. Я не был уверен в том, что, покинув стены этого дома, мы вновь начнём общаться.
– Так что здесь случилось? – спросил я, чтобы отвлечься.
– Не знаю, – ответила Жека. – Все говорят разное, кому верить – непонятно. Слухи они и есть слухи. Тут жила семья, кажется, у них была дочь. И, если верить слухам, она умерла в этом доме.
– Самоубийство?
– Оно самое. Кто-то говорит, что она повесилась на чердаке, кто-то – что наглоталась таблеток и заблевала всю ванную.
Даже после рассказа Жеки дом не выглядел устрашающе. Милые абажурные салфетки украшали овальный стол, светлые обои, казалось, отражали дневной свет и делали гостиную светлой и уютной. Никаких призраков, никакого ощущения злого рока, нависшего над домом.
Сложно было представить, что человек каждый день завтракал здесь, смотрел телевизор, разговаривал с семьёй. В один из таких непримечательных дней он позавтракал и сделал домашнюю работу, а после поднялся наверх и затянул петлю на шее. Или проглотил горсть таблеток. Я всё ещё не мог понять, что должно случиться, чтобы смерть стала избавлением? И каково осознавать, что минуты – это последние минуты в твоей жизни?
Я вздохнул и прикусил губу. Вспомнил, как мама рассказывала о желании убить себя. Представляла ли она, о чём будет думать в последние минуты жизни? Она хотела закончить всё, когда была беременна мной. Передавалась ли склонность к суициду по наследству?
– Давайте осмотрим дом? – Жека сначала посмотрела на меня, потом перевела взгляд поверх моего плеча на Кира, который всё ещё сидел на ступеньках. – Вдруг откопаем что-нибудь интересненькое.
– Это вандализм…
– Это дух авантюризма!
– Тогда я пойду наверх.
Я кивнул Жеке и зашагал к лестнице.
– И как ты вообще дожил до шестнадцати лет? – она кивнула на мою ладонь, и я только сейчас вспомнил о порезе. Кровь запеклась и стала чёрной. Я провёл ногтём по тонкой корке и улыбнулся Жеке.
– Случайно.
Заметив взгляд Кира, я отвернулся и быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Наугад толкнул незапертую дверь и очутился в просторной светлой комнате. Здесь всё ещё витали призраки хозяев дома.
Стены обклеены бежевыми обоями. На полу лежал ковёр того же цвета, но с мелкими сливовыми цветами – благодаря ажурному узору пятна на ворсинках почти не бросались в глаза. Местами ковёр, казалось, был прожжён сигаретами.
По обе стороны от широкой кровати стояли пустые тумбочки. На дальней тумбочке я увидел старый дисковый телефон. Я повернул пальцем круг с цифрами и поднёс трубку к уху, наматывая на запястье чёрный шнур. Ответом мне была тишина, сотканная из молчания.
С лёгким разочарованием я вернул трубку на место и огляделся. Мне казалось, что телефон вот-вот зазвонит, и со мной свяжутся хозяева дома, упрекнув в нарушении личного пространства.
На бежевых однотонных обоях выделялось несколько прямоугольных пятен от рам. Когда-то здесь висели фотографии, которые сняли по неизвестной причине. Кто-то пытался избавиться от воспоминаний, но те всё равно возвращались в виде тёмных следов на обоях.
Я вернулся в длинный коридор и остановился перед белой дверью. Аккуратно повернул ручку, будто всё ещё не желая тревожить покой призраков, и вошёл в комнату. Узкая кровать, приставленная к стене, а над ней ряд чёрно-белых рисунков, прикреплённых канцелярскими булавками. Их цветные головки выглядели неуместно на фоне белой бумаги. Я подошёл ближе, чувствуя, как прикасаюсь к чему-то, что должно быть сокрыто от чужих глаз.
На карандашных рисунках всюду были люди. Слева направо прослеживалась их эволюция: сначала на меня смотрели едва узнаваемые человечки с чёрными линиями вместо рук, после их силуэты угадывались всё отчётливее, а в конечном итоге фигуры людей прорисовывались анатомически. Кто-то рисовал обыкновенную семью: папа и мама держали дочку за руки. Вместо улыбок художник подарил им кривые изогнутые линии. Их рты напоминали леску, натянутую по краям. С каждым рисунком лица родителей становились всё техничнее. На последнем портрете их лица были хаотично заштрихованы с такой силой, что грифельные линии оставили глубокие борозды на бумаге. Нетронутым осталось только лицо дочки – художницы этой домашней выставки.
Я посмотрел в нарисованные глаза, которые оказались как раз напротив моих глаз, и коснулся пальцами карандашной линии подбородка. Призраки за моей спиной оживали, и я дёрнулся, как будто кто-то окликнул меня.
Внизу я слышал голоса Кира и Жеки. Мне стало интересно, о чём они говорят, и я вышел в коридор, чтобы подслушать. Моё внимание привлёк странный звук.
Я огляделся и замер.
– Разве призраки пользуются дверьми?
Жека и Кир резко обернулись на голос. Они проследили за моим взглядом, и мы вместе уставились на входную дверь.