– На месяц. Может, чуть больше. Если повезёт – на всё лето.
Мы сидели за столом чужого дома и обсуждали вещи, которые обычно не обсуждают за обеденным столом. Между тем мы забыли о неловкости, витавшей между нами. Для неловкости сейчас не осталось места.
– Извините нас, – сказала Жека, вставая. Она отодвинула стул, и деревянные ножки с неприятным скрипом царапнули линолеум. – Мы, наверное, пойдём. Не будем вам мешать. Вы только приехали… наверняка устали.
– Спасибо за чай, – Кир встал вслед за Жекой и отодвинул нетронутую чашку. Тёмная капля чая пропитала салфетку.
Взгляд Эллы потух. Никто не слушал её. Никто не знал её историю, которую она так хотела поведать миру.
Мы медленно направились к двери, словно любое наше движение могло нарушить хрупкое спокойствие, воцарившееся в доме. Я так и не узнал, почему Лиза убила себя. Когда Жека и Кир вышли на улицу, я замешкался на пороге.
– Если вы захотите, я могу прийти снова.
Мне показалось, что она нуждалась в надежде, а я – в месте, куда можно вернуться. Мы могли помочь друг другу. Исцелить от одиночества. У каждого человека своё собственное одиночество, но лекарство для всех одинаковое. Иногда достаточно того, что в тебе кто-то нуждается.
– Если ты действительно этого хочешь, – сказала она, оглядывая меня. – Я готовлю вкусный черничный пирог.
– Значит, до встречи, – ответил я с улыбкой.
Развернувшись, я опустил ладонь на ручку двери и повернул её, но голос Эллы остановил меня.
– Постой!
Я замер. Всё не могло закончиться так хорошо. Жека и Кир наверняка уже ушли. За секунды в голове пронеслась тысяча мыслей, и одна была хуже другой. По придумыванию худших концовок мне не было равных.
– Как тебя зовут?
С губ сорвался облегчённый вздох.
– Матвей, – я обернулся через плечо, чтобы взглянуть на Эллу. Отчего-то я знал, что ей можно доверить своё имя.
– Я должна знать твоё имя. Когда ты перешагнёшь порог этого дома, у меня останется только твоё имя, и я буду знать, что ты не призрак и не плод моего старческого воображения.
– Матвей, – зачем-то громче повторил я.
– Матвей, – повторила Элла, словно примиряясь к моему имени. – Что ж, до встречи, Матвей.
Я молча кивнул и вышел на крыльцо, оставив в доме всех призраков. Чаепитие со Шляпником закончилось, но я не чувствовал облегчения. Напротив, я ощущал тяжесть на плечах, как будто каждый шаг давался мне с трудом. Я пересёк каменную тропинку, ведущую к калитке, и обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на дом-призрак. Теперь мне казалось, что он ожил.
Слева от меня послышался хруст, и я повернул голову. Жека и Кир не ушли. Они стояли в тени дерева, о чём-то перешёптываясь.
Они ждали меня. Сейчас я понял одну вещь: мне не хотелось, чтобы они уходили. Думать об этом было легко, как дышать тёплым летним воздухом.
– Ну и полоумная бабка, – Жека прикусила губу, улыбаясь. Она прижимала загипсованную руку к груди. – Слышали, какой бред она несла? Ну и ну! Понимаешь? Нет, ты понимаешь? Понима-а-аешь? – она изображала Эллу, протягивая ко мне руку. На её запястье я заметил браслет из чёрных бусинок.
– Ей просто одиноко, – я пожал плечами и кивнул на браслет. – Откуда это?
– Позаимствовала у Лизы… – Жека пожала плечами. – И не смотри на меня так! Я взяла его, когда Элла ещё не пришла. Я не думала, что там кто-то живёт. А вообще… вот Элла и слетела с катушек от одиночества, – Жека обернулась и с опаской посмотрела на тёмные окна дома.
– Разве её можно в этом винить?
Мы не выбираем, быть нам одинокими или нет, но одиночество выбирает нас. Возможно, Жека почувствовала моё настроение и не стала продолжать.
– О чём вы с ней говорили?
– Извинился за вторжение, – соврал я.
Жека сочла мой ответ приемлемым и быстро прекратила допрос.
– На сегодня хватит приключений, – сказал Кир, становясь между нами с Жекой. – Не знаю, как вам, а мне вот так точно.
Мы молча кивнули. Пожалуй, сейчас я полностью согласен с ним. Приключения должны быть дозированными.
– И мне, – согласилась Жека.
– И мне, – повторил я.
Кир и Жека развернулись и зашагали в противоположную сторону от дома. Я, обернувшись, последний раз посмотрел на дом: мне показалось, что в тёмном окне я увидел силуэт Эллы. Может быть, случившееся мне только привиделось?
Когда Жека с Киром отошли на достаточное расстояние, я догнал их и, помедлив, встал сбоку от Кира. Я думал о том, что произошло, и знал: Кир тоже об этом думал. Мы молча шли рядом, не нуждаясь в словах. Я не поворачивал голову, но слышал шаги: торопливые Жеки и спокойные Кира. Должен ли я что-то говорить? Возможно, я всё ещё злился на него, но не из-за поцелуя. Из-за сказанных слов. Сказанные со злости слова нельзя вернуть обратно или выкинуть из воспоминаний: мы ругаемся в полную силу, а миримся так, между делом, словно не существует лимита на слово «прости». Я знал, когда лимит исчерпается, слова раскаяния потеряют всякую значимость. Возможно, я слишком громко думал, потому что заметил на себе взгляд Кира.
– Проводишь меня? – слова, сказанные Жекой, были обращены к Киру. Не ко мне.
Кир замешкался. Он растерялся только на секунду, но потом улыбнулся, глядя на Жеку. Знала ли она о том, что произошло? Рассказал ли ей Кир?
– Провожу.
Он кивнул ей, и они оба посмотрели на меня.
– Пока, Матвей. Было классно! – Жека накручивала на палец локон голубых волос.
– Было классно, – повторил я. – Пока-пока.
Я не стал смотреть, как их силуэты становились всё меньше и меньше, пока совсем не исчезли, и отвернулся. Я зашагал в противоположную от них сторону – к дому на Черепаховой горе, где меня никто не ждал. Может быть, они всё-таки смотрели, как я уходил. Слушали мои стихающие шаги и глядели в спину. Может быть, я тоже чувствовал взгляд, но не обернулся.
Потому что на самом деле боялся увидеть, что никто из них не смотрел на меня.
Телефон в кармане завибрировал. Только сейчас я вспомнил, что Алиса просила купить корм для Горация. Достав мобильник, я приготовился оправдываться, но увидел новое сообщение на дисплее.
«Встретимся в пять у фонтана». Через несколько секунд пришло ещё одно уведомление. «Если хочешь».
Это был Кир.
Оставив сообщение без ответа, я сунул телефон в карман и быстрее зашагал к дому.
Глава X. Тревога: красный код
Я сидел на кухне и слушал стук лезвия о разделочную доску. Изредка оно отбрасывало солнечные зайчики на бежевую стену над плитой. Мама готовила индейку. Этого хватало для того, чтобы удивиться, поэтому я не отводил взгляда от изящных рук, порхающих над кухонной тумбой. Разве сегодня мой день рождения? Почему она взяла в руки нож? Я бы больше поверил в то, что она решила перерезать себе вены, а не приготовить индейку для счастливого семейного обеда. Ведь обычно так начинались заголовки криминальных сводок новостей: было обычное, ничем непримечательное утро, многодетная мама приготовила вкусный завтрак, после чего зарезала своих детей и повесилась в гараже. К счастью, гаража у нас не было.
Время едва перевалило за десять утра, и день ещё мог преподнести нечто хорошее. Мама высоко забрала тёмные, пушащиеся от влаги волосы: она совсем недавно вышла из душа. Полотенце, пропахшее лавандовым кондиционером, висело на спинке стула. Несколько крупных капель скатилось по шее к плечам, застывая у широких лямок сарафана. Мама была красива в естественной небрежности: когда мы вместе выбирались в супермаркет, я, толкая вихляющуюся тележку, нередко замечал на маме заинтересованные взгляды мужчин.
Нежность утреннего солнца сменилась немилосердным пеклом. Открытое нараспашку окно не спасало: полупрозрачный тюль, оставляя узорчатые тени на ламинате, едва дрожал от нагретого воздуха.
Мне по-прежнему не давал покоя разговор с Эллой. Я вспоминал её белое лицо с большими выразительными глазами и густые каштановые волосы, пронизанные серебряными нитями.
– Ма-а-а, – протянул я, опуская локти на стол.
– М-м-м? – ответила она, не оборачиваясь.
На сковороде тушилась цветная капуста. Когда пар повалил из отверстия на прозрачной крышке, мама убавила огонь и помешала капусту. Мама хотела жить правильно, и цветная капуста в сковороде – очередная попытка начать правильную жизнь.
– У тебя когда-нибудь был тот самый?
– Кто-кто?
От готовки она прервалась только на секунду, чтобы бросить на меня удивлённый взгляд.
– Ну, тот самый… – невозмутимо продолжил я. – Тот, кого ты очень любила. Тот, от кого у тебя замирало сердце, тот, кого ты никогда не забудешь, – я потянул свободную майку вверх, задирая, и спрятал в ней голову от жары, прислонившись щекой к холодной столешнице. Сцепив пальцы на затылке через трикотаж, я закрыл глаза.
Жара сводила меня с ума.
– Что толку говорить о прошлом?
Я услышал звук лезвия, распарывающего мясо.
– А что толку тогда вообще разговаривать? Давай помолчим.
Мама всегда велась на провокации. Мне оставалось только ждать. Я уловил в воздухе цитрусовый аромат и сглотнул. Внутренне я всё ещё надеялся, что тем самым для мамы был мой отец.
– Тот, кого я очень любила, быстро свалил, когда у нас появились первые трудности.
– Звучит так себе… Но он всё-таки был?
Это внушало слабую надежду, что вместо сердца у мамы – не камень.
– Был, и, слава богу, что только был. И, да, это звучит дерьмово, – заключила она.
– И кто он?
Я много раз задавал этот вопрос и ещё ни разу не получил ответ.
– Просто говнюк. И сука!
Лезвие воткнулось в разделочную доску, а по ощущениям – в моё сердце.
– Ма, не выражайся при детях! – Я наконец высунул голову из укрытия. – Иначе не получишь десерт на ужин.
Когда здесь жил Тот, кто должен был стать нам отцом, по утрам пахло горелой яичницей, лосьоном для бритья и крепким кофе. Наш дом утратил этот запах, но иногда, солнечными летними днями, я вновь ощущал его. Это было давно – напоминал себе я. Это было в прошлой жизни с прошлым мной. От воспоминаний никогда не становилось легче.