— Опять ты⁈ Я тебя предупреждал, чтобы по моему двору не шлялся! Все детские площадки уже пообсыкали!
— Я… найн! Нихт!
Но на этот раз дворник его сфотографировал даже.
— Ругается ещё! — возмутился человек с метлой и ей же пригрозил. — Хана тебе, бомжара облезлый! Вали давай, пока полицию не позвал.
— Верните мне мой кошелёк! — всё же обратился Олаф.
— Откуда у бомжа кошелёк? Удумал тоже, — ответил дворник и действительно за телефон взялся. — Сейчас участковому фотку твою скину и быстро в ориентировку попадёшь за свои пакости, рожа бесстыжая!
При сообщении о полиции, Олаф тут же побежал к остановке. За решётку ещё не хватало попасть. Тогда с работы быстро уволят. И обратно домой отошлют. В своей стране уже, конечно, появились магазины, где только за рубли всё покупают, но самих то рублей при таком раскладе много не привезёт.
С самым скверным настроением немец на остановке остановился нового автобуса ждать. Автобуса не было. Только микроавтобусы. А туда людей набивалось столько, словно фокусник дурил его. Как при четырнадцати посадочных местах в Газель тридцать-сорок человек набивается в зимней одежде он слабо себе представлял. Но когда сам решился попробовать, пропустив три маршрутки к ряду, локтем в другой глаз получил и сошёл сразу же.
Теперь уже под обоими глазами синяки синевой расплылись. Благо снега вокруг много — бери, да прикладывай.
Боль физическую и печаль на душе ощущая вне-телесную разом, Олаф даже Боре решил позвонить.
«Этот русский как обычно приедет и всё решит», — прикинул он.
Как тогда, когда Глобальный в коллектор распределительный залез в детском садике за ребёнком. Или, когда без сомнения руку без перчаток в школе в унитаз сунул и горсть прокладок вытащил использованных, не поморщившись.
— Человек-кремень! Долбанный сибиряк. Ничем таких не пронять. Панду придушит и не поморщится, — пробурчал Олаф, присел на лавочку в снегу и телефон достал.
А на том трещина на экране.
— Швайне-е-е! — в сердцах закричал Олаф, ведь за айфон последней модели ещё два года кредит платить.
Лучше бы автомобиль починил и ездил на работу как человек. В командировку бы не пришлось напрашиваться, коллег подсиживая.
— Не надо так орать! — заявила женщина с тяжёлой сумкой.
И этой самой сумкой так решительно замахнулась на него, что Олаф вновь побежал. На этот раз вдоль дороги. Дыхалки метров на сорок хватило. После чего ноги стали неподъёмные.
Он прошёл ещё метров десять и свалился.
— Иисусе, да у них даже женщины щей нальют, и по ним же набьют, — вдруг понял Олаф, постигнув какой-то новый уровень владения русского языка и снова решительно за телефон взялся.
Звонил уже лёжа. А там сплошь длинные губки. Словно Боря нарочно его игнорировал.
— Бессердечный ублюдок! — прокричал Олаф и забил руками по снегу, разбрасывая его во все стороны. — Проклятый эгоист! У-у-у, попадись ты мне! Я на тебя на самого валенки надену.
— Обую, — раздалось рядом.
Олаф приподнялся из снега, а на тропе снежной парень в очках стоит с сумкой через плечо.
Очки протерев, он добавил:
— Правильно говорить — обую.
— Я тебя сейчас в презерватив обую! — заявил ему Олаф в крайнем приступе гнева, не разглядев угрозу в щуплом теле и людей с сумками и большими кулаками поблизости.
— Правильно говорить — одену, — немного смутившись, добавил щуплый парень в спортивной шапке. — А если нужно надеть, то…
— Пошё-ё-ёл нахуй-у-уй! — закричал Олаф и за парнем по снегу рванул.
Взбесило его всё! Эти долбанные граммар-наци везде влезут, даже когда не просят.
Но их явный представитель как грациозная лань убегал. Быстро и даже оглядываться успевал, пока Олаф в сапогах падал в снег, поднимался и пытался кидаться в него снежками.
— Одумайся, мужик! — посоветовал Олафу незнакомец.
— Сейчас…пизды… надою… надаю… надену, — едва дышал тот.
А когда Олаф совсем отстал, парень телефон из сумки достал и набрал короткий номер:
— Ало, скорая? Тут мужчине плохо. Захватите что-нибудь успокоительное. Он это… подвыпил, походу. Не в себе малость. Но замёрзнет же!.. Улица Ленина. У остановки…
Потери на этом для Олафа не закончились. Он вдруг понял, что в руках давно нет и айфона. Какой-никакой, даже с трещиной, тот всё ещё работал. Но теперь был где-то глубоко под снегом. Учитывая пройденные, пробеганный и проползанный путь в двести с лишним метром, копать, чтобы найти его пришлось бы примерно четыре дня вручную. Снег мягкий, а телефон небольшой и плотный.
«Наверняка упадёт на самое дно», — это была последняя разумная мысль Олафа на сегодня.
Схватившись за сердце, он от всей полноты чувств рухнул спиной в снег и погрузился в безвременье. А когда над ним появились люди в курках поверх белых халатов, даже не удивился.
Но единственное, что безумно уставший немец смог им сказать обмороженными губами это: «Гитлер — капут» и «Майн нэйм из Олаф».
На основании этих слов Олаф Мергенштольц обедал уже в лечебнице имени «Святого Иуды», до ребрендинга медицины ранее известной в народе как «психиатрическая лечебница имени Павла Леонтьевича Морозова».
Кормили его уже привязанным и с ложечки.
Глава 12Психануть, так психануть: продолжение
Сутки спустя.
Утро бодрило Бориса, хоть и не выспался. Оно же как получается? Просыпаться с хорошей девушкой — плюс. Топать на работу по снегу — минус. Холод собачий, по району темно хоть глаза за ненадобностью выколи.
«Сначала люди от такой погоды по пещерам прятались у костров, затем почему-то эволюционировали и назначили себе рабочий график от темна до темна», — подумал сонный сантехник.
Солнца ещё нет. В это вся проблема. Идти без подсветки телефона приходится практически наощупь. Так что бесить всё сантехника начало ещё у подъезда.
Если бы его с ходу попросили дать определение слову «ублюдство», то он бы сходу назвал украшение двора из покрышек. Экспозиции из грязной, вонючей резины с облезающей и самой дешёвой, априори токсичной краской — не то, что нужно детям. Но кому какое дело, когда бабушкам приспичило покреативить?
Но если летом резина просто выделяет вредные вещества на солнце, то сейчас этот образ дворовой живописи торчал ушами «чебурашек», руками «ген» и головами «лебедей» из гор снега с пометкой «добей меня!»
Дворники добивать не спешили, только порой замечали с какой интенсивностью на экспозиции срут коты, прыгая по этим островкам стабильности в белом море. А собаки считают своим долгом поднять ногу на самой вершине дворового искусства. Те, кто не разберётся, с радостью присядут на них как на скамейки. В лучше случае протерев тем же снегом. Пока же людей нет, покрышки под властью голубей. И проходя мимо, задев рукой, перчаткой или одеждой, невольно попадаешь уже в их творчество.
Вот и сейчас Боря по темну задел ухо то ли чебурашки, то ли демона, вызванного из ада с пенсии. Благо в подобном состоянии и в тенях они выглядели одинаково.
— Да твою ж мать! — объяснил своё несогласие Глобальный и сунул руку в снег, стирая грязь и помогая себе второй рукой.
Снег тоже бывает с сюрпризами. И чтобы сразу не попасть в какашку рукой, пришлось отойти подальше от обочины к куче снега. Ту старательно нагрёб намедни дворник. И наработал столько, как будто психанул и вместо массового убийства людей вокруг весь гнев в работу переложил.
Оказавшись на детской площадке, Боря даже осмотрелся в поисках ориентиров, которые обычно помечали животные или люди, на них похожие по поведению. Поблизости таких не оказалось, только турник торчал наполовину.
Оттирая руки в полуприсяде, Боря снова невольно чего-то коснулся. Испугавшись, что попал в очередную «мину», выдернул руку. Да так резко, что край неопознанного лежащего объекта показался.
Чёрный он. Слишком чёрный.
Боря пальцем его подцепил, повернулся к свету от подъезда. Оказалось, что бумажник перед ним. Кожаный, с гербом, что состоит из орла блестящего. Тот хорошо свет отражает.
— Бывает же, — буркнул Глобальный, подхватил находку и в радиус света зашёл.
Под лампочкой тот «лопатник» вновь достал и рассмотрел уже как следует. А внутри — купюры. Евро. Семь купюр сотками, две пятисотки, четыре двухсотки, семь полтинников, шесть двадцаток, три пятёрки и шесть десяток. Внутри в отдельном кармашке ещё и мелочь гремит на сдачу. В него лезть не стал.
Не став калькулировать, Боря хмыкнул и в другие отделы посмотрел. А там фотография красивой, кудрявой женщины на фотографии размером три на четыре сантиметра. Рядом карточка банковская Дойчебанк, проездной на метро на иностранном и обилие купонов и скидочных карт, от которых едва «гомонок» закрывается. Часть на английском, но большая на немецком покупательский статус отражает.
Поглядев на карточку постоянного посетителя парлор-салона со «скидкой 20 процентов», Боря по ней только одно понял — немецкие это буквы. Потому что прочёл что-то вроде «панцер-вафля-сосайтен-женерал», благо не зная латиницы воображение в любом направлении играло. Но стабильную ясность внесло водительское удостоверение, на которой лысоватый немчик был изображён. Слишком знакомый, чтобы показаться чужим. Оказалось, что Олаф даже улыбаться умеет.
На лицо русского сантехник улыбка следом наползла.
«Вот так подарочек с неба свалился», — подстегнул внутренний голос: «У него же ещё и волосы были вместо плеши. Никогда бы не подумал».
Глобальный буркнул:
— Тоже мне беженец нашёлся. То есть на пельменей пачку у тебя денег нет. «Зарплаты ждём, Борис, сам голодаю, не на что одежду купить». А как хоть десять евро в банке обменять на совместные покупки, так хрен? Жопа ты с ручкой, Олаф, а не напарник!
Поминая карму, Боря бумажник во внутренний карман засунул и огляделся в поисках владельца.
— Эй, посетитель парлора, ты где?
В ответ на него посмотрел мужик, что только что вышел из подъезда и пытался закурить: