Спросила та девушка губастая участливо и без затей:
— А ты точно сантехник?
— Точно, — ответил Боря и добавил в лёгком волнении. — Тот самый сантехник.
Он уже собирался показать разводной ключ в качестве доказательств, но в пиджаке его носить не удобно. Да и сигарета с бокалом мешали. Вот если бы пояс с инструментами висел, где и отвёртка, и нить, резинки-прокладки для кранов и прочего хранятся, тогда сразу бы всё показал. А так сходу только щетину предъявить может. И трусы семейные.
Но девушку ответ удовлетворил. Кивнув, она легко избавилась от топика. А трусики так словно сами сползли по гладко выбритым ногам. От полной потери независимости от одежды недалеко. На деве оставалась лишь юбка-полоска, но пальцы с красивым алым маникюром коснулись и их, готовые сорвать всё один миг.
Кто вообще может устоять перед красивыми сантехниками с широкими планами на будущее?
Сердце Бори замерло в предвкушении. Там же — секретное. А всё секретное — манит. Возбуждает интерес. А если очень хочет показать, то почему бы и нет?
«Может помощь какая нужна?» — даже прикинул он, освобождая руки от лишнего.
Лучше бокала и сигареты в руках только грудь женская смотрится. Можно даже на вырост брать. Лишней не будет.
Однако, стоило даме сорвать полоску. Обнажить так сказать «терра инкогнито», как Боря вместо эксклюзивной женской вагины с недоумением уставился на карту Азовского моря на эпиллированном лобке. Озадачило, если не сказать больше.
Вокруг было много надписей. Те территории, что рядом обозначались, были подписаны как «наши», «почти наши» и «точно наши». А те, что поодаль, (что в основном гораздо западнее), обозначали себя уже как «полудурки», «придурки», «эти ничего так», «а это кто такие?».
Были и «мудаки». Хватало и «если не трогать, вонять не будут». Была даже надпись — «конченные», с картинкой под ней, где сатанисты хоровод вокруг деда водили. А дед рогатый в пиджаке делал вращательно-поступательные движения рукой перед собой с деловым видом, словно не знал кого выбрать из хоровода.
«Любопытные детали открываются», — сразу подумал Боря.
Чуть ниже лобка прелестной дамы он следом увидел красную кнопку. Большая такая, тугая на вид, но с потёртостями, совсем не женственная. Скорее, будучи в употреблении. С трещинкой. Она вдруг обозначила на себе голову майора Гусмана в очках и фуражке.
— Что случилось? — спросил он. — Нэнси напилоси и понеслоси?
— Я точно не знаю, — ответил Боря. — А что, если так? Им же там не только самогон разрешают пить… Но если они поджигать забывают?
Гусман снял очки, протёр и немного подумав, продолжил:
— Думаешь, отмазывать тебя буду?
— Не знаю, — признался Боря. Но на всякий случай уточнил. — А будешь?
— А вот не буду! — сразу рубанул правду-матку майор и вводную обозначил. — Ты парень-то дерзкий, но пока всем не нашим ориентацию в правильное русло не вернёшь, служить будешь до последней капли воды из крана! А кран то… капает.
— Как же я верну? — забеспокоился Боря. — Они же эти… трансформированные! Ну, сознанием. А без сознания какое осознание? И можно хотя бы на последний оборот не подкручивать? Вы там им сами сразу так скажите. А то резьбу срывают, а мне потом отдуваться.
— Боря, ты хоть хуем пёрни, но чтобы завтра было сделано! — рассердился майор. — Люди мы добрые, где-то даже отзывчивые. Но сам понимаешь, я свою дочь за кого попало не выдаю. Она у меня — штучный товар. Эксклюзивный. Так что иди и сделай всё как надо. А как не надо оно и так выйдет. Долго ли, умеючи?
— Есть, — ответил Боря, словно получив астральную команду и… открыл глаза.
С недоумением уставившись на мусорку, молодой сантехник приподнялся. Хорошего мало на кожуру от картошки смотреть. Шея хрустнула от движения. В голове стрельнуло. В глазах поплыли блики, а в затёкшую руку даже начала возвращаться кровь. Организм тут же попросил водички, чтобы остудить мотор в нелёгкой борьбе с ядом. Тяжело воскресать из небытья!
А вот миру вокруг — всё равно. Своих у него проблем хватает. На кухне, например, по-прежнему горели две из трёх лампочек. А за столом сидел Стасян. Глядя перед собой, куда-то в глубины коридора, он прижался щекой к пустой пятилитровке и что-то бормотал ей как родной, даже легонько поглаживая по ребристой поверхности.
Боря с трудом приподнялся, прислушался к разговору сокровенному. И тогда расслышал.
— Не, ну а я чё? Надо, так надо. Самоката у меня всё равно нету. Да и какой самокат, если в деревне дорога асфальтированная только от дома председателя до его бани, — говорил Стасян неторопливо, обстоятельно, вдумчиво. — А это всё равно на его участке вокруг теннисного корта выходит. Он же жлоб каких мало. И не пустит туда даже на экскурсию. Я же не баба красивая, чтобы в гости к нему наведываться. И не передовик на селе, чтобы за премией в калитку постучать. Да и заграничного не знаю. Куда мне за рубеж? Мне же только госуслуги намекают, что неплохо бы загранник сделать, но не объясняют — зачем. Да и что я за той границей не видел? Вот подвинут границу — посмотрю. А пока — пусть без меня там потерпят.
— Стасян? — буркнул Глобальный, с трудом поднимаясь и наливая водички в стаканчик из чайника. — Ты чего? В сомнения пошёл? Ты это брось. Ты ж мужик! Надо — сделал. Потом спросил, что надо было точно сделать и переделал уже как надо.
Мужик с настолько колючей щетиной, что могла резать бумагу, повернулся на голос и вдруг спросил тихо:
— Борь, а что если, я там обделаюсь? Ну, за лентой. Всякое бывает. Жизнь даёт кренделей. Вдруг дно прорвёт?
— В смысле обделаешься? — уточнил Боря, трогая и свою щетину. — Зачем? Что, диарея не прошла?
Под кожу словно ежа засунули. Жопа так точно на уровне лица была — пахло соответствующе, словно рядом отверстие.
— Да не, с этим — порядок, — заявил кореш. — Подлечило зелье. Теперь целую неделю только толстеть буду. Вообще, права была бабка Авдотья. Всё, что горит и течёт — целебное… Земля ей пухом. Почти до пятидесяти дожила со своим эликсиром вечной молодости.
— Так в чём вопрос, Стасян?
Крановщик перехватил взгляд и спросил в лоб:
— Я же про психологический момент говорю, а не физический. Что, если, глядя в прицел, я не смогу курок спустить?
— Это почему ещё? — прикинул Боря, в холодильник заглядывая. — Вы же все там в деревне охотники. Ну или хотя бы ружьё хоть раз видели.
На столе почти не осталось провизии. Возможно, часть даже убрали в холод. Но в холодильнике из холодного только банка солений оказалась. А в ней огурчики меньше пальца плавали. Привлекательные на вид. Одни скажут — не выросли. Другие добавят — корнишоны-переростки. Разность мнений. Независимость взглядов. А как для Бориса, так доставай и ешь.
Чем он тут же и занялся.
— Потому что — жалко, — объяснил крановщик. — Я ведь жалостливый, Борь. Я привык, что меня бьют, а сам бить не умею совсем. Мама говорила, что нельзя драться. А я маму слушался… Ну и кому я такой послушный сдался? Может, пиздить всех вокруг стоило, а? Для профилактики.
— Ты что, не дрался никогда? — с аппетитом захрустел Боря, отпив немало рассола и выловив первый огурчик парой пальцев.
— Ну как не дрался, — вздохнул Стасян, поддавшись на откровения. — Просто повода не было.
Глобальный открыл окно, зачерпнул снега, омывая пальцы от рассола, затем приложил снежок ко лбу. Блаженный холод пригодился. Комок сначала подтаял, защипал кожу, а затем растаял как на раскалённой сковородке. И полегчало.
Тогда сантехник перехватил взгляд собеседника. И крановщик пояснил:
— Я вот как физрука в седьмом классе на место поставил, дальше ни-ни. Заладил тоже со своим самбо. Я ему сразу по-человечески сказал, что мне твои даны-хуяны? Нет у меня формы и не будет, пока из корабельных парусов не начнут куртки спортивные шить. А маме штору жалко было. Дебилов у ней трое, и всем чего-то надо, а штора красивая одна. Остальное — тюль. Понимаешь? А человек через бедро и без всякого самбо неплохо летит.
— Понимаю. А что же… общество? — напомнил Боря, припомнив свои драки во дворе и школе.
Там в игровой форме через многое проходили: пытки, выносливость, и стулья летали и дубины в ход шли. Спор не на жизнь, а на смерть. Одна крапива чего стоит. Кто в неё не нырял без майки, жизни не знает. А кто дальше нырнёт на озере — вообще классика. Победителя, правда, течением унесло. Так и не нашли. Выиграл посмертно. Но пацаны ещё год его вспоминали, ровно до следующего купального сезона хватило.
Но то — счастливое детство с арматуриной в ноге и сломанной гвоздём коленкой. А сейчас — суровая взрослая жизнь. И если не пришлось тебе с физруками воевать и в обществе себя ставить, значит с другими проблемами столкнулся. Ведь всегда есть проблемы. Это сознательный выбор каждого человека — найти проблему. Весь смысл лишь в том, как к ней относится.
— Не, в деревне ребята вообще добрые все были, — отмахнулся крановщик. — Ну там, идём с младших классов домой, кто штакетину сломают о моё плечо на спор. Поржём вместе только и дальше идём от быка убегать. Мы только не сразу поняли, что он не на красное больше реагирует, а на кучность малолетних дебилов. А после пятого класса ребята ко мне вообще не лезли. Я же первым как выпускник начал выглядеть.
— Серьёзно? — удивился Боря.
Сам он в пятом классе больше в «бутылочку» играл. Но он городской. А у деревенских свои градации развития. И бег от быка в красном там только первый уровень выживания. Надо и к пчёлам залезть на пасеку, и яблоки вкуснее всего в саду у единственного на районе мужика с ружьём. Рассказывал Стасян и о том, как в баню подглядывали. Слава богу, за женщинами!
— Я вообще случайно тот турник сломал, — вдруг продолжил откровенничать Стасян на голубом глазу. — Честно. Он же ржавый был. А я на «выход силы» пошёл, но… не дошёл. А потом даже как-то в армии обошлось без насилия. Табуретку один раз разбили о меня за знакомство, и всё. Но я же не бил в ответ! Просто ободок кровати погнул обидчику, ночью-то не видно. На ощупь двигался. А его самого — ни-ни. Честно, Борь. Я же добрый. И ответственный.