Словно батюшка на богослужении, Глобальный бродил из угла в угол, но не святой водой и кадилом окроплял помещение, а гвоздиками прибивал нарезанные жестянки к стене и на них же крепил провод. Импровизация, так как заклёпок пластиковых никто в части отродясь не видел. Как и аккумуляторного шуруповёрта. А вот молоток нашли. Старый, советский, с вечно отваливающейся ссохшейся ручкой, который ненавидел его пальцы и ноги.
И что удивительно, зимняя обувь не раз спасла сантехника в этот начальный осенний период.
Оценивая свою работу к полуночи, Борис бы назвал её креативной. Но обновлённая проводка не подвела. Рубильник включился и свет вернулся в военную часть.
Только начальства, принимающего работу, на ногах уже не оказалось.
«Баня отменяется», — подсказал внутренний голос.
Вернувшись в казарму грязным, усталым, с отбитым пальцем на руке и с отваливающимся от усталости руками, Борис уже не боялся «тёмной». Он просто провалился в мир без снов.
Глава 9Булочки с корицей. Часть вторая: обобщающая
Показалось, что забытье продлилось одно мгновение. А теперь кто-то светил в глаз фонариком и требовательно дёргал за плечо.
— Что… что случилось? — едва сумев открыть глаза, пробормотал Боря.
— Коза за забор зацепилась. Пока отвязали, трое отодрали, — буркнул капитан и ржанул так, как будто сам был козлом и воспользовался этой ситуацией. Но тут же добавил строгим шёпотом. — Одевайся. Тут тебе прапор фонарик передал. С батарейками. Бери и владей… Жду на выходе.
Боря приподнялся, опустил ноги. Вокруг тьма казарменная, но фонарик борется с ней, подсвечивая округу как декорации для картин ужасов: чумазые лица, храп, сип и сонные подфыркивания. А на десерт — торчащие руки и ноги из-под старых одеял и застиранных простыней. Страшно, если подумать.
Никуда не делась вонь, как будто ночевал в конюшне, но понял это Боря лишь когда покинул казарму и глотнул свежего воздуха. А здесь, ощущая себя зависимым протоном в атоме какой-то глобальной целостной конструкции, он вынужденно подчинился и обулся, поправил кровать. Раздеться так и не успел. Ведь уснул, едва коснувшись подушки.
А теперь что? Все остальные спят как надо. Разуты и раздеты, являя миру разную степень волосатости. Кроме дневального, конечно. Тот лежит на соседней кровати, в форме, так же как и ночной сантехник, только разувшись.
Дежурному по полку и его помощнику в роте разрешается за время дежурства спать по четыре часа, поочерёдно. Что обозначено в уставе как — «отдыхать лёжа».
Об этом Боря слышал краем уха. Жаль, не было времени тот Устав изучить. Когда всех заставляли читать после пробежки, он работал.
Сантехник не помнил спящее лицо на входе, когда притащился с ночной работы. А это значило, что «на тумбочке» стоит ещё его сменщик, что автоматически означало, что прошло не больше четырёх часов после того, как вернулся.
Зачем же его разбудили в такую рань?
«Зачем отодрали животное у забора? Причём тут коза? И почему так хочется побить человека?» — спрашивал тем временем внутренний голос, пока Глобальный старался не засветить в глаз «дедушке», чтобы не нарваться на праведный гнев и не получить леща.
Капитан ждал в коридоре, отчитывая дневального, который играл с молотком, за чем и был застукан. Боря оставил инструменты на входе по возвращению. Не на тумбочку же с грохотом складывать, да и растащат при случае.
Вернув молоток владельцу, Глобальный невольно присмотрелся к капитану. Он довольно молод, чувства юмора не растерял. Носит очки, сухощавый, а шея как будто у гуся, длинная и тонкая. Такой тяжело даже фуражку носить, не то, что каску. А фамилия у капитана говорящая — Гусман.
Боря вздохнул и вытянулся по струнке, ожидая дальнейших указаний. Но капитан, словно ещё не началось служебное время, приобнял по-братски и тихо пояснил, чтобы не слышал дневальный:
— Боря, выручай и Родина тебя не забудет. Ты, смотрю, парень смышлёный. Ситуацию со светом выправил. Но как дал освещение, мы за голову схватились.
— Так что случилось? — вновь попытался сойти за своего сонный Глобальный.
— Белка на еже женилась! — специально громко крикнул капитан, чтобы навостривший уши дневальный вздрогнул и вновь распрямился.
Тогда капитан снова понизил голос:
— Бунт зреет. Мы в первый день чёрте как призывников отмыли, скорее обтёрли влажными полотенцами, чтобы вши лобковые со смеху подохли. Теми полотенцами теперь хоть подтирайся. Всё лучше, чем стирать. Смекаешь?
— Я и сам не успел помыться, — зевнул сантехник. — До полуночи работал.
— Ничего страшного, патологоанатом отмоет, если не разберёмся, — уверил капитан и даже дал двухсекундную паузу, чтобы Борис ещё раз спросил, что случилось.
Но опыт — сын ошибок трудных. Потому Глобальный промолчал. И Гусман с озадаченной рожей (такая шутка пропала!) продолжил:
— А всё от того, что в душевой швах творится. Мы её и прикрыли на пару дней. Я лично вход заколотил. Но «деды» духов посвятить должны. «Изгнать духа», так сказать. Для этого жопы должны быть мыты, а не в дошике с перцем. Кто ж о них ремни марать будет?
Капитан подождал, пока Боря кивнёт. А как только информация была принята, продолжил:
— Посвящение, по традиции, можно делать только после помывки. Вот ночью вчерась, как отбой дали и стемнело, ломанулись толпой бедолаги на ночной прорыв всей ротой по тьме кромешной. И взяли душевую на абордаж. Думали, курорт мы там скрываем. А затем что-то не так пошло, один руку сломал, другой жопу порвал, поскользнувшись. Мелких потерь не счесть, говорят в лазарете. Утром будет известно точно, сколько косых и косоруких. А утром всю часть вонючий бунт ждёт. Потому задача на тебе, Глобальный, более чем глобальная. Душевую до завтрака надо сделать. Иначе солдаты зубы кровью офицерской почистят. Ведь раковины в казарме давно не пашут. С канализацией проблемы. Но то летом — полбеды. На улице с водовозки умываются. Но сколько водовозок надо, чтобы всю роту целиком помыть, а? Смекаешь, чем пахнет?
Боря посмотрел на скромный набор инструментария, вздохнул и задал уже уточняющий вопрос, чтобы вновь на мероприятия зоопарка не нарваться.
— Там вода есть или нет?
— Воды там хоть залейся, — уточнил капитан. — Но слив не работает. Корабль можно запустить или рыбачить с берега. Да говорят, не клюёт.
— Тогда мне нужен газовый ключ и сапоги, — ответил Боря и не слушая возражений, поплёлся цеплять пояс с инструментами.
На зимней форме тот порядочно прибавлял веса. Таскать с собой приходилось всё больше и больше.
— Давай я тебе летнюю форму выдам, — смекнул капитан. — Как рабочая будет. Всё равно на складе до весны ей кабзда. Там сапоги есть. У тебя какой размер?
Боря ответил, и капитан умчался к хозблоку. Условились встретиться у душевой в ближайшее время.
Душевая, она же помывочная, была сдана в эксплуатацию почти полвека назад. И представляла собой отдельно стоящее одноэтажное здание. То, что ситуация патовая, Боря понял ещё на подходе. Из-за двери, удерживаемой одной лишь петелькой, текла вода. У здания собралась порядочная лужа. А все окна фонарик подсвечивал исключительно как запотевшие. Парила и лужа. Так сантехник понял, что кто-то выкрутил на максимум горячую воду. Всё залил кипяток.
Капитан примчался с формой и ключом наперевес. Боря разделся, но облачаться в новое не спешил. Так в сапогах и трусах и пошёл вокруг здания.
— Глобальный, что случилось? — не понял капитан, не одобряя ночного загара.
Борю тянуло ответить присказкой, но сдержался. С начальством шутки плохи. Юмор должен идти в одностороннем порядке, или передумают насчёт летней формы.
— Ищу приточные трубы, — ответил вместо этого Глобальный, и вскоре перекрыл большим газовым ключом подачу горячей и холодной воды.
Вентиля, как и предполагал, не было. Иначе крутил бы его каждый встречный-поперечный. А простой разводной ключ по размеру не подходил. Вот газовый — самое то!
Вода перестала поступать в здание. И пар должен был прекратиться. Боря посмотрел на безмятежное ночное небо, открыл петельку и рванул дверь на себя. Волна воды чуть не сшибла с ног.
Опытный сантехник отскочил. А вот капитана обдало. И то самое ночное небо услышало много про ежей, коз и прочий зоопарк в отдельно взятой голове под фуражкой.
Боря потрогал воду. Не такая уж и горячая. Совсем не кипяток. Скорее, горячая, но в сапогах терпимо.
— Я сейчас, — пообещал Глобальный и исчез с внутри фонариком.
Вернулся он спустя пять минут, затребовав с капитана проволоку, штырь, швабру и резиновые перчатки.
— Да где я тебе среди ночи штырь найду? — возмутился капитан. — Прапор утром придёт и найдёт.
— Так давайте спать до утра ляжем. И подождём, пока все проснутся, — тут же предложил Боря, который готов был уснуть и на ближайшей лавочке. Хоть часок подремать, пусть даже под выстрелы из пушек. Потому что от храпа и так одни кошмары снятся.
А от армии польза одна. С бессонницей на раз справилась.
Капитан, ворча как прапор, вновь отправился открывать хозблок с дежурным ключом. Вернулся со шваброй и проволокой. Но без перчаток.
— Вот. Благодари молча.
На этот раз в душевой Боря растворился на добрые четверть часа. Даже окна открыл, чтобы лишний пар вышел. Наблюдая за мельканием света в окнах, сидящий на скамеечке капитан скурил немало сигарет в ожидании развязки.
Уйти нельзя. Ситуацию держать надо под контролем, да и летнюю форму с выданным под честное слово инструментарием хоть ночные волки, но стащат. Традиция такая — брать всё, что не прибито и не прикручено.
Вышел из душевой Борис со шваброй наперевес. На кончике её висела когда-то белая тряпка ныне странно коричневого цвета.
— Вот, — уточнил сантехник. — Этим забило слив.
— Что это?
— Фуфайка.
Капитан знатно удивился:
— Они ей что, жопу вытирали?
— Сложно сказать точно. Тут и волосы лобковые, и гречки ядра, и следы от папирос, — перечислил Боря, всучил конец швабры удивлённому капитану и подошёл к скамейке для заслуженного отдыха.