Вот Боря и проверил. Блок в деле. Который при нём создали. Резал его, пилил, ронял, поливал водой и бензином, поджигал, тут же тушил. А тот прямо неплохо держался. И сразу понравился.
Маня только руку подняла, прервав переговоры. Она мол всё знает. И тут же в кунг пошла.
— Мария Сергеевна, вы бы сказали, что в гости пожалуете, я бы хоть конфет к чаю взял… если бы знал, — последовал за ней Глобальный, понимая, что сейчас к чаю угостить нечем. И вместо доброжелательного отношения одни вопросы.
Им ведь со Стасяном не до тортиков, работа кипит. Гостей не ждали. А тут нате — любите.
— А, ну всё понятно! — заявила она, следуя своим курсом, пока Боря с со Стасяном гадали, выдержат ли сто пятьдесят килограмм живого веса старые перемёршие ступеньки.
Ступеньки выдержали, а Маня, пошарим минут пять в довольно небольшом кунге, вышла с пакетом старой морковки и тут же на контейнер посмотрела.
— А ну понятно! — снова сказала она и преодолев многострадальные ступеньки, пошла по сырой тропинке вокруг запечатанной яхты к контейнеру, но сделав с десяток шагов, вдруг поняла, что он стоит распахнутым настежь. А внутри него только доски с опалубки, которые не все перетаскали. Сам же корабль на прицепе стоял надёжно опечатанный, тщательно подготовленный к перевозке. Такое за минуту не сделать. Да и не видала, чтобы возле него кто-то бегал до её приезда.
— Мария Сергеевна, вам что-то тревожит? — хмыкнул уже Боря, снова надевая рабочие перчатки. Потому как пришло понимание, что не чай к нему на участок пить приехали, а почти инспекция. С явной проверкой.
Тут-то Маня и поняла, что никаких баб на участке нет. И если ничего не делать, то отношение к ней измениться ровно через десять… девять… восемь…
Сменив гнев на милость, а рассерженное лицо на добродушное. Она уже и сама не знала куда себя деть со своими глупыми предположениями. Но зацепилась за последнюю надежду, глядя на рабочие руки.
— А кольцо где?
— Обручальный болт, вы хотите сказать? — усмехнулся Боря. — так снял. В кармане джинсов в кунге лежит. Работать мешает. Пилить неудобно. Большой слишком. Не рассчитал, поторопился. Надо было поменьше делать.
Даже растеряв все козыри, но придирчиво оглядывая рабочий вид мужиков и мозоли на пальцах, Маня всё же было бюрократом. И вместо того, чтобы извиниться и признать поражение, сама в атаку пошла.
— Ты пойми, Боря. Дашка у меня натура утончённая. В садике принципиально не спала. А теперь хрен дозвонишься. То спит, то моется, то перезвонит. Танька у неё как секретарь. Вот я и подумала, что у вас что-то не так. И решила проверить, что это ты тут за дом такой строишь. Узнала, приехала, а ты тут… — тут она вплотную подошла к фундаменту и даже постучала по нему кулаком. — … дом строишь!
— Строю, — добавил Боря и посмотрев на очумевшего Стасяна, поправился. — Точнее, строим. Вы же… не будете подозревать нас с ним в… чём-там в фильмах принято подозревать.
— Не-не-не! — тут же поднял руки Стасян. — Я для этого дела рожей не вышел. И чётко понимаю между выражениями «дать по заднице» и «дать в задницу». Так что давайте без этих вот самых, да? Я с мужиками — дружу только!
— Что ж, мальчики… работайте, — даже несколько погрустнела Маня и уныло поплелась к машине. — А я тогда к Дашке заеду. Надумала чего-то себе всякого.
— Ну или с секретарём поговорите, — добавил ей в спину Боря. — А мы пока отмоемся и снова за работу.
Говорил не со зла. Посмеиваясь. Но последние сомнения улетучились. Из двенадцати участков точно ни одного квадратного метра для таких родственников в его посёлке не найдётся. По началу если и были планы подселить, то быстро сплыли.
«Напротив, по периметру двухметровый забор поставим», — тут же посоветовал внутренний голос: «А на въезде КПП с охранником, у которого будет приказ стрелять по колёсам, а потом спрашивать».
Маня села в автомобиль и покинула стройку. А Боря посмотрел на Стасяна и вздохнул:
— Короче, до вечера у нас время ещё есть. Давай черновой забор что ли поставим.
— Ага, чтобы всякие не шастали, — добавил Стасян и пошёл в сторону сваленных в кучу столбов. Между своими участками-то ставить точно не будут. А снаружи теперь — придётся. Да и с другого края, чтобы с биноклями гости не появлялись. Или со снайперскими винтовками.
Боря же взялся за лопату. Потом бросил, разыскал колышки с флажками и тщательно отмерив периметр и учтя размеры досок, принялся втыкать их вдоль дороги. И снова вокруг тишина, лишь ветер в поле гуляет.
— Так чего ты там про наглосаксов-то говорил? — припомнил Боря, воткнув последний флажок и снова поднимая лопату.
— Да пидоры они все, а на нас потом думают, — отмахнулся Стасян, который был уже не в настроении пересказывать прочитанное на шконке.
Когда Сидоренко злился, он мог подраться хоть с динозавром. Но мать отучила драться, потому что ребят в деревне было мало, а ближайшая больница далеко. Поэтому свою злость Стасян сублимировал. И… копал. Мастерски освоив этот навык в детстве на вспашке поля, затем закрепив в армии в окопах и доведя до совершенства, теперь Стасян мог вырыть яму за две с половиной минуты. Чем, отобрав лопату у прораба и занялся.
Ещё минута у обоих ушла на то, чтобы установить, закрепить по центру и окопать столб. А к окончанию первых пяти минут на них уже смотрел хороший такой столб, чуть короче уровня подбородка. И только взвалив на плечо с десяток досок с одного края и ожидая, пока на своем плече поправит другой край мастеровитый помощник, Стасян перестал дуться и продолжил:
— Ладно, некоторые — не пидоры. Но некоторые лучше бы были пидорами. Потому что что они там творили — хоть за голову держись. Мы вот как с соседями всегда поступали?
— Как? — переспросил Боря, с трудом подшагивая с наваленными досками на плече.
— Дружили, вот как! Ну там, если какая орда приходила — били. А если кто к нам просился — брали. А если сами в гости в Сибирь там или на Дальний Восток, то торговля, культурный обмен, все дела. А они чего?
— Чего? — откровенно не мог говорить с грузом Боря, тогда как напарник как раз мог и активно говорил.
— А они — соседей в рабов. Ирландцев, же. Шотландцев-то давно проредили. А там взялись за людей, который вот вроде бы через залив живут. Торгуй-дружи, рыбачь вместе. Но нет, приплыли к ним на остров, часть северную тут же отжали. Наше говорят и всё тут. А кто не согласен — пардон. Вам в рабы! И на галеры их сотнями тысяч. Женщин в основном. Мужиков-то просто в расход ещё на острове пустили. Миллионами. Затем в Африку на тех же кораблях по известному маршруту Метрополия-колонии. Догружали на галеры рабов уже с Африки. Ведь колоний там хватало. Невольничьих рынков — пруд пруди. А пока плывут месяц-другой, чем ещё заниматься? Ну вот и придумали забаву — спаривать рабов. Ирландок с африканцами в основном. Все, кто рождались от таких союзов уже по прибытию, живучими были. Метисы. Про рыжих африканцев слыхал?
— Не-а.
— Ну на гравюрах иногда изображали. Вот это всё — они, от тех забав колонистов, — добавил Стасян и первым с грохотом скинул доски с плеча, после чего пошёл за заряженным от проведённого света шуруповёртом и ведром с шурупами. — Это вот сейчас вся эта хуйня с джентльменством и чай с молоком чтобы оттопыренным пальчиком из фарфора пить и не пердеть. Ну в смысле — манеры, высокая кухня. А ведь всё это там УЖЕ было. Как и «живой груз». Сотни тысяч живых людей — мужчин, женщин и даже маленьких детей. Если они возмущались или не подчинялись приказам, их карали самым жестоким образом. Хозяин мог подвесить своего провинившегося раба за руки и поджечь руки или ноги в качестве наказания. Некоторых сжигали заживо, а их головы, надетые на колья, выставлялись на рыночной площади в поучение прочим невольникам. Для устрашения. А знаешь, что наглосаксы своим говорили, чтобы косо не смотрели?
— Что? — смахнул пот со лба Глобальный.
— Что не люди это. Ни африканцы, ни ирландцы. Да и все — не люди, если тем джентльменам на острове обогатиться надо, и корона нуждается в свежем притоке средств. Чтобы было на что новые войны развязывать. Торговые и фактические.
— А кто занимался работорговлей? — даже заинтересовался Боря. — Ну, конкретика?
— Так короли Джеймс Шестой и Чарльз Первый. А если тебе интересно кто ирландцев проредил, то почитай про Оливера Кромвеля. Ирландская работорговля началась, к примеру, когда Джеймс продал 30.000 ирландских заключенных в качестве рабов Новому Свету. Было это в 1625 году. Прокламация обязывала высылать политических заключенных за моря и там продавать английским поселенцам Вест-Индии или менять, как любой предмет интерьера. Ресурс у них такой был, без шуток-юмора. А к середине 1600-ых годов ирландцы уже составляли основную массу рабов, продаваемых в Антигуа и Монстеррат. К тому времени три четверти всего населения Монстеррата были ирландскими рабами. А это, Боря, немало. Но зато джентльменам с кривыми зубами было мало. И очень быстро Ирландия превратилась в основной источник человеческого товара для английских купцов. Но самое интересное, что… — тут Стасян улыбнулся белыми зубами, потёр грязный чёрный от работы лоб и добавил. — Первые рабы Нового света были в большинстве своём белыми.
— Тогда где жизни «белых важны»? — припомнил знаменитый лозунг Боря.
— Где-где, в истории, — вздохнул Стасян и снова принялся за работу. Но сделав первый коп, не удержался. Договорил. — Вот и получается, с одной стороны — геноцид. С другой — работорговля. И нет им дела до того, какой «ресурс» в ходу. С 1641 до 1652 свыше 500.000 ирландцев были убиты англичанами физически, а другие 300.000 были проданы в рабство. Ирландская популяция уменьшилась с 1.500.000 до 600.000 всего за одно десятилетие!
— Ни…шутя, — добавил Боря, придерживая первую доску у столба на весу под шурук и очень сочувствуя ирландцам, шотландцам, африканцам, но вместо светлого будущего, где вспахивают роботы, впахивал почему-то он. Человек обыкновенный, рабочий.