— У-у-упс-с-с, — протянула Ирина Олеговна, покрываясь румянцем.
Хорошо заметен даже на загорелой в солярии коже.
И она стекло опустив, не глядя игрушку ту с приставкой «секс» взяла и выкинула. А та возьми и попади собаке под нос. Собака, не будь дурой, сразу подхватила и с ней как с палкой в зубах, к хозяйке побежала.
Боря смотрит в окно, а хозяйка застыла сначала. Потом дёрнула игрушку из зубов собаки, подержала в руках и вдруг руки к нему подняла. Кричит на всю улицу:
— Боже-е-е! Спаси-и-и-ибо! Но я хотела живого-о-о!
Боря и рад бы крикнуть ей, что бог тут не при чём. Всё дело в одной пергидрольной женщине, что всю дорогу ехала ровно, а как припарковалась у подъезда, нервничать вдруг начала.
Да только подняла окно Цветаева быстро. И на него посмотрев, добавила быстро:
— Не обращай внимания. Это мне больше не нужно.
— Точно? — на всякий случай спросил Боря и как истинный джентльмен, тут же кашлянул и предложил другой выход из ситуации. — А хочешь я тебе другую подарю? Вот прямо на следующий сеанс.
Ирина Олеговна скромно потупила глазки. Голос упал на пол октавы. А то и больше. Всё-таки на «ты» перешли. И что не банальный альфонс попался — приятно.
— Ну, если хочешь, то подари-и-и, — протянула она.
Перед её глазами сразу цветы, конфеты, сеансы в кинозале на последнем ряду, где целуются всласть, промелькнули. Прикинула, как творить там безумное на пару будут. Такое, что пятна на креслах оставляет. Пусть их выгонят, конечно. Даже штраф готова платить. Лишь бы вдвоём, под ручку, хихикая и оправдываясь, выкручивались.
Цветаева не знала, что у Бори тех игрушек больше половины фуры. Яна только три поддона распродала. А с таким снегом бизнес вообще встанет. Мало кто из клиентов доберётся.
— Тогда я позвоню, — пообещал Боря, нашарил визитку в бардачке и тут же улыбнулся. — Хороший номер. Запомнить даже можно.
— Нужно, — улыбнулась Ирина как школьница после первого поцелуя. Пусть про поцелуй на прощание все уже забыли, но главное сделано — свидание второе назначено. А когда и где — это уже детали. — Я телефон прямо сейчас куплю.
— Ага, — ответил Боря и дверь придержал, не став хлопать.
Всё-таки последнее впечатление — важное. Мужик он ведь как познаётся? У автомобиля. Если ноги отряхивает, когда в автомобиль чей-то садится, хороший мужик. Такой даже когда из дома выходит — как дверью холодильника не хлопает, а культурно прикрывает подъезд. Без шума и пыли. Так и здесь. Раз и всё.
Что ещё женщине-водителю для счастья надо?
«Не тупи!», — добавил внутренний голос: «Надо и ещё кое-что»
Тогда Боря обошёл вокруг автомобиля, открыл дверь водителя и всё-таки поцеловал Цветаеву в щёчку на прощание.
Глаза Ирины Олеговны тут же посветлели. Назад на работу не ехала, а летела на крыльях любви.
Ничего-ничего, звонка подождёт. Да и кабинете в выдвигашке есть ещё одна игрушка, прозапас. Чтобы ждать долго не пришлось. Всё-таки прав старина Фрейд.
Всё — член…
Но это лишь мужская версия квинтэссенции его трудов. А женская в его дополнении: звучит примерно так: «…и бешенство матки».
Чтобы понять так это или нет, ей потребовалось всего десять лет учёбы и практики. А Боря на кончике члена все знания на раз и размочил. И теперь внизу почти всегда от тех мыслей.
Вот когда он уже позвонит?
Глава 15Сенсей Степаныч
Боря пробрался в подъезд Василия Степановича без ритуала извлечения ключа из кармана, так как порог разметал пожилой дворник. Он же первым и предложил открыть. Предыстория подобного поведения проста. Не раз уже они с ним в подвал лазили. То котят доставать орущих голодных, то потоп устранять. Да и краски для двора Глобальный немало принёс на радость местному активу. Чтобы скамейки подкрасить, бордюры и турник подновить, который каким-то чудом уцелел на детской площадке, от которой одно название осталось.
«По весне стоит стройматериалов привести и заняться строительством новой площадки, для людей», — прикинул внутренний голос, устав от клумб из покрышек и огрызков лавочек: «Да и старикам новых лавочек надо досок натаскать, а молодёжи — беседку сделать, чтобы было где от дождя укрываться. Не все же бухают и курят. Есть и такие, кому просто посидеть поговорить негде».
Краска в одном из сейфов Антона оказалась. Бонус от севшего директора. Отборная такая, финская. Ключ подошёл от связки ключей с гаражом. Ясно, что бывший начальник себе отложил что получше, чтобы в гараже ворота подкрасить или на дачу какую копить материалы получше начал. А что похуже (и воняло так, что разило наповал), ту краску Антон Сергеевич гастербайтерам раздал летом, так те без нацвая сутки напролёт трудились, как утверждал дворник. Ведь главное видимость создать было, что делается ремонт, профилактические меры принимаются. На суде как плюс к характеристике зачлось.
— Здорова, Боря, — поэтому работник дворовой дверь первым и открыл. — Ты никак к Степанычу намылился? Намедни о тебе вспоминал.
— Есть такое, Аполлинарий Соломонович. Вам никак снова работы привалило?
— Отнюдь. Ну какая работа? Удовольствие одно! — хмыкнул дворник, ненавидя снег и белый цвет всей душой.
Одна только радость — в подъезд зайти и на краску финскую посмотреть, глаза порадовать.
Глядя на длинную, ухоженную бороду, задуманную «под лопату» и торчащие усы дворника, залихвацки подкрученные, сантехник словно в начало двадцатого века попадал или даже конец девятнадцатого. Дворник тогда уважаемым человеком был, так как подвалами заведовал. Холодильников не было, и все скоропортящиеся продукты хозяева многоквартирных домов в подвалы спускали в тёплое время года. А ключи от таких подвалов только у дворников часто и были. Так что обидеть дворника можно было лишь однажды, а затем ходить голодным, пока прощение не попросишь.
А ещё в то время к словам твёрдый знак ставили при написании. А при разговоре фразочки вставляли с буквой «с» на конце. Боря не поленился разузнать почему так, и оказалось, что «словерс» это. Частица, которая прибавлялась в конце слов в русском языке. По старой орфографии она выглядела как «-съ», а возникла как сокращение слов «сударь» и «государь».
«Модные понты позднеимперские, употребляемые в бытовом обращении», — заметил внутренний голос.
Сейчас бы это звучало как «ну-с, так-с, вот-с», а раньше было более интригующе: «отнюдь-с», но чаще «да-с» и «нет-с».
Поздоровавшись с человеком дела и крепко руку пожав дворника, сантехник добрался до двери квартиры, достал-таки связку ключей и вставил самый большой ключ в замочную скважину… Но провернуть его не удалось. Дверь была открыта.
Тогда гость просто толкнул её и шагнул через порог.
Степаныч словно ждал. С кряхтением опустился на табуретку посредине коридора, поправил лямку баяна, вдавил пару клавиш и начал вместо приветствия:
— «Страшные мужики», называется. Неоконченное, но наболевшее…
Прежде чем Боря успел сказать хоть слово, Степаныч затянул:
Страшные мужики юбки надели,
Страшные мужики сиськи хотят,
Страшные мужики, жизнь без предела!
Страшные мужики… мужиков хотят!
Боря только рот от удивления открыл, а Василий Степанович баян опустил и вздохнул:
— И это страшно, Боря. Куда мир катится? Уже чайный гриб подделывают. А дальше что? Автомобили начнём делать с прочностью танков? И внукам их передавать из поколения в поколение? А что нам остаётся? Чипы-то все по пизде пошли. На ламповые технологии откатываться надо, перфокарты снова делать. Вот это жизнь была. А не это вот всё!
Боря вздохнул. Похоже, телевизор опять выдал что-то на тему шапочки из фольги, а нумерологи очередную страшную цифру сложили в мрачные знаки. И в архивах Вангелии тут же нашлось по теме пророчество.
Гость разулся, снял куртку и подошёл к старику, обнял крепко. Украдкой понюхал. Водкой не пахнет. Мылом пахнет. Бритый, опять же. Следит за собой. Что радует.
— Степаныч, ну ты чего загрустил?
— Боря, а как тут не грустить? — тут же возмутился наставник. — Нэнси напилоси и понеслоси Пилоси! Но это ещё летом было. А теперь они на калькуляторе считают.
— Что считают?
— Сколько, блядь, миллиардов людей сотрёт с лица Земли как тряпкой пыль и сколько останется, если дубинкой друг друга ядерной пиздить начнём. А чего там может хорошего в мире остаться, если половина сразу погибнет? А четыре из пяти и года не проживут? Это же пенсию понизят, Боря. А куда мне после Часа Ика потом без пенсии деваться? Стар я уже для ядерной войны. Да и обрез в ментуру сдал ещё по молодости.
— Степаныч, ты давай это… не надо. Хорошо всё, — снова вздохнул Боря и пошёл на кухню чай ставить.
Важны не слова, а как ты их произносишь.
Мастер тут как тут оказался. Баян на стульчике оставил. Вдохновения нет. А поговорить — это всегда пожалуйста.
— А ты мне зубы-то не заговаривай, Боря, — привел рядом Дедов. — Я всё знаю!
Глобальный уже приготовился к отповеди, почему, мол, трубку не берёшь и не перезваниваешь через минуту-другую. Но наставник словно и не звонил вовсе. Его другое интересовало. Важное. Хотя бы для ядреной зимы.
— Ты мне лучше скажи, когда четвёртый разряд получать будешь? — прищурился Степаныч.
— Так я только два месяца как третий получил, — напомнил бывший ученик.
— Боря, так время ускорилось, — даже не думал отступать Дедов. — Я в твои двадцать уже отслужил, отучился и по заводам слонялся. Спорт, опять же. Воркаута тогда не было, правда. Но под Новый год на каких только корпоративах мы на танцульки не ходил. Алла то вытрезвители дёргала, то морги обзванивала, то по больницам шарила. А мне что? Я с мужиками по подвалам трубы варил. На них же потом и пили, и отжимались на скорость… Это сейчас краш или кринж?
— Степаныч, я твоего инопланетного не понимаю. Мне весной только двадцать будет, — робко возразил Глобальный, принявшись готовить перекус из холодильника к чаю. — Ты как человек говори. На человеческом. А то начитаешься дики в телефоне, роликом насмотришься и давай пересылать.