«А ещё нужно коня будет купить», — тут же добавил внутренний голос: «А когда будет действительно тяжело, то мы… коня продадим».
Вздохнув как в последний раз, сантехник без инструментов вернулся вниманием во внешний мир и честно предупредил шальной народ:
— Короче, я за реквизитом. На съёмки что-нибудь умыкнуть надо. Могу с возвратом, но… лучше не надо.
— Только с полок не бери! Под прилавком пошарь. Там есть коробка неликвида! — тут же заявила Яна, застыв в позиции «что делать?» Вроде одеваться надо, а вроде — недопоздравили.
Боря тут же удалился. И тюльпан на витрину положив, только головой покачал. Витрины-то заставлены! Никакого дефицита продукции для взрослых и в помине нет. Даже выставочный образец с известной частью коня есть.
«На него каждый пятый в городе уже приходил посмотреть и сфотографировался рядом. А они тут устроили простой!» — сокрушался даже внутренний голос: «Ладно, не будем переоценивать мужиков. Обед продержаться, дух выпустят и хватит, вернуться за работу. А завтра уже пусть выходной берут полноценный. Все равно никто до магазина девятого марта не доберётся. Сотрутся люди. А покупателя надо беречь!»
Пока Глобальный под прилавком шарил, разыскав ящик с крупной надписью фломастером «НИЛИКВИД», явно оставленный Нанаем, Яна как раз своё не теряла. И вернув властным пальчиком мужчин за работу, уже ни в чём себе не отказывала. Стоны послышались довольные. Затем хлопки лёгкие.
Ребята расслабились и уже никого не боялись и ничего не скрывали. А Боря, забрав всю коробку и подкинув сверху пару экземпляров в запечатанном виде, так же тихо удалился, как и появился.
Труба звала его обратно в студию. Чтобы забрать романа и вернуть Лесе. А там уже станет хотя бы на четверть по жизни легче.
«Или даже на треть!» — возразил внутренний голос: «Главное начать долги отдавать, а дальше как-нибудь само пойдёт».
Сложив ящик в багажник, Боря с тоской посмотрел на оставшийся тюльпан, белую и алую розу и подарочные пакеты. Хоть из неликвида бери упаковки и в праздничную бумагу заворачивай, чтобы новые подарки сделать!
Отложив последний тюльпан для Дины (всё-таки тоже бизнес-партнёр), Боря захлопнул багажник и поехал обратно в студию. Мотаться по всему городу ещё до самого вечера. А времени как всегда мало. И нога побыстрее притопила педаль.
Взмах волшебной палочки постового был ожидаем!
— Вот почему именно сейчас? — буркнул Боря, притормаживая на обочине. — Другим машин в городе нет больше?
Но тут же расслабился. Вон он же — Бобрышев стоит. В новой форме. С тюльпанами в руках. Ну чисто первое знамение весны.
— Бобрышев, а что происходит? — усмехнулся Боря, опуская окно и сразу предупреждая. — Мне цветов не надо. Я морально не готов к таким подаркам!
— Да это… женщинам, — немного смутился дэпэсник, которого снова в гаишника обещали не в этом году, так в следующем переименовать. Чтобы лучше работалось. — И не Бобрышев, а… Яков Дмитриевич. А ты чего это нарушаешь, Борь?
— Так к женщинам спешу… Яков Дмитрич, — выкрутился сантехник и повертел головой. — А где капитан?
— А всё, Артём Палыч на пенсию убыл, — вдохнул полной грудью свежесть тюльпанов Бобрышев и добавил, улыбаясь. — В чине майора. Так что я теперь капитан и старший по смене, — тут он расцвёл в улыбке, сам распускаясь как первый весенний цветок и заявил. — Мне вон и напарника нового дали… Вова, хорош жрать, иди работай!
Из служебного автомобиля показалась знакомая морда с термосом наперевес. Так как лицом Вову-чуму назвать было сложно. Язык не поворачивался после всех переделок, которые за ним на районе пришлось убирать.
— А чего это он профессию сменил? — удивился Глобальный. — Или нет такой профессии, как «рукожоп»? И корочками решил обзавестись?
— Так курсант мой, дали вот под поручительство… практику отрабатывать. У нас людей не хватает, вот и набираем курсами, — добавил Бобрышев и Боря заметил, что действительно, никаких звёздочек на погонах помощника не было, только буква «К», как у юнца безусого.
Но настроение Володи это не убавляло. Дожевав сосиску в тесте, тот руки о брюки вытер и отдал честь:
— Слушаюсь, товарищ капитан! А чего делать надо?
— Ну представь, что остановил подозрительную машину. Твои действия?
— А ну дык… это… договоримся? — быстро ориентировался Вова
— Я тебе, шкура дырявая, сейчас договорюсь! — всё с той же улыбкой добавил Бобрышев сквозь зубы, не выпуская цветов.
— Да шучу-шучу, — отмахнулся от друга детства Вовка и едва глянув на нахохлившегося сантехника, пальцем в багажник ткнул. — О! Надо груз проверить! Что везёте?
— Радость людям, — сквозь стиснутые зубы процедил Боря и повернул лицо к Бобрышеву. — А я должен подчиняться курсанту?
— Вообще нет, он ещё не в чине, и не на службе, но так уж и быть — подыграй, — попросил капитан и вдруг оглушительно чихнул, после чего глаза покраснели, а он признался. — Достали меня эти цветы! Боря, забери их нахер! У меня, походу, аллергия. А этот всё равно не вручает, а продаёт. Не человек, а катастрофа ходячая!
Боря пару секунд похмурил брови. Но даже в магазине цветов бесплатно цветы не раздавали. После чего вылез из машины и встал у багажника, застыв как манекен.
Бобрышев тут же сунул ему охапку тюльпанов и повернулся к курсанту:
— Твои действия, Волков?
— А… ну дык… закурить есть?
— Я тебе сейчас так закурю, очко задымится! — начинал закипать Бобрышев. — По инструкции давай!
— А где моя волына? — тут же уточнил Вова.
— Да я тебе и дубинку не доверю… больше. Ты её снеговику в нижнюю часть тела всегда приспосабливаешь! Когда ты только их лепить успеваешь? Грязь уже одна кругом. Не снеговик, а грязевик выходит!
— Я за них ссать прячусь! — признался Вова и открыл багажник без всякой инструкции.
А там почти пустота. Только тюльпан и пару роз. Слава богу, разноцветных. И коробка с таинственным содержимым.
— Маловато у вас радости, как погляжу, товарищ… эм… господин?… Гражданин! — ориентировался по ходу дела курсант, судя по глазам вообще эти курсы в глаза не видя. — Что в коробке?
— Искусство, — с вялым интересом ответил Боря, больше вручённые ему новые тюльпаны нюхая, чем в процесс досмотра погружаясь. Запах от них шёл вдохновляющий. Сразу ощущение, что весна кругом.
И так вдруг жить сантехнику захотелось! Только без долгов и дураков кругом.
Вова же без всяких зазрений совести сунул руку в коробку и вполне ожидаемо вытащил резиновое изделие природной формы. С трещиной у левого яичка. Заводской дефект. А потому, без упаковки. Достали-проверили-вернули. А цвет коричневый, так как рас на земле хватает. И у каждого Хомо Сапиенса свои вкусы.
— Нихуя себе искусство! — возмутился Вова Волков и давай махать хорошо опознаваемым предметом вокруг себя, как будто дубинку получил и сражался с врагами. — Но по размерам подходит! А есть чехол?
На взмах «дубинки» тут же остановилась вишнёвая девятка, которая из без того едва плелась сорок километров в час вдоль обочины.
— Хрена ты машешь хреном? — произнёс абсолютную тавтологию Бобрышев и тут же послал курсанта разруливать ситуацию с остановленной машиной. — Иди теперь, разбирайся.
Сам капитан только глаза закатил и пожаловался Боре:
— Эталонный дебил же! Как его только на курсы взяли?
Вопрос был риторическим. Боря только бровь приподнял. Вроде и хочется сказать «уж кто бы говорил!», а с другой стороны — штраф большой будет, если обидится. Ещё и административку накатать могут за огорчение представителей власти при исполнении.
Пока Вова во всю объяснял глуховатому деду, почему его дубинка коричневого цвета и пытался доказать, что никакого ужесточения в ПДД по этому поводу не вводили, Боря только коробку цветами прикрыл, багажник закрыл и снова повернулся к капитану.
— Ну я поеду?
— Ага… благодарю за содействие, — кивнул Бобрышев и тут бы они распрощались, но источника аллергии в руках уже не было, и капитан тут же случай припомнил. — Кстати, об искусстве. Пару лет назад в одном немецком уборщица уничтожила произведение современного искусства, застрахованное почти на лям евро. А знаешь в чём соль была?
— Не слышал, — признался Боря,твёрдо решив реквизит коричневого цвета органам дорожного правопорядка оставить, чтобы больше тренировались. — В чём?
— Экспозиция называлась «когда начинает капать с потолка», — с важным видом рассказывал капитан, довольный тем, что его, наконец, тоже начали слушать. — Там стоял простой таз рублей за пятьдесят на наши деньги и в нём как бы была вода, которая как бы накапала с потолка. Вызвали клининг. Пришла уборщица, увидела ржавый таз с осадком. Ну и принялась за работу. Вымыла его, вытерла и убыла за гонораром. А как начали разбираться, оказалось, что совершила один из самых мощных актов вандализма в истории современного искусства.
— Хорошо, что застрахован был. Современное немецкое искусство беречь надо… от чернорабочих, — обозначил улыбку Боря и уже открыл дверь, чтобы сесть за руль, но Бобрышев был в ударе.
«Видимо, башка зажила и память на место встала», — добавил внутренний голос.
Но ничего не поделать. Пришлось выслушать новый случай.
— В Италии тоже пару лет назад приключилось, — с упоением делился Бобрышев, как со старым другом. — У них в музее экспозиции из мятой бумаги были. Ну уборщица пришла и не поняла, что за мусор. А там ещё крошки печенья на столе валялись. Она же не знала, что их там на десять тысяч евро рассыпали по феньшую. Они, главное, одну уборщицу наругали, на курсы квалификацию отправили. Тут же другая отличилась. Не признала в инсталляции «Где мы будем танцевать сегодня вечером?» креативного посыла. Не заметила искусствоведческого посыла. А там знаешь, что?
— Что? — на всякий случай спросил Боря, так далёкий от современного искусства, как будто родом с другой планеты.
— Разбросанные по полу бутылки из-под шампанского, окурки и конфетти! — хохотнул Бобрышев и горько вздохнул, тут же убрав улыбку. — Так что, Боря, учитывая тенденцию к мировой деградации, на дебила с коричневым членом в руках на отечественных просторах я уже гляжу со снисхождением. Как прокачанный. Вот и ты проще к миру будь. Не спеши никуда. Всё равно ничего не изменится. Дебилы останутся дебилами, а нервы попортишь… Бывай!