– Так кто же ее загубил, – в наступившей тишине спросил я. – Что за люди такие? Или, может, марсиане высадились?
– А то ты сам не знаешь! – обрадованно повернулся он ко мне. – Горбач-сука! С него все началось. Как он пришел, все разваливаться стало, к хуям собачьим.
Чесноков согласно кивнул, Галя с Юлей равнодушно курили, второй боец разглядывал что-то на полу.
– Если бы Андропов не умер, у нас бы до сих пор все отсасывали! – убежденно сказал омоновец. – А сейчас? Америке продались за доллары эти вонючие, всё сдали, ничего себе не оставили!
Он тоже закурил. Костяшки его пальцев были все в мелких шрамах. Значит, частенько доводилось ему кулаки применять. Такой если врежет, сразу окочуришься.
– Нынче кто хорошо живет? – вдруг спросил он меня и тут же сам ответил: – Бандиты да коммерсанты. Да еще чурки всякие. Всех русских из своих республик повыгоняли, а сами лямку они тянуть не собираются, можешь быть уверен. Только торговать могут, только накалывать.
– Мы еще с этими чурбанами наплачемся, – неожиданно подал голос и второй боец. – Смотри, что кругом творится! На Кавказе в особенности. В Чечне той же. Нам они теперь не подчиняются, что хотят, то и творят, всех из тюрем повыпускали, склады армейские разграбили, никто там работать не желает, только нефть могут воровать да поезда грабить. Я по армии знаю, если их сразу не загасить, потом говна не разгрести!
– Ну а кто гасить-то будет? – искренне поинтересовался я. – Вы так говорите, как будто я им дал добро, чтобы они поезда грабили. Мне это не больше вашего нравится. Вы хоть при оружии, а мы?
Однажды, когда я уже уволился из реанимации, как-то ночью вошли шестеро. Поднялись по эстакаде с улицы на второй этаж, было лето, а летом ворота не всегда закрывают. Шестеро наглых, здоровых молодых парней. Наверное, решили дружбана своего проведать, да ошиблись дверью. Когда их попросили выйти, объяснив, что тут реанимация, они достали пушки и стали тыкать всем в лицо.
– Ты хоть знаешь, с кем говоришь? Мы – чеченцы! Мы вас землю жрать заставим! – отрекомендовались ночные гости.
Они обрезали телефонный шнур и начали экскурсию по отделению.
– Это что? Больные? А чем болеют? Заразным? Если я от них заражусь, клянусь, вы мне все ответите! Может, их добить? И вам легче, работы меньше будет!
Они неспешно прогуливались мимо коек, ржали, приставляли пушки к головам пациентов, отпускали развязные замечания по поводу сестер, лазили по шкафам, доставали лекарства, по складам читая названия и небрежно швыряя их обратно.
– Еще слово скажешь – мы сейчас по очереди всех ваших медсестер на твоих глазах заделаем, – пообещали они дежурному врачу, когда он попытался это пресечь.
Через полчаса, устав изгаляться, они ушли. Насладившись чужим страхом и унижением.
Все это время одна из сестер, которой удалось пробраться в соседнее послеоперационное отделение, названивала в милицию, сообщая, что по реанимации расхаживают вооруженные люди и угрожают персоналу и больным. Сначала там бросали трубку, а потом и вовсе перестали подходить. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Тогда стало понятно: милиция и бандиты превратились в подельников. И никто никого не защитит.
– Так кто гасить будет? – повторил я свой вопрос. – Ладно там Чечня, она далеко, вы хотя бы здесь начните! Смотрите, что кругом! Рэкет, наркота, пол-Москвы со стволами ходит. Ведь когда ОМОН создавали, говорили, для борьбы с организованной преступностью. Вот и боритесь. А то вы больше палками демонстрантов лупите.
Они оба насупились, заерзали.
– Ты что думаешь, – произнес тот, который ругал Горбачева, – нам самим нравится? Да ни хрена! Так же, как и этого черта стеречь.
Он показал пальцем на потолок, имея в виду Леню.
– А давеча кто под пули лез? – насупившись, вступил второй, кивнув на чашки на столе. – Это тебе не чаи с бабами гонять да языком чесать!
А в данный момент чем, интересно, они оба занимаются, вместо того чтобы на посту стоять?
– Да уж! – поддакнул Чесноков. – Это ж надо, чтоб в Москве такая пальба случилась! Раньше о таком и помыслить нельзя было!
– Раньше! – завопил первый омоновец, как будто только этого и ждал. – Раньше порядок был! Попробовал бы кто-нибудь поперек власти вякнуть! Сейчас все Сталина ругают, кому не лень! А он во как всех держал! – И он сжал свой покрытый шрамами кулак, аж кости захрустели.
– При Сталине нормальная житуха была! – согласился второй. – А что сажали, так это правильно! Да и теперь бы не помешало.
– Ну не скажи! – вдруг возразил обычно покладистый Чесноков. – Вот у меня мать всю жизнь в деревне прожила. Так при Сталине там ни у кого паспортов не было. Даже в райцентр без справки из сельсовета нельзя было поехать! Лебеду жрали! Одни валенки на пятерых! Деда за полведра колхозной картошки в лагеря отправили, он там и сгинул. Крепостным и то лучше жилось!
– Зато великая держава была! В войне победили, в космос полетели! Патриотизм был! Русских людей везде уважали! – гнул свое омоновец. – Когда по Красной площади техника шла на парадах, все эти бляди у себя в Америке сидели и бздели!
Все же невероятно интересен загадочный русский патриотизм. Самым главным русским патриотом выступает рябой косорукий грузин, который русский народ выкашивал миллионами. Отчего у патриотов на подсознательном уровне портится настроение, вот они на людей и бросаются.
– А скажите, пожалуйста, – спросил я и отодвинул свой чай, – если сравнить две страны, к примеру, Индию и Бельгию? Бельгия – всего ничего, население небольшое, сама маленькая, за полдня захватить можно. А Индия – территория будь здоров, население почти миллиард, культура древнейшая, ядерное оружие есть, космос осваивают.
– Ну? – недоверчиво спросил омоновец, чувствуя подвох. – К чему это?
– А к тому, что нищий в Калькутте, из тех, что валяются в канаве с дрисней, разве чувствует свое превосходство над бельгийцем? У которого хороший дом, «порш», винный погреб и отпуск на Карибах? Чувствует ли себя этот нищий, исходящий холерной диареей, гражданином великой державы? Греет ли его мысль, что соседи по региону трясутся со страху перед индийской ядерной бомбой? И будет ли бельгиец страдать от комплекса неполноценности из-за того, что его страна не выводит спутники на орбиту и даже Франция и то ее не боится?
– Да херню ты городишь, доктор! – нахмурился боец. – Мы же не Индия!
– Точно, в Индии собственный народ под разговоры о всеобщем счастье под корень не истребляли. В Индии Мхатма Ганди, а у нас товарищ Сталин.
– Ты Сталина не трогай! – с угрозой произнес тот. – Сталин нашу страну создал! За нее миллионы погибли.
– Да забери ты его себе! – Я потушил окурок и поднялся. – Такую страну создал – дунули, плюнули, и ее в три дня не стало. И тогда одни валенки на пятерых, все по коммуналкам, и сейчас. Здоровый лось, «сникерс» дочке купить не в состоянии. За это стоило миллионы губить?
Я сполоснул кружку и отправился в подвал одеваться, а то скоро комендантский час наступит, а мы всё о судьбах мира.
Дождь зло хлестал по стеклам вагона на перегоне между «Автозаводской» и «Коломенской». Справа тянулась огромная территория ЗИЛа, проплывали еле различимые в темноте силуэты бетонных построек. Не люблю осень. Вернее, люблю, но другую – теплую, прозрачную, с шуршащим пергаментом опадающих листьев. Но, как правило, таких дней – всего ничего. Обычная осень – холодная, грязная, дождливая, сплошное уныние. Знаю по себе, когда погода нагоняет грусть, чтобы не свалиться в депрессию, нужно срочно подумать о чем-нибудь веселом.
Ну а так как я все свой лагерь вспоминаю, нужно там что-нибудь веселое раскопать. Хотя и так ясно что. Колю Долбитикова, понятное дело. Вот уж правда – пионер-легенда.
Как Коля Долбитиков стал пионером-легендой
Для того чтобы пионеру прославиться, необходимо наличие военных действий. Это я вам серьезно говорю. У меня целая книжка была про пионеров-героев, мне ее сам Володя Чубаровский на день рождения подарил.
Так вот, все пионеры из этой книги стали героями во время войны. Марат Казей, Леня Голиков, Володя Дубинин, Зина Портнова, Валя Котик.
Исключением являлись, пожалуй, только эти двое – Павлик Морозов и девочка Мамлакат, фамилию которой я не помню. Они стали героями в мирное время. Правда, подражателей у Павлика Морозова потом стало столько, что подвиг его малость девальвировался. А Мамлакат была рекордсменкой по сбору хлопка, а где его, этот хлопок, теперь возьмешь? Разве что шматок ваты в изоляторе.
А Коля Долбитиков смог. Не вату в изоляторе стащить, а стать… ну, пусть и не героем, зато легендой точно. Причем за одно лишь первое свое пионерское лето. Столь стремительную известность он получил в основном благодаря непростым отношениям с начальником лагеря Мэлсом Хабибовичем. Не подумайте уж чего-нибудь этакого, сейчас постараюсь вспомнить и рассказать.
Терпенье и труд все перетрут. Не зря так говорят. Вот и он не зря дней десять точил эту железяку, которую нашел у котельной. Приходилось, правда, ее прятать, да и самому хорониться от вожатых и от старших ребят. Вожатые просто отняли бы железку, ну и наорали бы, да только он за свою жизнь давно привык. На него все всегда орут. И дома, и в школе, да и здесь, в лагере. А старшие пацаны, те норовят еще и по шее ему накостылять, да и к этому, честно говоря, он тоже давно приспособился.
А все потому, что он не хочет жить скучно, вот и приходится все самому выдумывать, не виноват же он, что не все могут по достоинству оценить его стремление украсить серые будни. Вот позавчера, к примеру, всего-то спер незаметно в кружке «Мягкая игрушка» ножницы и, пока все занимались всякой ерундой, разучивая глупые песенки на отрядном месте, незаметно отрезал углы от всех подушек в корпусе.
Зато как же здорово получилось! Уж кому-кому, а ему прекрасно было известно, что каждый тихий час вспыхивают нешуточные подушечные баталии, но просто драться подушками – все фигня, а когда из них вылетают перья, которых за минуту становится в палате по щиколотку, это да! Прибегают вожатые, санитарки, начинают дружно вопить. Да неужели это не весело?!