— Я хоть и тля, но свободная! — противилась Лопырёва. — И сама решаю, от кого рожать! Моё тело — мой храм! А ты со своей будкой в любой псарне пристроишься. Тебе то какое дело до моего ребёнка? Своего теперь заведёте, пока сиськи до пола не отвисли!
Под эти бодрые речи Лариса машинально поправила грудь, Лера активно поглощала обычно игнорируемые по жизни чипсы, а Алексашка выбирала музыку на телефоне, разделив беспроводные наушники-капельки на пару с подругой. И теперь обе слушали новый сингл «временно недоступен» от Города на Неве, где на обложке был изображён Роман Новокуров в чёрном спортивном костюме и шапке под белые кроссовки, куртку и с военными билетом в руках.
Тем самым обстановка на втором этаже постепенно накалялась. Но события на первом этаже были не менее интенсивны. Так в процессе готовки мужики ещё до прихода сантехника пили «для аппетита» и «чтобы лучше готовилось». А презрев всякую закуску (чтобы градус не терять), они занюхивали бескозырками (своей или собачьей) или голубым беретом. А между делом делились мнением о Донбассе. Выходило почти по пунктам плюс сразу активировалась система опознавания «свой-чужой». Чтобы сразу было понятно, был оппонент в исходном месте, «и свой пацан» или придуривается, а сам — подоляка.
— Война для дончан началась в 2014-м, а не в 2022 году, — уверял Богатырёв. — И у каждой семьи в квартире в запасе десяток-другой баклажек с водой. А посуду моют такими хитрыми способами, что экономят воду на зависть жителям пустыни. Потому что «мало ли». Но больше мне нравится фраза «Сегодня день воды, прости, не могу разговаривать». Люди пользуются ею, даже когда вода в кране есть, но неохота общаться.
— И политические шоу их не интересуют, — тут же подхватил Лопырёв. — Достаточно посмотреть на обстановку за окном. А «военных эксперты», которым в Москве известно о жизни в Донецке больше, чем местным, их разве что смешат. На этот раз переквалификация из вирусологов и криптоброкеров не прокатила. Зато местные всегда подписаны на несколько каналов-«перекличек» и всю актуальную информацию черпают там. Да и без света могут заставить любой электроприбор работать. А ещё они всегда поправляют «в Донбассе» и «на Украине», и сомнением смотрят на тех, кто говорит «в Украине» и «на Донбассе». Это как идентификация. Тогда сразу видно, кто подлюка, а кто свой и переобуваться больше не планирует.
— Это да, — кивнул массажист. — Настоящие герои для них не «звёзды» в телеке, а парни в окопах. Они так и говорят, когда в ответ бьют: «это наши работают». Причём так спокойно, что никому Будде и не снилось. И почти каждый уже наплевал на «тревожный чемоданчик», сложенный ещё десять лет назад, а после столько раз разобранный и обновлённый, что уже и не счесть.
— Да и продукты впрок не запасают. Всё равно неизвестно, что будет со светом, — вздохнул Шац и порезал на закуску весь сервелат в холодильнике. — Фраза «держитесь» для них избита, стараются её избегать. Они давно никому не объясняют, почему остались и не осуждают тех, кто уехал. Но все знают, что свои вернутся.
— Да! — даже не думал спорить Богатырёв. — И никто не сотрясает воздух лозунгами и пафосными высказываниями типа «дойдём до Берлина!» или «Возьмём Париж». Нахуй там никому эти гомо-свалки и педо-рассадники не сдались. Да в Донецке сама жизнь — подвиг, только медалей за неё не дают. А ещё местных бесят вангующие, которые точно знаю, когда закончится конфликт. Остальные не загадывают и просто живёт текущим днём, про себя посмеиваясь. Могли бы — давно бы закончили.
— А каждый район города связан с воспоминаниями. И в основном те касаются обстрелов, — снова вздохнул хозяин дома, утерев пот со лба. — Кого осколками посекло, кого пожгло, кто подорвался на «лепестке», а каким чудом сам ещё жив — никто толком сказать не может. Статистика там не работает, когда человек жить хочет. И дважды в одну воронку бьёт, и трижды раненные в строй возвращаются, чтобы четырежды вернее идти врага бить, которых вокруг как собак не резанных. У меня вот полная сумка в спальне шевронов и погоны с петлицами всех концов света. Каждый наёмник как в лазертаг приехал поиграть туристом с привилегиями, а уехал в гробу сосновом. А знаешь почему сосновом? Потому что — соснул!
За этот тут же выпили, не чёкаясь. Потому что пока враг соснул, своих тоже немало полегло. Ведь что для генералов доска с фигурами, для обычных людей — невосполнимые потери в семьях.
— Ещё у каждого дончанина три паспорта, — снова продолжил Богатырёв. — Украинский, ДНР и российский. Но где лежит первый, никто давно не помнит. Зато девушки радуют, когда красоту наводят, несмотря на «погоду за окном». У них и ногти подстрижены, и причёски стараются делать стильные, и выглядеть хорошо. А если спросишь, почему так? То каждая скажет «вдруг меня в больницу привезут, а у меня трусики некрасивые». И веришь. Стоишь, краснеешь как дурак, хихикаешь.
Шац сам потёр краснеющий нос и выдал следом:
— Ну они в принципе уже ничего не потом не откладывают. Ни пьянку с друзьями, ни покупку новой книги, ни признание в любви. Зато могут утереть нос любому коучу своей способностью «жить в моменте». Просто каждый знает, что «потом» может не настать. Есть только «здесь и сейчас». Поэтому и ходят в лучшей одежде. На дальних полках ничего не залёживается. Смысл откладывать?
— Ну и не ругаются поэтому с родней и близкими «навсегда». Да и соседями стараются почаще здороваться. Ведь случая помириться может не представиться, а накрыть может всех, кто рядом. В любой момент, — сказал Володя, искоса глянув на выжидающего лакомство пса.
Боцман, конечно, тут же сделал вид, что смотрит вдаль и лицезреет вечность, а происходящее на столе его абсолютно не интересует. Есть дела поважнее. Но стоило массажисту кинуть ему кусочек колбасы с нарезки. Как от угощения отказываться не стал.
Усмехнувшись, Володя продолжил:
— Местный подсознательно, боковым зрением, ищет укрытие на случай обстрела. Но во время обстрела спокойно идёт в магазин. Или на назначенную встречу, потому что «от судьбы не уйти». При этом никто не старается хайпануть на контенте, снимая обстрел или горящую машину, а искренне переживают, когда добро людей страдает. Так как самим можно в любой момент с ними местами поменяться. Только что была у тебя квартира, один залп и нет её. Кто поможет? Только друзья и соседи.
— Они ценят то, что имеют, — кивнул Шац. — А ты видел, как они улицы чисто выметают? Ни мусора кругом, ни бумажек возле урн. На дворников со снисхождением не смотрят. А такие мелочи, как работающий фонтан или ухоженная клумба — это напоминание о том, что города живут и будут жить, несмотря ни на что. И ведь ночами не боится никто ходить. В одиночестве.
— И как же их бесит, когда мы, приезжие, говорим про Донбасс — «особая зона», — припомнил Богатырёв. — Все эти обозначения «территория», «за ленточку» и прочая военкоровская пошлость их бесит. Как и шокирующее понимание, что некоторые в большой стране живут, стараясь не слушать и не слышать о том, что там творится.
— Да, а самый лучший звук в Донецке — это тишина, — припомнил редкую ночную тишину Лопырёв в отделении. — Нет лучше колыбельной для дончанина, чем отсутствие звуков разрывов.
Снова выпили. Но уже с тостом, чтобы с «городом роз» всё хорошо было.
Сколько ещё бы продолжался этот диалог с поправками, сказать сложно. Но когда на кухню прошли Глобальный с Лаптевым с мрачным видом, мужики тут же свернули готовку и ответили такими же харями. Шац, так как ещё не трезвел в этот день полностью, а Богатырёв, так как приготовился к драке.
— Погодите-погодите, — первым заявил хозяин дома и тут же начал мыть руки, чтобы выступить рефери, Третейским судьёй, разнимателем.
Ну или кем ещё попросят? Боцман тут же зарычал, но сам не понял на кого. Скорее — чтобы было. Всё-таки гость колбасой угостил, да и Лаптев не делал резких движений. А Боря с ним даже купался.
Но порычать надо.
— Тихо, Боцман! — буркнул Матвей Алексеевич, уже вытирая руки.
Но ребята сразу в драку не бросились. И чужое имущество уважали. А тут одна столешница из итальянского камня чего стоила!
— Выйдем? — только поднялся гость, который прибыл несколько раньше.
— Выйдем, — кивнул Боря и они вышли разбираться на улицу.
Остановились на крыльце, где и развернулся следующий диалог без шапок и курток, так как поторопились, а чего ждать от противника — не ясно.
— Я тебя впустил в свой дом, — со спокойным видом похрустел пальцами Богатырёв, разминая запястья и растягивая связки. Всё-таки после разговоров о Донбассе сразу переходить на личные трагедии как-то пошло, сознание ещё в общем поле восприятия находится. Там, где другие критерии оценок. А после таких разговоров с Шацем он бы сам Ларису попросил этот долг сантехнику просить, ради которого в Сибирь поехали.
Но дело было не только в деньгах.
— Отнёсся к тебе по-человечески, — договорил Богатырёв. — А ты мне как отплатил?
— А как отплатил? — припомнил Глобальный свою автомобильную командировку, глядя на стремительно набирающего массу десантника после реабилитации.
Судя по виду, в себя пришёл. И последний месяц только и делал, что качался, да белок потреблял.
«Бить такого уже не стыдно», — тут же добавил внутренний голос: «Но только в ответ, в целях самообороны».
— Я краны вам прочистил и всю сантехнику в доме запустил, — припомнил Боря. — Недоволен, что ли? Или гарантию надо было оставить? И чек выставить?
— Да что ты мне про сантехнику? — прищурился и без того подслеповатый Богатырёв.
В плену зрение лучше не стало. Сидеть по подвалам — хорошего мало. Хоть линзы заводи, очки надевай или делай лазерную коррекцию зрения. Но это же время нужно, чтобы заниматься.
— Ты лучше скажи, — продолжил он, разведя пошире плечи, как и положено у доминирующих хищников перед разборками. — Как же так получилось, братан, что Вика от тебя беременна?
— А я знаю? — глядя перед собой, вдруг ответил Боря. — Я твоей женщины не трогал.