Как водится — перенесли, потом забыли.
— Короче, к маю всё точно сделаем, — ответил Боря и на всякий случай добавил. — Но это не точно.
Связь оборвалась.
«Обиделся, может?»
Боря потёр красные мочки ушей и соображалка в режим выживания перешла. Прикидывать начал.
Степаныч далеко. В гараж раньше вечера не попасть. Работа тоже не в двух шагах.
«Но этот немецкий упырь же как-то уехал. До часа пик успел, гад».
Боря снова подцепил телефон. Уже сорок минут как на работе должен быть. Но не звонит что-то никто, не ругается. Странно.
Набрал охранника.
— Егор, здорова. Ты на работе?
— Привет. Нет ещё. Подъезд откапывал. Какой-то мудила дверь оставил открытой. Нам намело по самый лифт. Потом машину копал мелкую отвезти в сад и в школу хотел прорваться со средней, но старшая сказала, что отменили всё. И я копать перестал. Потомство, в общем, плюнуло на всё и дома осталась. С женой вместе. А я пешком на работу вот только подхожу… Еба-а-аь тут намело. Боря, нам ещё вход откапывать час так точно!
— Никто не вошёл, что ли?
— Разве что через окно, — прикинул охранник. — Леся стоит, машет чего-то. Шефа не вижу.
— А Олафа не видно?
— Нет.
— Ладно, позвоню, если что.
— Давай.
Сантехник отключил связь. На работу можно не торопиться, а напарник по магазинам ближайшим греется, похоже.
Боря лоб под шапкой почесал и пожалел тут же, что ключи от квартиры сдал. Мог бы пойти поспать часик. В автомобиле холодном тоже не поваляешься. Можно и не проснуться.
А что еще? До Наташки километров десять отсюда с Оксаной. Борщ отменяется, точно.
Яна чуть ближе, но к ней через поле топать, (если напрямки), а там снега и по шею может быть. А если в обход, то ещё дальше получается.
К Дашке в «Юность» прорваться? Тоже километров десять.
Стасяну гипс сняли, он в деревню умотал. Даже в больничку к нему не прорваться, хотя она ближе всего.
А кто остаётся? К Кобе в «семьдесят второй» дом заскочить? Тогда за чай столько работы подгрузит, что наработаешься так, как будто «чаевыми» озадачили.
Боря скривил лицо, что прекратилось в рожу.
Кто вообще надоумил им хату снимать в конце района? Засада кругом. Хоть Шацу звони. Но волков лучше не беспокоить. Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. И тут сантехник мгновенно поверил в чудо, потому как на него из метели вдруг выскочил… волк!
Внутренний голос даже посоветовать ничего не успел. Город у них, конечно, не столица и даже не райцентр, но что это за метель такая, что волки из леса на окраину пробиваются?
Боря как стоял, застыв от радости лицезрения дикой природы, так и упал на спину. А волчара только к лицу бросился и как давай… лизать!
«А-а-а!» — сначала закричал внутренний голос, а потом добавил: «А, ну понятно! Хаски, мать его! Глаза то голубые-голубые. А вон и ошейник».
Чуть отстранив собаку и привстав, Боря девушку обнаружил, что ещё раньше бежала за озорным хаски с поводком в руке. А затем бежать перестала и поводок выпустила. Потому как сама в сугробе валяется. Одни каблуки торчат.
Боря невольно улыбнулся. Ножками дрыгает хозяйка, а сразу встать не может. Силы кончились от таких заснеженных прогулок.
Сантехник только собаку по голове погладил, за ушами потрепал, поиграв немного и сразу к девушке на выручку пошёл.
За хозяйкой шлейф по снегу тянулся. Разыгравшись, пёс в самую глубину завёл её, где снега даже выше пояса. А последние метры так вообще тащил, судя по накату.
Боря в снег по пояс залез. Ориентируясь на покачивающиеся каблуки как на флагшток, реющий на мачте, по направлению к ней и пошёл.
— Девушка, вы в порядке? Девушка-а-а! — кричал он для порядка, чтобы не испугать ненароком, когда совсем приблизится. А то, кто знает, какой ещё шлейф потянется? Не любит человек сюрпризы на Руси.
С заметным трудом в сугроб пробравшись, Боря собачницу из снега достал. Сначала за капюшон, потом подмышки подхватил, да за пояс уже как репку в сказке и вытянул.
Девушка лёгкая оказалась. Килограмм сорок в ней. Столько же, сколько и в собаке, по сути. Ведь на вид пёсель крупный. Но внешность бывает обманчива.
Стоило достать из снега хозяйку хаски, как пёс обрадованно бегать вокруг начал и лаять задорно. А Боря свою находку отряхивать находку. Та только встала, руками в руковичках шарит перед собой, словно ничего не видит. Снег с капюшона ещё сыплется, в глаза всё мукой белой припорошено.
«Может и вправду, слепая?» — добавил внутренний голос: «Собака тогда — поводырь!».
Но тут девушка снег с губ сплюнула и призналась звонко-обречённо, сверкая брекетами на всю улицу:
— Я все линзы проебала-а-а!
Сказала от души, изрядно удивив. А затем стоит и ревёт. И слёзы такие крупные-крупные. По щекам катятся. Неподдельные, на алмазы похожи. А снег растаявший лишь добавляет ей обаяния. То ли девочка, а то ли виденье!
Боря невольно улыбнулся. Хороша девка. Ресницы в инее, щёки красные. На лице лишнего ничего не замечено. Брови свои, снежинки собрали, как оделись. Губы только чуть посинели, дрожат. Вот и вся косметика.
Околела!
Боря присмотрелся и вздохнул, понимая причину. В джинсах тонюсеньких, и сапоги с каблуком высоченным, на зимние не похожи.
Это очевидно, что в каблуках гуляет, чтобы казаться повыше, так как ростика маленького. Компенсирует. И курточка на ней тоненькая. Шапочка с бубенчиком забавная. А по краям висят как косички, только вязанные от головного убора этого. И всё в снегу.
Снега столько, словно снежную бабу откопал. Даже лепить не пришлось. Бывает же!
— Так, а ну-ка не плачь, — тут же сказал сантехник.
— Я ничего не вижу-у-у, — только громче завыла она, поддержку рядом почуяв.
— Сегодня никто ничего не видит, — успокоил Боря, сумку с плеча достал и чая из термоса в кружку-крышку налил. Затем в руки сунул в руковички и выдал приказ. — Пей. Согреешься.
Она зубами о кружку застучала. Хорошо, что крышка из пластика. А зубки ровненькие все, в ряд по линейке и беленькие, как будто углём их зачистили и отмыли как следует. Хорошо видно брекеты под фонарём. А там и солнце уже с зарёй спешит, через тучи пробивается.
Чай уже не горячий, но тёплый. Но губы отогрел. Заморгала дева ресничками в инее, руку с кружкой протянула, кивнула:
— Спасибо.
— Да не за что, — ответил Боря, термос убрал и осмотрелся.
Вокруг снежный плен. Стоит девушка по пояс в нём пленницей. Собаке только раздолье: бегает, кувыркается, ныряет с головой, как будто лисьи норы ищет.
— Джек! Ко мне! — даже голос командирский в девушке прорезался.
Но хаски только рядом бегает, едва приблизится, как обратно дёру дал.
С поводком бегает, не замечает его.
— Похоже, ему и так хорошо, — ответил Боря и в снег посмотрел. — Но не думаю, что линзы твои найдём сейчас. Даже больше скажу, до весны их точно никто не найдёт. А там уже не понадобятся.
— Как же мне до дома добраться? На ощупь? — задумалась озябшая девушка и возмутилась. — Джек, какашка ты озорная! Ко мне! Пусть твоя Ленка сама с тобой и гуляет теперь!
Пёс ноль внимания.
— Джек, жопа ты с ручкой! Сюда иди!
Пёс вроде бы даже рассмеялся в ответ. Морда довольная.
Боря пригляделся к девушке. Судя по репертуару, что из уст девичьих раздаётся, ей где-то от шестнадцати до двадцати двух. Точнее не скажешь. А что не её собака, да и что не собачница вовсе, сразу заметно.
— А далеко дом-то? — спросил Боря.
Жизнь всё равно на паузе.
— «Тридцать седьмой». Вон там, — и она показала рукой в неопределённом направлении.
Внутренний компас немного сбился.
Боря по телефону посмотрел, нашёл дом и прикинул, что это метров четыреста если напрямки. А по тропам кривым так и все пятьсот. Но всё равно лучше, чем десять километров.
— Давай баш-на-баш, — предложил сантехник. — Я тебя отведу до квартиры и на руки сдам кому-нибудь, но ты мне позволишь ботинки посушить. Я пока в сугроб за тобой лез, снега полные ноги набрал.
— Я тоже-е-е! — протянула она, но уже не плача. Скорее из сострадания по самой себе. Но просьба все же дошла. И тон сразу изменился. — Идёмте же скорее в тепло!
Боря ей руку подал, она качнулась и сразу же попыталась упасть обратно. Пришлось под локоть подхватить. А затем дева близко-близко прижалась, словно пытаясь ощупать его для идентификации.
— А вы… кто вообще? — наконец, сдалась она, хоть и поглядывала украдкой то на спортивную шапку, то на куртку, то на сумку, где что-то гремело, то на ботинки.
Но больше всего смущали штаны рабочие. Не знает, что под ними подштанники тёплые.
— Сантехник, — ответил Боря.
— А давно сантехники девушек по сугробам вытаскивают? — решила она расширить свой кругозор.
— За всех не скажу, а со мной такое впервые, — признался Глобальный.
— Так вы, выходит, молоды? — сразу обрадовалась она, словно со стариком под руку из снежного плена ни за что бы не пошла.
— И глуп, — тут же добавил Боря, не желая оказаться в неловкой ситуации, если с ним снова заигрывает школьница.
Ладно ещё Егорова дочь по приколу подкатывает. Батя на неё цыкнет — убегает Вера. А тут увидят, что под руку с девушкой юной идёт. И всё, своё понимание сложится, если нет восемнадцати. У людей чёрте что в голове.
Хотя самому всего двадцатый год идёт. За границей наливать ещё не могут.
— Ой, я тоже глупенькая, — тут же прониклась она. — Попёрлась в метель гулять. Он же выл всю ночь, просился. Ленка ещё, дура набитая, собаку свою нашла с кем оставить. Этот кабан меня не слушается ни разу… Джек, конь ты педальный, веди нас домой!
И она как начала говорить, не остановишь. А голос такой приятный. Не пищит уже, но и хрень не несёт. На что внутренний голос тут же временные рамки с семнадцати до девятнадцати сузил, накинув год-другой.
Слушать её можно. Потому что на каждое рассуждение вопрос задавала и волей-неволей к диалогу подталкивала. Так и раскопала про сантехника, что машину в сугробе бросил и на работу не попал. А попутно узнала, что напарник не совсем хороший человек оказался.