Снег за окном никуда не делся, только ещё гуще повалил. Ветер добавился до штормового предупреждения. Укрылась в лёд река уже недели как две-три. Гуляет ветер свободно по вырубленному на корню лесу, приносит с севера охапку облаков. Ему не жалко.
«А люди раз мудаки через одного, то пусть сами свой город и чистят», — подытожил внутренний голос, за вырубку леса по области очень переживая.
Боря поморгал интенсивно, стараясь с собой не разговаривать, а на внешнем концентрироваться. А на улице пурга такая, что танк застрянет. Если человека за хлебом отправить, то обратно не вернётся. Разве что, тросом обвязать. Но те, почему-то короткие продают, не продуктивно выходит.
Сразу отменили и учёбу, и работу, которая не столь важная. А встречи перенеслись мгновенно. Потерпят. Когда люди с остановок переполненных домой пришли и снова спать уложились под одеяла тёплые, не до них уже.
— Гречишный попробуй, — сказала Лида, просто потому что нужно было и ей выныривать из сладкой истомы в реальный мир. Для того, чтобы убедиться, что не сон.
Как ещё проверить, что вот он — живой мужик, рядом сидит? И бровями задумчиво водит. Думы великие думает. При таком даже расслабиться можно. А то о коте уже подумывать начинала. Всё-таки — девятнадцать, пора.
— Папа угостил, — добавила девушка, не зная, как продолжить разговор.
Если самой постоянно вопросами сыпать — некультурно. Сначала должен ответить на предыдущие. Таков этикет. А сам — не спрашивает.
— Ага, попробую, — ответил Боря и тоже хотел сказать многое, но снова под гипноз попал.
Крутятся ведь, блестят на солнце.
«А что ты хотел? Сиськи правят миром!», — заявил внутренний голос.
Как только так получается? Вот трубы его с батареями не манят. Просто берёт и работает. А груди — манят. И брать приятнее. Но не может же быть к ним приклеенным. Поэтому только — просмотр, если продолжение не намечается.
«Перси прекрасны, если совсем по литературному. Надо именно так говорить. Правильно. Как она любит», — стоял на своём внутренний голос Бориса: «Достойному человеку с бюстом выдающимся даже сказать что-то приятное хочется. Но чего тут скажешь? Хороши! Жаль только, что матерится, как сапожник. Но женщиной быть тоже знаешь ли не сахар».
В тепле, после длительной переработки, Боря безнадёжно подвисал. Голова тяжелела. Наработался со снегом с утра, набродился по округе, а теперь в тепло попал, отогрелся и веки сами опускаются.
Вроде хочется быть учтивыми и умным, а тело говорит, что они «дзен» на пару постигли и неплохо бы подремать. В кой то веки сытым и удовлетворённым уснуть хочется, вообще ничего не решая и никого ни о чём не спрашивая.
«Но нужно разговаривать. И желательно остроумно», — подстегнул внутренний голос, чтобы за быдло необразованное не приняли и за порог не выставили. В носках вязанных.
— А папа кто? — спросил первое, что пришло в голову сантехнику.
— Военный, — ответила девушка и за реакцией попыталась проследить.
Обычно парни как слышат — на шаг назад и сразу на «вы» к ней. Но Боря как сидел с ложкой во рту, так и сидел. Зуб у стоматолога всё-таки сделал. Теперь снова можно портить сладким.
Военный, так военный. Сам по сути пару месяцев как дембельнулся. А за то время столько всего произошло, хоть по контракту снова иди.
— А мама? — для галочки спросил Глобальный, хотя до лампочки ему были сейчас все родители.
Хотелось просто пойти в зал, расправить этот её маленький, но уютный диванчик, укутать в плед деву, обнять и рядом лечь. А затем подмять под себя и всё — спи хоть до вечера.
Да как-то не принято спать после того, как переспали. Не ночь ещё!
Лида глаз не отводила, но те погрустнели. Вроде не сильно, но уже вуаль одета. Тонкой пеленой прикрыла, едва заметной.
— А мама умерла, когда я маленькая совсем была.
Тут взгляд мужика чуть приподнялся от персей спелых и стал немного осмысленнее.
О, он же на кухне, оказывается!
— Соболезную.
Лида поднялась и в комнату пошла за халатом. Сбили игривый настрой. И волосы в новое полотенце не помешает завернуть, посуше. А ещё трусы поменять украдкой. Потому что эти хоть выжимай. Как будто не мужчина, а конь в ней побывал.
Но такой кентавр ей по душе!
— Да… ничего. Давно это было, — донеслось из зала. — Отец меня вырастил. Поныкались, конечно, по гарнизонам. Друзей толком не нажила. Вот в институте первых подруг, считай, завела. А те дубинушки. Книг не читали. Стихов не знают. Чем занимались по жизни — не понимаю. Про какие-то шмотки постоянно талдычат. Одна тут говорит — «это краш!», а я ей — будь здорова. А они ржут, как дуры… Ой, а ты не знаешь, что такое кринж? Или буллинг? И кого они там постоянно шеймят?
— Болеют, наверное, — ответил Боря и в жижу снова превращаться начал. Кости что есть, что нет.
Но из комнаты снова донеслось:
— А теперь вот однушку взял мне папа мой, чтобы училась в городе в институте сама спокойно. А он уже служит, где скажут. Короче, говорит, пора мне оседать. А сам ещё поныкается. Гусь — птица вольная!
Боря даже по щекам себя побил немного, пытаясь взбодриться:
— На кого учишься?
— Филолог.
— Скажи что-нибудь на фило… фи… филоло… — язык безнадёжно заплетался.
— Ну, во-первых, на филологическом, — сразу уточнила она. — Во-вторых, филолог знает двадцать пять синонимов к слову «хуйня», но произнести не может.
— Тогда сантехник знает двести пятьдесят деталей с таким названием, — добавил Боря. — И все — хуйня.
— Значит, мы идеальная пара, — донеслось из коридора.
Улыбнулись. Каждый про себя.
— И вообще, ты липовый тоже попробуй, — последовала рекомендация.
Она вернулась в халате. За стол села. Довольная, без лифчика. А халатик, как нарочно, распахнут. Сбоку поясок. Да и тот сполз.
А пёс с ним даже не играется. Устал от прогулки, дрыхнет.
«Во-о-от», — заявил тут же внутренний голос, фокусируя внимание на козырях.
Зрение сразу чётким стало, настроилось. Тишина в квартире. Ходики только в коридоре едва слышно идут. Покой. И снова — гипноз. Снова сладкая жизнь полной ложкой.
Боря, мёд рецепторами дегустируя и организмом почти напрямую впитывая, невольно оценил девушку. Что-то в ней изменилось. Какая-то новая важная деталь. А какая? Волосы те же, глаза те же. Груди… точно те!
«Нет, ты посмотри, посмотри. Что это у левой груди? Не прыщик ли? А, нет, ворсинка».
Иногда Глобальный отводил голову, оглядывался немного. Собака приученная, не попрошайничает. Под столом валяется и храпит как дед старый. Но на полу не видно шерсти. Да и кухня блестит чистотой. В ванной, опять же, ни белья не было, ни в коридоре грязи.
«Всё-таки — хозяйственная», — одобрил внутренний голос и включил строгого наставника: «Слушай, ну пора что-то решать. Нельзя так с девчонкой-то. Что ты себе вообще позволяешь? Без резины даже авто зимой не ездят! А ты дикарь, Боря! Вечно со своей дубиной наперевес!».
— Слушай, Лид… я это…
Боря уже набрал в лёгкие побольше дыхания, чтобы сказать много и сразу, а то подумает ещё, что поговорить им не о чём, но вдруг его телефон на столе зазвонил. И сразу видеосвязью.
«Директор» подсветился.
— Извини, начальство.
Лида только под стол сразу нырнула. И как партизан в разведке, поползла, чтобы не палиться.
«А может стесняется просто?», — добавил внутренний голос, немного сожалея, что не между ног ему уползла, а в коридор.
Сантехник хмуро нос почесал корпусом аппарата, и вдруг на кран внимания обратил. А тот, гад, не капает даже. Стоит себе, новый и блестящий, бесит. И батареи новенькие.
«Тут оказывается ещё и кран с батареями есть!», — тут же заявил внутренний голос с иронией.
— Да, Тимофей Вольфыч, — ответил Боря, сразу к крану встав и стараясь камеру фронтальную не только выше пояса держать, но и выше плеч.
Всё-таки уже полтора часа как на работе должен быть. А они тут завтрак на рассвете устроили. И чаи гоняют, пока часики тикают, и зарплата капает в фиксированной своей части.
— Глобальный, ты где? — спросил директор.
Он возле машины снегоуборочной в пышной шапке стоял. Перья из неё торчат модные. Но чёрного цвета и короткие, чтобы не предъявили «за шмот».
— Как где? На вызове, — ответил Боря и полотенце кухонное подхватив, плечо стал вытирать. — Прорыв. Вон весь искупался с головы до ног. Теперь не знаю, как домой пойду. Сушиться надо. Всё в воде.
— А-а, ну ты даёшь, — протянул директор и с сомнением на кран посмотрел. — А как это ты просочился в «штаб»?
— Так я сразу на вызов пошёл. Леся давно говорила. А вчера напомнила. Говорит, месяц уже человек просит прийти, заявками закидала. На этой… как его… — тут Боря в коридор крикнул. — Хозяйка, какой адрес?
— Ленина, пять, — ответила Лида голосом сильной, уверенной в себе женщины.
У неё всё-таки сегодня секс был. И мужчину она накормила бутербродиками. А он в свою очередь, ради неё работу прогуливает. Так можно ему и Байрона в оригинале почитать по ролям. Пусть слушает.
— Ленина. Пять, — повторил Боря в камеру и добавил тут же голосом, полным жалости. — Раньше бы пришёл, может и не прорвало бы. Так что моя вина, вроде как.
— А Олаф что, тоже залит? — уточнил директор.
— Олаф? — Боря даже голову почесал. — А он что, не на работе ещё, что ли?
— Вы же вместе ходите!
— Теперь нет, — отрезал Боря. — Я с ним и так ничего не успеваю. А раз такой умный и батареи красить не хочет, пусть сам работает. Язык знает, не заблудится.
— Так и… где он? — повторил директор.
— На остановку шёл, когда я его в последний раз видел, — припомнил Глобальный. — Дальше не знаю. Маячок не ставил.
— Дело ясное, что дело тёмное, — ответил Тимофей Вольфович и кивнул. — Ну, работай. Поищем.
Связь отключилась. Боря как руки опустил, так снова чуть кости не вытащили все. Хребет кончился, истончился. Кожа и мышцы в нём только, да и те — сало. И стараясь не растаять прямо на кухне, он даже кран проверил, на трубу под мойкой заглянул. А там всё — идеально.