А Мергенштольц по животу себя поглаживая, на стуле развалился и сказал с довольным видом, словно оплошности своей не замечая:
— Домашняя еда — лучшая на всём белом свете. Твоя жена отлично готовит, Егор.
Его даже после таких слов бить расхотелось. Вроде как комплимент сделал.
Но Олаф тут же сам всё испортил. Подняв палец как наставник для подмастерьев, он рыгнул и добавил:
— Но моя — лучше. Кстати, в конце месяца прилетит. Тогда-то я, Боря, и покажу тебе, что такое знаменитая кровяная колбаса «по-боварски».
Боря с Егором переглянулись только. А Олаф добил с довольной рожей:
— Только когда она приедет, я попрошу тебя съехать, Борис.
— Так это… это самое, — растерялся Глобальный, не ожидая таких фортелей от судьбы.
— Я разговаривал с директором, — объяснил коллега. — Он говорил, что однушку на меня одного и снимали. Ты мне всё за месяц уже показал, поэтому плату с тебя брать не буду. Но дальше мы… сами.
Теперь маковку почесал уже Боря, не рассчитывая, что на зиму глядя жилья лишится. Только окна законопатил.
Выжил бы он там, как же.
— Да я и на кухне спать могу! — попытался возразить Глобальный.
Но немец коварный в положение входить не стал. И только головой покачал:
— Не пойдёт, Борис. Жена есть жена. Сам понимаешь.
«Найн или немного нихт», — добавил внутренний голос Бориса: «Вот же змея подколодная! Зачем только валенки ему отдали?»
Но в чём-то немчик прав. Что задержался у коллеги, сам виноват. Всё-таки сначала показывал, «как тут что», потом готовил «как у них», убирал «как принято». Возил ещё везде и повсюду, чтобы в розыск на немца по городу не пришлось подавать. Ну и по хозяйству помог чем смог. А то как-то не по-христиански в бараках селить.
Однако, это не повод жить с ним на казённых метрах! А то может по ту сторону мира Роману тоже в однушку умника какого-нибудь умного подселят, а тот его плохому и научит.
Либо сразу, либо, когда язык освоит.
«От немцев как известно, хорошего не жди», — завершил внутренний голос этот кармический посыл и прикинул, что миллион с такими коллегами может вскоре и самим потребоваться.
А до него ещё дотянуть надо. Новый Год ещё не скоро.
Глава 3Жилищный вопрос
Утро для Бориса началось не с кофе, а с вопроса — где ночевать в следующий раз? Конечно, можно протянуть до последнего и забрать вещи уже когда жена Олафа приедет. Всё равно в аэропорт за ней ехать в областной центр. Но если щуплому немцу хватило храбрости сказать — «уезжай», придётся озаботиться переездом пораньше.
Накипело, похоже.
«Укрепил силу духа немчик. Наверно не зря его батареи заставляли красить», — добавил внутренний голос: «А теперь с женой как заживёт при встрече. Как начнёт показывать, КАК соскучился, что лучше этого не слышать и не видеть. А соседи всё равно решат, что немецкую порнуху смотрят».
Боря рывком поднялся с раскладушки. До будильника ещё пять минут. Сила привычки подниматься раньше него сформирована ещё в гараже. В дни, когда не было света, а на пары опаздывать не хотелось.
Мергенштольц на кровати спит и в ус не дует.
Во-первых, потому, что усов нет. Тупо не растут. Как и борода. Куцые торчащие волоски бреет нещадно. Природа поскупилась на волосы. Последние с головы взяла и брать продолжает. А куда засунула — известно. Мягко сидит. Да и в сливе постоянно нет-нет, да виднеется поросль.
«Как будто йети моется. Короткошёрстный», — добавил внутренний голос.
А во-вторых, потому, что есть у него будильник. Затем контрольный будильник. А ещё есть запасной. И всё с интервалом в пять минут.
Олаф клятвенно уверял, что дома просыпается рано, но здесь утро тогда, когда у него на родине ещё глубокая ночь. Не привычно.
Но месяц спустя привычка никуда не ушла и Боря подозревал, что дело уже в самой Германии. Дойчланд, судя по Олафу, давно не встаёт засветло. Берут пример со знойной Испании, где принята долгая фиеста и вставать попозже.
«Испортил Евросоюз немцев, что ни говори», — заметил внутренний голос.
А может дело в том, что за окном темно и завывает так, что хочется одеяло натянуть по самую лысинку и никуда не двигаться вообще? Метель такая, что хочется в отпуск и под пальмами ходить.
Боря поднялся. Какие пальмы? «Дома» нет даже фикуса. Пришлось идти умываться. Тут-то телефон и запиликал. Картинка с рыжей аватаркой выскочила. Эту рожу ни с чем не перепутать.
— Рома, ты никак до вай-фая добрался! — обрадовался Боря, стараясь не фальшивить с зубной щёткой за щекой.
С другой стороны, и у него там музыка орёт. На заднем фоне люди мелькают в цветомузыке. А сам братан красивый сидит, в кофте чистой и волосами длинными, помытыми.
— Да мы тут с пацанами в клубешник запёрлись. Первую зарплату, так сказать, обмывать, — заявил сводный брат. — На входе оплатили и внутри оказалось, что есть всё. Ну то есть, алкоголь бесплатно дают. А за закусь уже платить приходится. Но кому она нужна? Вот и накидываюсь.
Боря прищурился. С каких это пор алкашку бесплатно раздают?
Но утром мозг работал слабо. Всё ещё пытался понять, почему снилась собака, а потом в женщину превратилась? Сначала чесал её за ухом, а потом мыть начал. С шампунем. И гладить между складками. Наверное, подсознание что-то хотело сказать, да толкователей нет.
«Не то время нынче, чтобы к ведьме с дарами на край деревни ходить», — пробурчал внутренний голос.
— Ну как ты там? Рассказывай, — сплюнул зубную пасту Боря и намочив палец, вытер у левого и правого глаза.
Затем по капельке с других краёв добавил, не привлекая внимания. Кто вообще умывается, когда по видеосвязи сеанс идёт? Месяц братана не видел, не слышал. С моционом можно и подождать.
Только работа ждать не будет.
— Ну что рассказывать? — хмыкнул Рома. — Если бы не работа сантехником, то мылся бы раз в неделю. А так у заказчиков умудряюсь мудя пополоскать и рад. А если жадные попадают или коварные какие говорят, что нельзя, то я условия сразу ставлю «мою только одну часть тела». Они думают, что руки и кивают. А я ноги мою. Не сразу же доходит, что когда ноги моешь, то и руки заодно моются… Европейцы же.
— Воду экономят, что ли? — прикинул Боря.
— Да тут всё экономят, горячую воду в особенности, — поцокал рыжий. — На бойлерах всё в их жилищных хозяйствах. А в домах холодно пипец. Топят по минималке. А на свете экономят особенно. Вечером вообще какой-то «комендантский час» завели. На улице витрины красивые, конечно, рекламы много, но только днём видно. Фонари или светофоры вообще не разглядеть. Тусклые стали. Говорят, раньше лучше было. Подсветку всю напрочь убрали с достопримечательностей.
— Город-то красивый?
— Красивый ли Берлин? — развёл руками Рома. — Да хрен знает. Ночью не видно, а днём работаем. Это как по пещере без фонарика шастать.
Глобальный улыбнулся. Вот же турист привередливый. Его туда работать прислали, а он с путеводителем шастает и бурчит.
— Куда поселили?
— Да так, к пацанам в какую-то общагу, в комнату на троих, — ответил брат. — Они это таун-хаусами расширенными называют, хотя больше на общагу ПТУ имени Артёмия Тапочкина похоже. Так и живём.
— И как пацаны относятся?
— Да я вообще не уверен, что пацаны, — вздохнул Рома. — Один квиром назвался, второй пансексуалом представился.
— Погоняла, походу, такие. А этот второй вообще — поляк.
Рома улыбнулся, оценив шутку и добавил:
— Я вообще не понимаю, что за бинарность такая? И что за цисгендеры? И почему они друг друга не только «он» или «она» называют, но и «они». А выражение «транс» — здесь самое ходовое. «Транс-ебанулись» все разом.
— Рома, ты не в клуб для геев зашёл часом? — прищурился Боря. — Чего там у тебя одни мужики мелькают фоном?
— Ой, да тут половина таких, — отмахнулся Новокуров. — Кто в платьях ходит, кто в юбке. А кто и голым по площади по особым случаям. Или на еженедельных парадах с радужным флагом.
— По полной расслабились ребята, так сказать.
— Да, детей только жалко, — добавил брат. — Что должно быть с психикой, когда рядом со школьником дед в автобусе голый едет? А сказать ничего нельзя — права человека, мать его. Уважай его выбор, на член не смотри. Или смотри, наоборот. Я уже точно не знаю. Но обидится в любом случае.
— А нормальные что?
— Ну как что? Есть, — не стал скрывать Рома всех недоработок европейской системы. — Я в них пальцем тыкаю, главное, на немецком, уровень владения языком повышая, киваю выразительно, а они говорят и говорят что-то. Хрен пойми о чём, мрачные какие-то. Шутке про «хенде хох» не радуются. А ещё их очень «Гитлер капут» печалит. Но я держусь и пою песни рамштайна. Улыбаться сразу начинают, — тут Рома повернулся и включил иностранца. — Эй, мужик? Мужи-и-ик… ту мохито виз водка плиз!
Боря, воспользовавшись паузой, телефон на подставку сунул и завтраком занялся, достав продукты из холодильника и кружку сполоснув. Приятно всё-таки, когда из крана горячая вода льётся, на кухне свет яркий, в батарее тепло под восемьдесят градусов Цельсия и можно ходить по квартире в трусах, когда за окном завывает и метёт.
— А с пацанами как общаешься? Тоже на английском?
Рома махнул рукой перед фронтальной камерой:
— Ой, эти тоже бормочут что-то активно. Ну я тогда брови домиком делаю и переспрашиваю «и что ты там пиздишь? Пиво то пить будем?». Вот где-то месяц они эту мою фразу слушали, пока полностью не перевели. И вот мы, наконец, пиво пьём.
— Дошло, выходит.
— Ага, песни ещё ночью писать пытаюсь. Не спится. Храпят как паровозы. Пастой вот одного ночью измазал. А тот приятеля подушкой чуть не придушил. Я ж его тюбик взял. Свой самому пригодится.
Боря улыбнулся, намазывая на хлеб кусман сливочного масла и кидая толстый кусок колбасы в палец толщиной. Есть надо много с утра. Потом некогда.
Жуя, спросил:
— Слушай, коварный, а ты что там за пионерлагерь устраиваешь? Ты бы потише в людей пальцем тыкал и нарывался. А то обидятся. В меньшей степени Светлый путь за тебя хочет вписываться, чтобы из тюряги вытаскивать. На кого тебя потом менять придётся?