Ну а мы ему рассказали, что водка нам нужна для того, чтобы накрыть поляну на завтрашнее мое совершеннолетие.
– Ого, вот это правильно, это по-нашему, я когда паспорт получал, вся деревня три дня гудела так, даже из Истры милиция приезжала! – радостно сообщил Сергунька. – А когда меня в армию провожали, так вообще! – махнул он рукой и засмеялся. – Под утро сеновал у соседа запалили!
Интересно, если завтра и мы начнем гудеть так, что к нам в лагерь прикатит милиция из Истры, а еще запалим, к примеру, клуб, то будет ли понятно, согласно теории Мишки Радиобудки, каким мужиком я стану?
Около магазина уже стояла небольшая группка аборигенов, и по тому, как они стали втягивать головы в плечи и отводить взгляд при нашем появлении, мы поняли – Сергунька в своей деревне человек авторитетный.
Мы вошли в магазин, который оказался маленькой черной избушкой без вывески. Очередь состояла из одних мужиков, а ассортимент очень простой, лаконичный. Водка «Русская» по четыре двенадцать, папиросы «Север» и «Беломорканал», черный хлеб да томат-паста в больших железных банках. Бесцеремонно отодвинув от прилавка односельчан, Сергунька поинтересовался, сколько водки нам нужно. Получив ответ, что нужно четыре, он пару минут прикидывал в уме, беззвучно шевеля губами, а потом произнес:
– Значит, так! Берем шесть, нет, берем шесть и чекушку и культурно у меня посидим!
– Да у нас денег только на четыре! – попытались было отвертеться мы, понимая, что через десять минут начнется тихий час, и если нас засекут, то неприятностей получим выше крыши.
– На четыре? – переспросил Сергунька и опять зашевелил губами. Причем народ в очереди безмолвствовал, как в драме Пушкина «Борис Годунов».
– Значит, нам червонца не хватает! – после пяти минут подсчетов заключил Сергунька. – Ну, это я мигом!
И действительно, за полминуты насшибал у стоящих в очереди мужиков требуемую сумму, для чего ему пришлось обобрать и тех, кто стоял на улице.
– Здорово, Зойка! – обратился он к продавщице, толстой разбитной бабе, которая все это время за нами наблюдала.
– Здорово, Сергунька! – ответила та. – Как поживаешь, а то мы с утра не виделись!
– Как на роду написано, так поживаю! – подмигнул он. – Беру что ношено, ебу что брошено! Дай-ка нам с моими друзьями шесть белых и чекушку!
– И что за друзья у тебя, Сергунька! – насмешливо сказала Зойка. – Уж больно молодые, у них, поди, и паспорта-то ни у кого нет, да где ты себе таких друзей только находишь!
– Молчи, Зойка, есть у них у всех паспорта, ты лучше на своих друзей посмотри! – обернулся он к стоящим в очереди мужикам, которые сразу угодливо захихикали. Видимо, у Зойки этой друзья и вовсе никудышные. – Вот лучше удочку мою с ведром постереги до завтра!
Зойка решила не ввязываться в полемику, а, быстро подсчитав все наши деньги, споро вытащила из ящика шесть бутылок водки. И не успел я подумать насчет того, что чекушек нет никаких и в помине, как она тут же нам эту чекушку организовала, ловко поддев зубами пробку у седьмой бутылки и перелив ровно половину в другую, пустую. Обе уполовиненные бутылки она заткнула свернутой газетной бумагой и одну из них протянула мне.
– Ты смотри, паренек! – негромко сказала она, видя, что Сергунька уже вышел из магазина. – Вы с ним того… поосторожней, контуженый он у нас, чудить любит!
Из магазина мы выходили целой процессией, впереди Сергунька, за ним Балаган, потом Вовка, причем каждый нес по две бутылки, а я – замыкающий, и у меня лишь одна, да и то ополовиненная. Догнав Вовку, я шепнул ему то, что сказала мне продавщица, а он в свою очередь передал это Балагану, таким образом, когда мы подошли к Сергунькиной избе, каждый из нас был готов ко всякого рода неожиданностям.
Избенка была совсем маленькая и какая-то кособокая, бурьян на огороде рос по самую крышу. У избы не было крыльца, а дверь вела прямо в единственную комнату безо всяких там сеней. Пропустив нас вперед, Сергунька зашел последним. Ловушка, таким образом, захлопнулась.
Внутреннее убранство состояло из лежанки, грубо сколоченного стола, вокруг которого стояли табуреты, сундук и тумбочка, на которой находилась разнокалиберная посуда.
– Садись, мужики! – подбодрил нас хозяин. – В ногах правды нет!
Мы поставили все наши бутылки на стол, а я, подумав секунду, все-таки отделил наши четыре от тех двух с половинкой. То есть с четвертинкой.
– Слышь, брат! Ты на этот не садись, он того… сломанный! – упредил меня Сергунька и отодвинул к стене шатающийся табурет. – Вот, падай сюда! – великодушно подтащил он к столу сундук. – Тут жена моя пасть раскрыла, так я ей по кумполу этим табуретом звезданул, башке хоть бы хны, а мебель поломалась! – радостно заржал он.
Мы тоже было засмеялись, но не так весело, а переглядываясь друг с другом, думая лишь о том, как бы поскорее удрать.
– Так, что у нас тут на закусь? – самого себя спросил Сергунька, встав на карачки и шурша чем-то в тумбочке.
Я расположился на сундуке и увидел прямо перед собой висящий на бревенчатой стене фотографический портрет хозяина дома. Сергунька был запечатлен в военной форме с лихо заломленным беретом десантника.
Пришлось показать глазами на этот портрет Шурику и Вовке, они сидели к нему спиной. Налюбовавшись вдоволь, они оба, как по команде, повернулись и произнесли беззвучно: «П…ц!»
Тут Сергунька вытащил наконец-то какую-то подозрительную рыбу, завернутую в газету, составил на стол разные емкости: стопку, жестяную кружку, две фаянсовых чашки, причем у обеих были отколоты ручки. Мне же достался граненый стакан в подстаканнике, на котором была изображена Спасская башня со звездой. Такой же подстаканник был когда-то у моего дедушки Никиты в квартире на улице Грановского.
Сергунька скинул с себя плащ-палатку, оставшись в короткой десантной тельняшке. На одном плече у него была наколка в виде парашюта с надписью «ВДВ», а на другом «ДМБ-73». Его бицепсы сделали бы честь любому бодибилдеру современности.
– Ну что, мужики! – разлил он первую бутылку без остатка. – Поехали! За ВДВ!
Мы и поехали. Водка сначала никак не хотела вливаться, я ее туда, а она наружу, но через полминуты сдалась. Потом я прислушался к ощущениям. Ничего особенного, правда, обострились переживания, что уже тихий час вовсю идет, и если наше отсутствие обнаружит Толик Либеров, еще, считай, пронесло, если Чубаровский, то полбеды, а если Мэлс Хабибович, тогда пиши пропало. Эх, надо было Вадика Калмановича предупредить, он бы наплел с три короба, он умеет.
– Братва, давай закурим! – говорит Сергунька, и я курю вместе со всеми в тесной избе, ощущая, как именно в этот момент водка бьет мне по шарам.
– Эх, пионеры, чего загрустили, рассказали бы лучше про себя! – подбодрил нас хозяин, и мы по очереди, сначала неохотно, потом уже с энтузиазмом – выпитое сделало свое дело – повествуем о своей нелегкой жизни. Первым рассказывает Вовка, потом я, а затем Балаган.
Больше всех Сергунька восхитился именно Шуриком, услышав, что Балаган скоро будет студентом-медиком.
– А ты правильную работу себе выбрал, братуха! – с большим чувством произнес он. – Тебя если посадят когда, так даже в зоне не пропадешь! Будешь там лепилой, всегда при харчах, в тепле!
Мы опять все четверо закурили, и маленькую комнату совсем заволокло дымом.
– Слышь, пионер, – обратился Сергунька к Вовке, – проветрить бы надо!
Вовка, который сидел у окна, потянулся было окошко открыть, но хозяин его остановил:
– Ты это… Не открывай, а то оно у меня на честном слове держится, ты возьми прямо всю раму и на пол осторожно поставь вместе со стеклами! – И, заметив Вовкино недоумение, продолжил: – Да тут баба моя вякнула чего-то, я ей в торец и зарядил! Так она своей жопой окно выбила, рама в огород улетела! А эта дура в окне застряла, пришлось соседа звать, только вдвоем сумели ее вытолкать, я с улицы толкал, а он в комнате за руки тащил! А жопа у моей бабы – во! – Развел он в стороны ручищи и показал нам какая.
Ну действительно, такая уж точно в окно не пролезет. И мы все вчетвером сидим и ржем. А когда кончили смеяться, мне опять неспокойно стало. Вот, думаю, уже и полдник на подходе.
Тут Сергунька вторую бутылку разлил и говорит:
– Ну, теперь давай за вас, за пионеров!
Мы опять пьем, причем на этот раз водка вливается гораздо легче, потом ковыряем рыбу на газете, опять курим, разговариваем. Балаган поинтересовался, где тут уборная.
– Так тебе поссать, что ли? Поссать – это во дворе! Пристраивайся, где тебе удобнее!
Вовка тем временем выразительно постучал пальцем по циферблату часов. Когда Шурик вернулся, я встал с сундука и обратился к хозяину:
– Послушай, Сергунька, тут такое дело, нам в лагерь нужно, а то нас уже обыскались, наверное… – но продолжить не успел.
Сергунька посмотрел на меня таким взглядом, очень тяжелым, и сказал:
– Слышь, а ну сел быстро! И не мельтеши! Сказано – сейчас еще посидим, выпьем, поговорим, а там и в лагерь ваш пойдете, никуда он не денется!
Мы посмотрели друг на друга, вздохнули и подумали, что и правда никуда этот лагерь не денется! Сергунька тем временем разлил самодельную четвертинку, оглядев нас внимательно, и сказал:
– Ну, за дружбу!
Тут мы выпили даже с удовольствием, потому как тост получился с двойным смыслом. «Дружба» – так ведь наш лагерь называется.
И стал Сергунька нам про своих армейских корешей повествовать и рассказывал так долго, что за окном темнеть стало, а это значит, и ужин закончился, в клубе Борька Генкин фильм вовсю крутит, а мы все водку здесь пьем. Как же мы в лагерь явимся на рогах, я ведь чувствую, как лыка не вяжу.
– Пора нам, пойдем мы, наверное! – заплетающимся языком промямлил я, как тут же заткнулся.
– Ах вы, падлы! Куда собрались?! Да я вас, гадов!!! – Сергунька стал рыскать глазами по комнате, взгляд его уперся в топор, который стоял в углу. В животе у меня противно заныло. Нужно было срочно что-то придумать, но что?