Под ритмичные взмахи тряпки Боря и отключил телефон подаренный, вставил зарядку в старый, а заодно туда и симку старую переставил. Теперь номер потеряют свою таинственность и во вполне понятные «Наташка», «Дашка», «Яна» и прочие «Ирина Олеговна» перейдут. Этой ещё вообще член нужно подарить. Да лучше побольше. А за ним ещё к бате стоит сгонять. Самого батю тоже неплохо бы услышать.
«Ладно, ладно, пакет провизию ему завезу, он и рад будет», — прикинул Боря.
И пока возился с телефонами, вдруг услышал речь немецкую вдалеке. Как будто порнуху рядом снимают в смежном с приёмным отделением. Проход туда открыт настежь по причине мытья полов. А уборщица удалилась с вёдрами воду менять.
Боря уши навострил, приблизился. А немецкий только громче. Сложно его с другим языком перепутать. Как будто лошадь с набитым ртом кашляет.
Глобальный осмотрелся и в отделение приёмного покоя шагнул. Помещение ближайшее вроде закрыто, а вроде и нет. После нового ремонта двери то старые оставили. Красили летом. А те зимой усохли и щель в палец. Не закрываются двери полностью.
Боря снова приблизился и в щель ту заглянул. А там мужик сидит в смирительной рубашке на кровати. Но ноги свободны. Колени под себя подгрёб и качается. То лбом в подушку тыкается с вопросом «баня или сауна? Баня или сауна?!». То головой качает из стороны в сторону, спрашивая на немецкий манер что-то вроде «быть или не быть?».
И мужик подозрительно знакомый, с лысинкой блестящей.
— Твою мать, Олаф! — воскликнул Боря и в палату без задней мысли вошёл. — Ты чё там забыл?
На него тут же шестеро с кроватей смотреть начали. Все в сонный час послеобеденный тихо сидели. Санитары и расслабились, на обед отойдя. Но с другой стороны, и предмета для обсуждения особо не было. А как новенький появился — загалдели сразу.
Один давай ему про контрнаступление и манёвры рассказывать при преимуществе в воздушных силах и атаку с космоса, если потребуется. Да только чем — не уточнил.
Другой кричит, что масоны доллар на юань меняют, и на крипту налегать нужно, как на самый надёжный инструмент влияния свободной мировой общественности.
Третий заявил пылко, что раньше лучше было, а как сейчас — не ясно, но точно хуже.
Четвёртый молчит, но покрывало над ним дёргается где-то в районе паха. И видно, что занят человек, но общественной движухе рад и одобряет разом.
Все что-то говорят или делают разом, отметил Боря, только Олаф продолжает качаться на кровати и с подушкой разговаривать.
Сантехник к нему поближе подошёл. Плеча коснулся даже.
Не узнал, может?
«Что руки связали, это ничего. Он и раньше то ими особо не работал. Главное, чтобы голова на месте осталась», — прикинул внутренний голос: «Ну или чем он там раньше думал, когда в Россию собирался на заработки?».
Боря хмыкнул, но внутренний голос добавить ничего не успел.
Рядом мужик подскочил, принялся раздеваться и кричать:
— Они же всё распыляют! С самолётов! Ночами. Мы все болеем же, кашляем. Аж устали. А они там себе сидят и радуются. А всё почему? Потому что вакцина — яд, а прививка — микро-чипирование. Нам же когда жидких терминаторов ввели всем, мы сразу от божественной сути обнулились. В рай нас больше не возьмут. Это уже как пить дать. А выпил я за свою жизнь не мало. А тут иду в магазин — белый снег. Иду обратно — жёлтый. Распыляют? А? Нет, ну распыляют же!
Боря от мужика отвернулся, теряя нить разговора и снова Олафа внимание попытался привлечь.
— Олаф, ты чего? Под лекарствами? Тебе вкололи что-то? Олаф! Очнись!
Пациент с видом блаженного лишь на миг повернулся к Боре, окинул невинными глазами, в которых мелькнула искра осознания, и сказал, а может быть даже спросил:
— Это что получается, хуй хуйни хуёвее? А как я это им переведу? — и попытался за нос себя лизнуть, да не вышло. Тогда он тут же добавил. — О, не-е-ет. Моя песенка спета. Но кем спета? Я, знаете ли, не заказывал. А вдруг ещё и диджакею платить придётся?
— Что ты несёшь, Олаф?
Напарник не ответил, засмотревшись на мужика, над которым покрывало дёргалось, дергалось, да перестало. А мужик только на бок повернулся и отрубился с видом знатока жизни.
«Кто понял жизнь, тот не спешит», — снова хмыкнул внутренний голос.
Едва Глобальный поборол желание подзатыльника Олафу отвесить, как из угла снова псих подскочил.
Он кинулся к Боре и снова давай кричать в стиле «нет, ну вы видели?»:
— Нет, ну разве это молоко? Да я его с огурцами жрать могу! А разве это огурцы? Да они даже в жопе не маринуются! ГМО и глютен вокруг. Ещё и смазаны козюлями, чтобы дольше хранились. А я чего? Я за правду. Я за народ!
Боря, стараясь не слушать психов, Олафа за плечи взял, встряхнул:
— Мергештольц, зассанные ты пассатижи! В себя приди!
Но Олаф словно загрустил, что покрывало больше не дёргается.
— К тебе там жена прилетела! — заявил Боря. — Как там её… Христина?.. Точно. Кристина! Делать то что дальше? Куда мне её теперь засунуть?
Олаф сморщил лицо, посмотрел в потолок и сказал:
— Нет, когда по тысяче за кубометр я ещё тянул, когда по две — прогорал, а как по три стал — заочно развёлся.
— Чё за бабйня?! — не понял Боря, начиная уставать от этого представления.
Олаф подскочил резко, едва с кровати не упав, и добавил речитативом, на распевках, как будто в хору упражнялся.
— Как не мер-е-е-й, не воро-о-очай, ху-у-у-й пизды-ы-ы всегда-а-а коро-о-оче!
Боря за ворот его подхватил тут же, чтобы в себя пришёл. Но тут в палату уборщица вошла. И морально-воспитательные процедуры пришлось свернуть.
— Эй, ты что тут забыл?
— Да мне этого дебила забрать! — ответил Боря. — Сидит тут прохлаждается, симулянт чёртов! А мы его всем городом ищем. На работу не хочет идти.
— Шпрехен зи дольч! — крикнул Олфаф. — Шпрехен? Нихт?
Уборщица ведро поставила, подошла, присмотрелась и с нарастанием спросила:
— Чего-о-о?
— А нахуя козе баян, спрашивается? — тут же ответил Олфа. — Найн боянен, фройлян давай. Фройлян зер гуд!
И без зазрения совести бабку в щеку поцеловал.
— Ах ты шляпа немецкая! — уже за шкирку подхватил его Боря. Симуляции симуляциям, а бабушек трудовых обижать — не позволительно.
Но бабка-божий одуванчик и сама не робкого десятка оказалась. Подхватив тряпку, Олафа по всем сусалам прописала. А тот только лыбится, как будто дюжина гурий его маслом мажет, и всё грудью обширной. Мужик ещё рядом снова повернулся к ним и давай дёргать под покрывалом.
«Вот же ненасытный», — невольно подумал Боря и сам добавил напарнику, но лишь словесно. Сложив дважды два, всё ведь просто получалось.
— Бабу на меня свою переложить хочешь?! — прикрикнул Глобальный. — Шкура ты продажная. Ну-ка поднялся быстро и домой дуй! Сам свою фройлян зер гуд там. Как можешь, конечно. Это твоя забота.
Но Олаф лишь с кровати скатился и рассмеялся в голос. А следом санитары в палату вошли, не зная кого первого растаскивать.
Задерживать не стали. Скорее на выход попросили. А затем Борю к доктору отвели. Пусть сам определяет кто псих, а кто нормальный.
С большим удивлением Глобальный на профессора посмотрел в кабинете. Это был тот же пожилой профессор, который выписывал его из отделения интенсивной терапии.
— А вы что здесь делаете, док? Помните меня?
Доктор Борю признал. И двух месяцев не прошло, всё-таки.
На стол указав, сказал:
— А вы, Борис, смотрю в психи решили податься? Или на богатый внутренний мир решили глянуть?
— А что, если так?
— Это вы бросьте, — отмахнулся доктор, очки толстые поправив. — Сейчас немало туристов к нам через больничку в гражданство примазаться желают. Некоторые гастербайтеры даже в тюрьмы присаживаются, лишь бы зиму в тепле пережить. Со сколькими я такими имел беседу, уже и не счесть. Но вы-то, вижу, здоровы.
Боря голову обхватил, пытаясь справиться с мигренью и гневом разом.
— Да какой здоров? Нервы ни чёрту. Того и гляди скоро снова в обморок упаду с такой работой. Напарник-придурок. Шеф-гондон. А женщины… с этими вообще не ясно.
— Поверьте моему опыту, молодой человек. Когда мужик о бабах и работе рассказывает, то жив-здоров, — усмехнулся профессор. — Вы бы к дочери моей на приём сходили.
— Да сходил уже! — ответил Боря резко.
— И… как? — даже снял на миг очки профессор.
— Как-как… замуж хочет, — буркнул Глобальный. — Вот телефон подарила. Можете ей вернуть? Ну, чтобы не встречаться?
Но Профессор не мог. Он застыл, глядя перед собой. А когда информация дозагрузилась, вспылил:
— Как? За вас?!
— Ну а за кого…
Доктор подскочил разом. Голос ещё на порядок возвысился, словно ручку громкости подкрутили:
— КАК ЭТО ЗА ВАС?!
А вот тут уже обидно стало.
— А что я, говном измазан? — не понял Боря. — Или что?
— Нет, ну… нет… но… — залепетал профессор и обратно сел, за сердце чуть придерживаясь.
Невралгия же.
— Док, вы бы сильно не напрягались. Чёрт с ним. Жизнь, — попытался успокоить уже Боря профессора. — Но вы мне одно скажите. У этого болезненного с собой вещей при себе не было?
— Что вам нужно конкретно?
— Ключи от квартиры… Нашей… рабочей. Мои дома остались. А он со своими потерялся. Не мог без ключей потеряться?
Доктор к столу порылся, вытащив на столешницу вдруг два десятка разнообразных ключей.
— Ну если так, то тест прост. Признаете свои — берите.
Боря усмехнулся. Лучшая защита от мошенников. Наугад не схватить. Да и доказывать ничего не надо.
Приглядевшись, признал брелок с парой ключей и совой с глазами-бусинками. Металлический брелок, надёжный. Редкий. Не перепутать.
— Вот — мои.
Доктор безразлично пожал плечами. Твои, так забирай. Боря подхватил брелок, кивнул и распрощавшись одной фразой, вышел.
— Ну… бывай, отец.
Доктор почему-то побледнел, потом покраснел щеками, но Боря покинул кабинет чуть раньше, чем последовал взрыв.