Но коварная рыба на таком водном просторе на блесну не велась.
— Ну правильно, ей тут столько раздолья. Зачем ей на мелочёвку какую-то внимания обращать? — тут же выступил «рыбий адвокат». — А ты можешь вообще не пытаться. На эту хрень с приманкой только у берега что-то повестись может. И то — с голодухи.
— Так чего ты мне удочку тогда дал?
— Ну возьми фидер. Вон в рюкзаке у меня. Сам соберёшь?
— Ага, попробую, — ответил Боря, тщательно сложил и смотал удочку, а затем принялся за новую игрушку.
Урчание в животе нарастало. Подключился и живот Лаптева, который после заплыва вокруг катера готов был хоть слона съесть.
— Да нам бы всего пару рыбёшек! — умолял он небо, подставляя солнцу свои белые после зимы коленки. — Я же из них такую уху сделаю, закачаешься.
Второй спиннинг показался Боре даже забавным. Вместо того, чтобы раздвигать звенья, как у того, на который блеснил Лапоть, он собирался как конструктор, фиксируясь в пазах. Самим же фидером по сути оказалась донная снасть, которая цеплялась к карабину на основной леске, намотанной на катушку. И в эту снасть входила кормушка, в которую можно было напихать всякого, а ниже неё уже располагался противозакручиватель лески, бусинка, ещё один карабин и, главное — крючок.
— Схема проста. Напихал каши или прикормки в кормушку, закинул, она муть в воде создаёт. Рыба подплывает попробовать и хватает крючок.
— Так, а на крючок червяка цеплять не надо, что ли?
— Да где я тебе червяка возьму?
— А кашу я где тебе возьму!
Подумав на пару, оба решили, что единственное, что можно сделать, это напихать в кормушку всё тех же китайских палочек-прикормок и прицепить подобную. А вместо того, чтобы цеплять её ещё и на крючок, Боря не поленился спуститься в салон и принести кусочек засохшего хлеба и остатки хвоста сайры, которую поместил в кормушку. А скатанный в мякиш хлеб сел на крючок.
— Во-во, сейчас как начнёт клевать! Только когда закидывать будешь, стопор откинь у катушки, а леску большим пальцем к удилищу прижимай, — одобрил это дело Лаптев, плечо и локоть которого постепенно отнимались, а поклёвки на блесну как не было, так и не предвещалось, хотя попутно сменил уже три блесны следом, попробовав золотую, розовую и «на сома».
Нацепив всё доступное лакомство на донную снасть, Боря тут же встал у борта, размахнулся как следует и… швырнул!
Оба в этот момент наблюдали, как донная снасть красиво улетела навстречу солнца и ответственно булькнула посреди водохранилища. Но леска куда-то делась. И Боря с недоумением смотрел на оставшееся в руках удилище.
— Ты со стопора не снял, что ли⁈ — подскочил Лапоть, в сердцах бросив спиннинг перед собой.
— Снял! — возмутился Боря, который отчётливо расслышал звук-щелчок постановки катушки в обратное положение.
И оба посмотрели на кусочек оторванной лески-нити на кончике, где ранее было колечко, к которому прикреплялась донная снасть, а сейчас была лишь подгоняемая ветром леска.
— А… ну походу прохудилась моя леска. Тю-тю! Давно поменять надо было, да всё как-то времени не было.
Сменив гнев на милость, Лаптев только спиннинг в паз в корпусе вставил и оставил болтаться блесну где-то под днищем.
— И на что теперь рыбу ловить? — не понял Боря, глядя на угасший энтузиазм напарника при возрастающей силе голода.
Лапоть устало уселся в кресло и задумался.
— Поэтому мужики на рыбалке бухают, да? — сразу всё понял Боря, наконец осознав причину, по которой его на рыбалку не брали, а отец возвращался пьяный и без рыбы. В качестве груза дров переползая порог.
— Ну-ка не ныть! — подскочил Лаптев, поймав новую идею. — Мы всё-таки на водохранилище, а не в луже у дома. Рыбы здесь должно быть много. И финал не столь трагичен, как вчерашний разговор полковника.
— Разговор?
— А, ну да. Главное то забыл рассказать, — тут же подбоченился Лаптев, забыв про все потери на рыбалке. — Короче, достали вчера эту саблю вместо двустволки. Накатили, как водится, с горя. Тут Вишенка и давай рассказывать, что ружьё английское, дорогое. А что у него на память от той Англии останется, когда ту ледником смоет, волной гигантской или хотя бы метеорит на неё, наконец, упадёт? Словно за слово, ещё накатили. Тут он давай этого карлика вспоминать. Каяться начал. Говорит, грех на душу взял. Ребёнка обидел. Тот ведь как ребёнок, хоть и усатый и залупастый. Потом полковник за ворот меня взял и как давай трясти, приговаривая: «А что, если в ИРА пойдёт? У него же там ирландские корни! Даром, что ли, рыжий?». Я давай его успокаивать, а он ни в какую. Давай звонить кому-то в ночи, ругаться. Кричит «свободу карликам!» и «маленькие люди — имею значение» говорил. Что самое интересное, говорил не только мне, так как — дозвонился. Там по ту сторону связи давай тоже суету наводить. Перезванивают ему вскоре, говорят что-то. А он такой сел, снова накатил и говорит: «Всё, пиздец. Уехал». Я говорю, куда, мол? В Ирландию? В ИРА вступил по обмену? Или что там на зоне творится у них в ночи при таком раскладе вообще? А он такой смотрит передо собой и отвечает: «На СВО… танкистом сразу взяли. Говорят, им маленькие люди очень даже нужны. В разведку и Армату тестировать, а то большие все в очередь на неё встали, а ему без очереди забьют». Ну или в Терминатора посадят. Возможно, даже с пультом. То военная тайна и не нашего ума уже дело. Главное, что парень перспективный, а от опытов мы никогда не отказывались.
Боря некоторое время молчал, переваривая.
— Короче, допивали мы ту саблю молча, — продолжил Лапоть. — Много думали. Но на мне-то греха нет, я спать лёг, а он ещё сидел. Снасти хотел перебрать.
— Слушай, ну зря ты его одного, конечно, оставил, — попенял Боря. — Там же нож кухонный оставался. А что, если бы сделал с собой чего на фоне депрессии? А?
— В смысле сделал? На рыбалке? — удивился Лаптев. — Тут же ни баб, ни нервов. Какая депрессия? Да он если бы телефон сразу утопил, вообще бы не парился и уже выспался. Ты вот вообще не понимаешь, что такое рыбалка, да?
— Пока я только жрать хочу, — признался Боря. — Понимание придёт позже.
— Нюня! — снова заявил Лапоть и спустился по лестнице, зашарил в мешках и принёс на нос лодки в обход салона рыболовную сеть. — Будет тебе рыба, Глобальный. Сейчас столько нахерачим, ты у меня её до конца года есть будешь. Без соли и хлеба.
— Да мне хотя бы пожаренной! — не остался в долгу голодный горе-рыбак. — Давай хоть кофе попьём из пакетиков. Или чая заварим!
— Цыц! — рявкнул Лаптев и к одному концу сетки тут же привязал опустевшую пластиковую банку из-под минералки и бросил в воду.
— Браконьер!
— Но жрать-то ты хочешь?
— Ты… не оставляешь мне выбора. Давай только пару рыб достанем и всё обратно уберём, да?
— Ага.
Забрасывая постепенно сетку на глубину, Лаптев дал ей расправиться. А ухватив второй конец, просто привязал его прямо к носу.
— Так, теперь надо малым ходом вперёд пройтись, — заявил он и пошёл к штурвалу.
— У тебя права то на лодку есть?
— У меня есть гражданские права, но больше — обязанностей, — заспорил Роман Геннадьевич. — И одна из них требует кушать на завтрак. Или хотя бы закусить… Короче, смотри за сеткой, а я пошёл моторы запускать, пока оба тут не стухли с голоду.
Японские моторы заводились на катере с кнопки, дистанционно. Вдавив тугую и прорезиненную «Start», Лаптеву не пришлось дёргать каждый как при самозаводе.
Катер загудел. И дав малый ход, отдалился на сотню метров. Во всяком случае, именно столько оказалась длина сетки.
— Следи за буком! — повторил штурман, крикнув из салона.
— А что с ней будет? — ответил Боря и первое время действительно всё шло хорошо. А затем оказалось, что ёмкости пол-литровой бутылки недостаточно, чтобы удерживать груз в нижней части сетки. И дальний край попросту начал проседать, а затем откровенно тонуть, что при игре света на воде было вовсе незаметно.
Боря тем временем пытался расслабиться и поймать ту самую рыбацкую волну, неожиданно для себя перейдя к третьей стадии рыбалки. Ведь после того как пережил ночёвку после переезда, и попытался порыбачить как положено, теперь любой инспектор по рыбе мог приписать ему соучастие.
Но голод был сильнее гражданской ответственности, а магазины в горизонте видимости не попадались. И Боря, следя за дыханием, пытался успокоиться, расслабиться.
И с самым важным сначала смотрел, как плывёт синий буёк в дали, а лодка, как бы разворачиваясь, идёт наискось, чтобы не намотать сетку на лопасти. Затем, буек пропал. Проплыв так с половину километра, моторы вовсе заглохли.
Известие прибежало, казалось бы, быстрее Лаптева.
— Писец пришёл и не уходит. Заглохло и не запускается! — огорошил тот и кинулся к носу лодки, а там — пустота. — Сетка отвязалась! Ты куда смотрел?
— Ну буёк! — припомнил последнее указание Боря.
— И где буёк?
— Так там был! — ответил Глобальный, больше не в силах его отыскать. Но тут же сам пошёл в словесную атаку. — А чего ты её так слабо привязал?
— Порыбачили, нахуй, — сгоряча махнул рукой Лаптев и понуро поплёлся к моторам.
Лопасти остановила автоматика с момент, когда на них намоталась сетка. Утонувший первым край, следуя по движению лодки, обхватил её с края, пока плыли и начал цеплять ближайший мотор, ощутимо дёрнув так, что от рывка отвязался и второй край от борт. А затем случилось, что случилось.
— Слушай, ну есть плохая и хорошая новость, — сообщил Лаптев человеку на борту, склонившись под мотор.
— Давай с плохой.
— Сетка теперь может поймать только воспоминания. Порвало лопастями на портянки.
— А хорошая?
Лаптев улыбнулся и кинул в Борю здоровым карасём. Затем ещё одним, который угодил на корпус рядом. После чего достал щуку и ещё какую-то рыбу, в которой Боря откровенно не разбирался.
— А хорошая в том, что уха у нас будет… набери в кастрюлю воду и поставь на газ. Хотя! Стой, давай я лучше сам. Ну тебя к лешему. Лучше картошки почисти… Целее будем.