«Но под Москвой в сорок первом немцу ещё хуже было, так что пусть не жалуется и одевается», — тут же напомнил внутренний голос.
Вслух свои мысли Боря говорить не стал, дабы снова не ломать хрупкую картину европейского мира. И всё же немец и зима — не союзники и даже не дружат.
Спасая коллегу, Боря напарнику ушанку подарил, тулуп и валенки батины из гаража привёз, чтобы до весны без потерь дожил. Тем набором Олаф на улице в последние дни и держался. А то придумал тоже — в ветровке и кроссовках приехать, в шапочке спортивной толщиной в миллиметр.
Не любит таких Сибирь. И тем более, не прощает.
Лысенький, щуплый, к тридцати годам безумно похожий на мумию, Олаф всей своей мертвенной бледностью показывал, что вот-вот помрёт от климатической адаптации. Жизнь его, мол, к такому не готовила. Но жалеть его Борису было некогда. Старт отопительного сезона заставил скинуть шесть килограмм даже его. А на теле ещё с техникума ничего лишнего не задерживалось.
За последний месяц Глобальный и вовсе подсушился на беготне с трубами и батареями по лестнице как на иной «сушке». Всё лучше заседаний в бане и беге в гору с утяжелителями. Но Дарье о том лучше не говорить. Обидится.
«К тому же приятно смотреть на неё сзади, когда приседает», — напомнил внутренний голос.
Осознав, что соскучился по спортсменке больше, чем по сну, Боря даже разозлился на себя.
— Олаф, не ной. Сотрудник попросил помочь.
— И что?
— Свой… понимаешь? Значит, надо помочь!
— Так пусть оставит заявку! — взмолился немчик бледненький. — И завтра первым делом с него и начнём.
Боря посмотрел на него как на падшего, поиграл бровями, усмехнулся. Нет, не понимает. В валенках, тулупе, ушанке, поссавший, а всё ещё не понимает, что есть зов человека, погружённого в нужду.
— Есть же аварийная служба! — напомнил Олаф, пытаясь достучаться до рационального мышления загадочного русского мышления.
Что за люди? Жертвенность какая-то. Придумали тоже себе другую систему ценностей. Закрытые какие-то. Консервативные. Гей-парады не проводят, и мама с папой у них из двух разных полов состоят. Как у таких Евровиденье проводить? Не модные же!
Глобальный возражениям немца, разучившись спорить с европейцем ещё в первые дни. Лишь постепенно направлял адаптанта в сторону верного мышления:
— Есть, а ещё есть «аварийная дружба». Она же — «дружба по знакомству».
Не будет же он говорить коллеге, что работают они сверхурочно для того, чтобы директор Тимофей Вольфович перестал тыкать в падение показателей.
Раньше Боря один работал и по тридцать-сорок заявок за день делал, да на месяц на двоих делил с фантомным напарником, (чтобы сильно не выделяться). А теперь, когда дали конкретного помощника, всё прахом у Глобального пошло. Десяток едва наскребал. А всё, потому что заполнял бумажки Олаф столько же, сколько работал. Ни больше, ни меньше. А ещё тратил время на объяснения и не был чужд философии на тему «а я бы так сделал, потому как у нас в Европе все так делают».
«Словно нам тут всем не похер то, как там делают в Европе», — добавил внутренний голос.
Говорил немец ещё с таким умным видом, словно не знал, что все философы — бомжи, а метафизика — хуйня, как утверждал уже Роман Новокуров, который Европу покорять собрался.
«А где теперь тот Роман?» — спросил внутренний голос следом: «Известно, где! Жизнь бюргера вкушает полной ложкой».
Боря вздохнул синхронно с напарником. Скучал по брату, которого едва узнал. Только проникаться начал, а тот улетел. А столько вместе лимонада не выпито, песен не сыграно. Да и на рыбалке ни разу не были. Розетки только научил менять и счётчики ставить, а вот мотор перебрать или в карбюратор залезть вместе — не успели.
Боря вновь открыл дверь квартиры, сказав скупо:
— Пошли.
— Нет.
— Это не обсуждается, — заявил Глобальный и вытолкал напарника под свет одинокой лампочки.
В первый день на движение поставили детектор, но на второй день его не оказалось на месте. Кому-то нужнее. А лампочка пока держалась. Все давно на энергосберегающие перешли и «лампочками Ильича» брезговали.
— Пошли, говорю!
Олаф, хныкая как ребёнок, вышел. Боря закрыл за обоими дверь. Конечно, можно и настежь оставить открытой. Воровать на рабочей квартире всё равно нечего. Антон Сергеевич давно всё ценное вывез, а то и не завозил вовсе. А узнали они о наличии такой квартиры лишь когда копать под бывшего директора начали. Дела уголовные завели, недвижимость и всплыла, которую он посуточно сдавал лицам с нетрадиционной жизненной позицией. А вот кому? Сатанистам, маргиналам или либералам, сразу и не скажешь. Но все на стенах и полу отметились. Каждый свою внутреннюю суть проявил в пентаграммах и кучках в знак протеста.
Молодой сантехник первым побежал вниз по лестнице, показывая, что есть ещё энергия. Тогда как напарник терпеливо дождался лифта с пятого этажа и вышел на улицу на минуту позже, кутаясь в шапку-ушанку.
Вроде подарили как сувенир, а носит каждый день. Очень, говорит, штука действенная. И он никогда бы не подумал, что реально уши бережёт!
Микроавтобус остыть за пять минут не успел. До гаражей Бориных далеко. Приходилось ставить у дома. Зато транспорт всегда под рукой. А на дизельные автомобили по стране спроса нет. И угонять их стали меньше. Потому что даже бодяжный дизель почему-то дороже чистого бензина. А почему — никто толком понять не может. Соляра есть соляра.
Усаживаясь в тёплый салон, Олаф снова забурчал:
— Нет, я ещё могу понять, почему мы едим только пельмени и котлеты на ужин, но зачем куда-то ехать в ночи, если это не наша забота?
— Утром сосиски были, — припомнил Боря, выруливая на трассу.
Готовить ему действительно некогда, разве что убираться раз в неделю. Был бы один, к Наташке бы забежал на борщ или к Даше на рис с суши. Фитоняшка-же! А с напарником вдвоём как-то неудобно в гости ходить.
Да Глобальный и сам не сразу привык, что слова немецкие звучат в квартире, а картинки подходящей рядом нет. С женщинами страстными и по теме восприятия. Хоть глаза не закрывай рядом с Олафом. А то чудится всякое.
Спать по сути, некогда. Октябрь — месяц авральный получился. И с «семьдесят второго» дома постоянно дёргали, где в подвале по доброте душевной Боря замену труб устроил. С «абсолютного гнилья» на «свежеворованные». То есть «успешно отработанные» тем же Антоном Сергеевичем у государства, а затем возвращённые сантехником благодарному народу от подобных предприимчивых и запасливых директоров.
Ноябрь только начался, но должен был ему соответствовать. Ведь температура плавно повышалась в трубах. И чем выше она поднималась, тем больше случалось прорывов. Попутно Коба звонит с заказами день-через-день. И старые клиенты нет-нет, да напомнят о себе. «Сарафанное радио» работает. Все Бориса Глобального по знакомству советуют.
Вот как такие дела другим поручить?
Глобальному иногда казалось, что лучше бы Олафа с аэропорта не забирал вовсе. Какой вообще обмен сотрудниками? Мало того, что прислали бюргера-бюрократа с бзиком по технике безопасности, который без перчаток не умеет работать, (а старые под конец рабочего дня готов выкинуть), так ещё и сдуру на джипе его встретил вместо микроавтобуса. А когда Олаф по любопытству поинтересовался, откуда, мол, машинка премиальная, Боря и шутканул, что «на работе такую выдают каждому русскому сантехнику для удобства».
Так Мергенштольц на радостях чуть на русское гражданство не подал в первый же день. А попутно при любом удобном моменте Тимофея Вольфовича уверял, что «готов влиться в дружные ряды сотрудников на постоянной основе, если к джипу ещё и квартиру служебную в придачу оформят». Ему бабушка из ГДР, мол, рассказывала, что такие раньше выдавали сотрудникам просто за сам факт работы на работе по всему СССР. Но мир, где нужно было немного работать на благо всех почему-то не всем понравился. И выбрали тот, где нужно было работать много, но уже на себя.
Чтобы влиться в дружный коллектив управляющей компании Светлый путь, Олафу ещё предстояло понять, что Леся Борису показатели по дням раскидывала за четверть прибавки сверхнормативов. Тем и дружили. А Егор вообще мужик отличный. Мало того, что от начальства всегда прикроет и с Романом не сдал, под дурочка закосив, так ещё и трёх отличный дочек растит.
«Выживает, как может, мужик. Ну как такому не помочь?», — подумал ещё Боря: «К тому же охранник всегда знает, как звучит любое слово по вертикали или горизонтали. Даже интернет не нужен».
К дому охранника управляйки подъехали быстро. Домофон не работал. Дверь настежь так, что заметать начало.
Тревожный знак!
Боря привычно по лестнице вверх помчался, а Олаф вновь лифт вызвал. Когда на седьмом этаже встретились, лимит вопросов по десять штук в день немчик сразу и превысил.
— Почему снова насрали в лифте? — спросил он как у управдома на еженедельном отчёте, вздумай такой существовать в простом панельном доме.
Боря сам невольно в кабинку заглянул. А там осторожная колбаска в уголке лежит. Либо собаки двухметровой ДНК, либо человека без принципов.
Вздохнул сантехник снова. Сразу понятно, кто там собака, а кто человечен. Но если рассказывать начать — не поймёт же.
— В смысле насрали? — нахмурил брови Глобальный, как в первый раз. — Может это стандартная лифтовая комплектация?
— Боря, я трижды на эту шутку не куплюсь! — воскликнул Олаф.
В первый раз он действительно с интересом разглядывал «новую модификацию». А во второй нос зажимал от «побочных эффектов ускоренного процесса модернизации», но ничего не имел против. И вот — привык.
Глобальный улыбнулся.
«Возражает, значит энергии ещё много».
Рома так просто кивал под вечер. А как он его учил в последние дни перед поездкой — любо-дорого смотреть было. Спать стоя без всякой армейки научился. Зато любые трубы наладить может, сварке научился, при словах типа «фитинг» или «прокладка» не краснеет. Курс молодого бойца за пару недель выучил, который некоторые годами проходили.