Боря кивнул:
— Сейчас и проверим.
Затем сантехник свистнул:
— Э, солнцеед. В общем, тема такая. Вот лопата. Если будешь работать, голодным не останешься. Если нет — лучше сразу в овраг прыгай. Сам.
И Боря протянул лопату. Максим повернулся, на лопату посмотрел, закряхтел в сомнениях, а затем резко подхватив за черенок, начал тут же Боре гараж зачищать. Как ближне-соседский.
— Работать — это да. Работа — это хорошо! Труд облагораживает! — бормотал он, сберегая дыхание, и с неистовой силой копая лопатой.
Как будто всю жизнь копил силы, чтобы в этот момент все их разом и отдать.
Поглядев, как этот мини-экскаватор ретиво взялся за работу, Боря вздохнул и кивнул Лёне. Похоже, время собрать мужиков на сход и обсудить пропитание и проживание наймита. Если пользы от него будет хоть на полпальца больше, чем вреда раньше, то может и пригодится обществу. А если нет, то всегда можно изгнать коллективно.
С бомжами разговор в ГСК короткий. Тут своя атмосфера.
Глава 18Гаражных дел мастер
Проникнуть в свой гараж Борису оказалось гораздо проще. Лючок-замок к его счастью и не думал замерзать. Механизмы разжали пружины, едва вставил ключ с засечками. Отлично смазанные солидолом по весне рычаги, (удерживающие дверь и ворота), легко подались. А сама дверь в воротине на расстоянии десяти сантиметров от уровня земли оказалась весомым аргументом в споре со снегом.
Пока Максим Витальевич активно махал лопатой перед воротами, хозяин проник внутрь, включил свет и растопил печку с давно заготовленными для этого дела дровами внутри. Заложил их сантехник ещё по осени, подметая в гараже.
Затем Боря оценил пыль на джипе почти в сантиметр и решил, что тому стоит как следует прогреться перед запуском. Да и аккумулятор не плохо бы зарядить.
А пока неплохо бы и о себе подумать. Мокрый как мышь лабораторная после опытов. С этими мыслями Глобальный пробрался на второй этаж под крышу-мансарду и включил электро-тэны для сауны. После чего принялся раздеваться, стягивая мокрую одежду.
На смену в гараже всегда был старый махровый халат фиолетового цвета, с дыркой на левой ягодице, и пятном крови спереди, что никогда и ничем не выводилось. Как будто это была кровь дракона. Весил он несколько килограмм, и сложно было сказать — почему. Просто весил как факт, сплетённый из усов суровых великанов, но грел как верные объятья объёмной женщины.
Для ног в гараже тоже был свой особый бонус. В углу всегда стояли шерстяные носки. Носить их можно было всегда без тапок. Боря так и не решился их ни разу постирать за время их совместного проживания.
Конечно, попытки были. Но стоило закинуть их в тазик с водой, как те тут же впитывали любое количество воды: черпак, литр, кувшин, ведро — не имеет значения. Сушняк носков распространялся на всё. А при вращении в барабане стиральной машинке они тут же начинали плеваться веточками, палками, извергать иголки, пускать разные цвета, подкрашивая воду и разбрасываться такими артефактами, что Глобальный невольно начинал верить, что в них можно спрятать Янтарную комнату.
Внешне вроде носки как носки. От отца ещё достались. Ну а что стоят, а не валяются, так это дело десятое. Главное, в ладу с ними жить.
Ты их не трогаешь, они тебя не донимают и всех всё устраивает.
«Со своим характером носки просто. Потому и передаются из поколения в поколение», — буркнул внутренний голос: «Кто с тем наследием спорить собирается? Тепло, да и ладно!»
Подобных носкам и халату артефактов в гараже хватало. Одна бочка с соляркой чего стоила. Сколько бы лет она не стояла в углу, в ней всегда бултыхалось что-то на дне. Заправиться — не заправишься (чего механизмы губить?), но если дрова мокрые, то всегда кружкой черпни и на розжиг хватит. А сколько там этих последних кружек, Боря считать давно устал. Сам он точно ни разу в ту бочку ничего не подливал.
Отдельного упоминания стоил батин дембельских сундук на верхней полке. Весил он килограмм восемьсот. Потому с полки его лучше было не доставать. А открывать прямо там, используя стремянку без нижней ступеньки.
Каким образом батя дотащил его с дембеля домой — история умалчивала, но в нём в разное время можно было найти столько всякого, что хватит на неделю самодеятельности всему взводу. Захочется, к примеру, сапёрное дело изучать. Пожалуйста! Шашки тратила тут как-тут. Постираться нужно? Есть тряпок неведомое количество и хозяйственное мыло, на котором буквально запечатлелась боль дизайна Советского Союза и несмываемая ничем цифра в «70 %».
«Судя по всему, это проценты надёжности Вселенной», — был уверен внутренний голос.
Боря мог разочароваться в чём угодно, но он всегда был уверен, что это мыло будет существовать вечно. Оно переживёт отца, его, внука и семь следующих поколений, пока человечество не научится такое мыло есть. Причём, оно же никогда ничего не отмоет, разве что порвёт кожу или разъест одежду. А если ему дать волю, то само бросится на врагов и намылит им шею с фатальными последствиями для последних.
Что ещё валялось в дембельском ящике Пандоры? Да что угодно. Перчатка-варежка была! Суровая на вид, погрызенная сотней псов и с одним торчащим пальцем. Чтобы с автоматом системы Калашникова в дозоре спускать курок удобно было.
Боря иногда даже подозревал, что собаки её не только грызли, но и грустить ей не давали кто как мог. Но ни постирать, ни одеть, ни просто выбросить её так и не решился.
В том «отсеке неожиданности» была и сапёрная лопатка. Ей никто никогда не копал окопы, но в разное безотказное изделие использовали вместо топора, дротика и в качестве орудия пыток, очевидно. Иначе объяснить, откуда сбоку на черенке следы зубов, Глобальный не мог. Но если кто-то из дембелей откусил кусок на спор, то это точно следовало отобразить в дембельском альбоме.
Конечно, особой любовью, сложенный в сатиновую тряпочку, пользовался сам солдатский альбом. Старательно расписанный фломастерами, он предлагал взглянуть на двухлетний путь пехотинца, которого из учебки занесло на службу в Венгрию за тысячи километров от родной Сибири. Там Курсант Пётр Глобальный последовательно отрастил усы, опустил волосы, насколько позволял Устав, и красовался с блестящим бляхой ремнём на поясе то на танке, то у БМП, то в противогазе. А рядом такие уже усатые мужики мужали, что ещё полгода-год назад были мальчишками.
Сколько ночей Боря всматривался в этот альбом? Сколько громыхал едва живой стремянкой при свечах? И всё не понимал, почему отец его бросил со всём этом гаражном великолепии один на один с судьбой? И вот — кармический ответ. Теперь выходило, что уже он его среди заснеженной равнины без свежего хлеба. Но ничего, двое-трое суток –это не пара-тройка лет.
Пока бойлер нагревал горячую воду в душе, а печка начала гонять тёплую воду по радиаторным батареям по контуру, Боря присел на кровать и разложил пакет с провизией рядом. После всех работ на свежем воздухе аппетит такой разыгрался, что можно было коня съесть. При чём не важно, казах ты или просто им притворяешься. В роте с батей вон и казахи служили, и прибалты, и хохлы, и бульбаши, и мордва, и армяне, и буряты, а сам он для них был то ли кацапом, то ли москалём, хоть в Москве был лишь пару часов проездом на вокзале по направлению «Туда» и «Обратно».
И никто не обижался ни «на признаки на лице написанные», ни на кликухи. Пальцем не тыкал. Ведь все они были просто советскими людьми и ровнее быть никогда не могли. Но даже несмотря на редкое землячество, относились по-человечески друг к другу вне зависимости от территории, из которых прибыли нести призывную службу.
При воспоминании о том, что у самого бати погоняло в армии было «Борщ», Боря невольно представил, что созвучно с его именем. Неужели батя столько лет носил в себе эту кликуху, что решил передать сыну?
«Не, ну мог и по три порции борща за раз съедать, чего уж там?» — тут же заспорил внутренний голос: «Что ещё после марш-броска то делать? Был бы под рукой паломник. А может это за красное лицо после пробежки в полной боевой выкладке?»
Уплетая еду на обед и запивая почти холодным чаем, Боря только никак не мог понять, как батя в одного провёз, пронёс, прокатил или просто дотащил волоком этот грёбанный чемодан с тротилом, патронами, гранатами, каской и ещё кучей чего такого, от чего пограничные собаки на стыке не одной границы государств, просто у виска бы покрутили. Другое дело, что границы эти были внутри СССР были весьма размыты.
По гаражной легенде гранатой мужики в первый же день каску подорвали в ещё строящемся гаражном кооперативе. В сам ГСК охотно вступали и вставали в очередь на получение блочных комнат люди с района даже при любом отсутствии личного транспорта.
Так бате и квартира досталась. По той же схеме: отслужил, устроился на завод, поработал, получил на предприятии под роспись. И никакой ипотеки под «щадящие проценты». Просто потому, что наживаться на рабочем человеке было не принято. Он же — работает!
Тут Боря и понял, что всё уже съел и кусает себя за палец. А ведь хотел же работнику месяца на улице тоже оставить. Максим Витальевич как человек, конечно, говно, но пока работой машет, коллектив не возражает.
«Ладно, выдели ему банку солений», — разрешил внутренний голос.
И тут Боря понял, что не слышит ни лопаты, ни хруста снега, ни «ух!», ни «и-э-э-эх!» с улицы.
Заинтересованный этим фактом, Глобальный даже спустился по лестнице на первый этаж, протиснулся между автомобилем и стеной, поправляя мокрые вещи на батарее и выглянул наружу.
А там Лёня стоит у тела, руки раскинувшего и крестится. С одной стороны — лопата валяется, с другой — пальцы красные торчат. С ладонью подтёртой и намозоленной.
— Ну всё, пиздец. Хватило на полчаса работничка, — заявил сосед. — Вот что за жизнь? Человек может впервые лопату в руки взял, чтобы поработать как следует. И тут же… уработался.
Боря вышел на снег прямо в носках шерстяных. Эффект был тот же самый, что и в валенках. Были бы чистые, намокать бы начали. А так даже эффект защитный получался.