Тут не поспоришь.
«А ты сам вспомнишь, сколько раз тебе хотелось умереть, когда был подростком?» — озадачил внутренний голос.
Боря руль сжал. Всякое бывало. Дети всегда найдут причину для истерики. А через пару лет уже и не вспомнят, из-за чего это было.
А внутренний голос добил:
«И на кой хрен нам такое человечество с полусотней полов и потенциальными психопатами в каждом?»
— Так… это я вроде читал на толчке, — прикинул Боря мыслям глубоким и задумался крепко. — Или от мужиков в бане слышал? Слышь, харе ковыряться в моём подсознании!
«А то что? Психологу расскажешь?» — явно тролил его внутренний голос.
— Просто не беси меня! Я только с бабкой пучеглазой разобрался!
«Да что бабка? Там ты ни при чём был. Но скажи мне, ты вот реально думаешь, что на тебя драма в семье не повлияла? Что родители и сестра просто рядом стояли, а ты сам сформировался?»
— Нормальные у меня родители! И сестра нормальная. Дело во мне, а не в них.
«Боря, не занимайся самообманом. Влияет всё. Сегодня, к примеру, ты видел, как бате девушка дрочит. А ты всё-таки к ней симпатию испытываешь. А до этого Лида свалила, котика бросив, что вообще обидно. Котик то при чём? А ещё ты пытаешься уверить себя, что мать тебя так же как Дуню любит. Но она по части квартиры для неё печётся. А о тебе и слова не было. Да и сама Дуня тоже далеко не золотце. Ты просто забыл. Вспомина-а-ай».
— Заткнись! Это мои проблемы!
«Даже не подумаю. Тебя предают. И это всё откладывается. Мозг ищет решение и находит в привычных для себя вещах. Например, во мне. Кто ещё за тебя выступит, если не я? Да? Рядом ни друзей, ни подруг. А семья всегда подводит. Вот вроде Стасян — друг. Но как так получается, что ты для него что-то постоянно делаешь, а когда тебе хреново — его радом нет?»
— Он служит, говна ты кусок!
«А отец просто улетал на заработки. А кореш просто дёрнул в командировку. А у Наташки просто руки зачесались. Зачем ты всегда всем ищешь оправдания? Просто признай, что иногда люди ведут себя эгоистично. Ну как иногда? Почти всегда! Их суета для общества это — скорее исключение из правил».
Боря поморщился.
«Призна-а-ай. Это ведь ты кормишь собаку, о которой даже не предупредили. И ты впрягся за дом, едва жизни не лишившись. А теперь тебя обручат с тёлкой, которую даже не видел ни разу. Нет, ну не красота ли?»
Боря помрачнел. Хреново дело. Может, алкоголь повлиял? Вот не пил себе и нормально жил. А тут началось — самогон, коньячок, винишко. Барьер прохудился, плотину прорвало и всё потекло, что давно копилось. Это понятно даже тем, кто к психологу не хочет ходить. Были бы пять минут за рулём, чтобы разобраться в себе. И этого достаточно.
Прикинув, что до ужина ещё три часа, а на то, чтобы приготовить Боцману, уйдёт не больше получаса, (а ведь можно и за собачьим кормом заехать), Боря завёл мотор и уверенно в офис к мозгоправу поехал. Может и стоит о внутреннем голосе с человеком в халате поговорить. Ну или халат рядом может поваляться. Никто против не будет.
«Ага, можно даже без звонка», — тут же кивнул внутренний голос, добивая общение пересылаемыми образами, как будто превращался в полноценного воображаемого собеседника: «Она же чётко сказала — я сама вам за приём платить буду… Только приходите… А ты и рад. Да, Боря?»
Сантехник кивнул. Не можешь победить — соглашайся, а потом уже лавируй. Он же просто на минутку забежать хочет, коробку отдать и всё, отбыл. А лечение — это для унылых и отчаявшихся.
«Ага, настоящий мужик всегда здоров», — пилил внутренний голос: «Что головой, что телом. По умолчанию опция. И размер живота от неё не завит. Захочет — подкачается. Если время найдёт. Или желание. И по телевизору футбола не будет».
Но муки совести терзали и Борю. Пристыдившись, что отрывает человека от работы, решил исправить ситуацию. И пока стоял на светофоре, написал краткое «скоро буду». Вроде как — предупредил. Уже хорошо.
«А с этой темой с контейнерами ты разве не из-за просьбы Антона чуть под нож братве не угодил?» — всё ещё делал попытки докопаться до истины внутренний голос: «А теперь что? Теперь ты спасаешь уже его, на просьбу диспетчерши реагируя? А она тебе кто вообще? И Егор — кто, чтобы помогать ему расширятся? И Яна? Ладно, хотя бы Дуня — сестра. Но какого хрена ты каждому по миллиону должен выделить, чтобы помочь решить им их проблемы? Может, о себе сначала подумаешь, а?»
Так и думал то ли Боря, то ли его внутренний голос, пока автомобиль подруливал на заснеженной трассе по дороге в кабинет. А кто именно — не разобраться. Человек всё-таки многогранен.
* * *
Топили так, что в кабинете — жара стояла. Дверь стояла приоткрытой, ботинком придавленная. Кто надоумил в ноябре кочегарить до красного отделения на датчике — отдельный вопрос. Но платёжки на всякий случай по максимуму приходили, чтобы сильно не расслаблялись и к январю морально готовились.
Пергидрольная блондинка в белом халате поверх строгого пиджака махала китайским веером. И с тоской в глазах смотрела на почти полностью облысевшего сорокалетнего девственника, который уверял её, что «его роза ещё цветёт, и вот-вот её кто-нибудь сорвёт». А пока он как Анатолий Вассерман живёт — подальше от женщин, поближе к научному миру.
Проблема заключалась в том, что один был исследователем, а второй нытиком, который жил с мамой и принимал таблетки из её рук при первых признаках кашля. Мама уверенно вела его к пенсии по нелёгким изгибам судьбы, лавируя, (а вначале даже отбиваясь вёслами материнской любви) от встречных и поперечных.
— Веселов, я в сотый раз вам говорю. Пока не начнёте жить один, снимая хоть комнату, личного пространства у вас не будет, — устало говорила Ирина Олеговна в кабинете. — Мама в её пространство другую женщину не пустит. Дело в гиперопеке. Будь иначе, она давно бы сама подженила вас и разменяла трёшку на две однушки. Но ей не внуки нужны. Ей нужно подсознательно мстить мужу. То есть вашему отцу. Мстить через вас. Она любит и ненавидит вас одновременно.
— Или одновременно? — даже улыбнулся Веселов, поменяв ударение.
Его так забавляли эти часы с женщиной психологом, что он не видел корня проблемы. Про таких говорят: «хоть ссы в глаза — всё равно божья роса».
Психолог вздохнула. Самое печальное в ситуации то, что пациент освободится по жизни лишь со смертью матери. Но переживёт её недолго. Слабо адаптированный к жизни в социуме, он зачахнет, как цветок без поливки. Но и менять он ничего не будет даже тогда, когда давно вырос из старого горшка. Вот и выходило, что маму и сына всё устраивало. Устраивало даже саму Ирину Олеговну, благо оба платили ей исправно за каждый еженедельный сеанс.
Но на душе порой становилось тяжко.
Веселов что-то снова весело щебетал, то ли про связанные мамой носки, то ли про фильм, который они вместе вечером посмотрели. А сама психолог больше думала о разговоре с собственным родителем — отцом. Так как мать давно умерла. И походило на то, что скоро уйдёт за ней и отец. Но чтобы этого не допустить, Ирина Олеговна боролась с его онкологией.
Оба доктора. Оба в медицине по уши, а против них словно сама система. Красивые картинки разворотов раково-диагностических центров, ремонты, передовые кабинеты, но гнилая насквозь система, где вымотаны и врачи, и медсёстры, и пациенты. Всё выпивало силы из обоих. Отец работал до последнего. А когда прошёл курс химеотерапии — начался какой-то ад. Каждое утро Ирина каждое утро, как и всякий свободный день на неделе, в очередной раз бились за химиотерапевтический препарат для него. Навстречу шли все доктора и коллеги, кроме самой системы, где «не положено», «нет в наличии» и вообще «вас нет в списках».
Системе без разницы, в халате ты или далёк от медицины. После первой же процедуры она пережевала и выбросила доктора Цветаева на обочину жизни. От высококлассного специалиста, которому ещё работать и передавать опыт аспирантам, осталась одна оболочка с облысевшей головой и выпадающими зубами.
Сегодня с утра Цветаевой скорее в качестве исключения врачи, медсёстры и аптека смогли за один день достать ту самую заветную коробочку с препаратом. Но что будет завтра или через неделю — она не могла сказать. Легко лечить других, а что делать с собственной жизнью — вопрос всех вопросов.
С момента первой операции прошло три месяца, отец даже вернулся на работу на неполные ставки, подрабатывая в нескольких местах: краевой больнице, «дурке» и консультируя в частных книгах в разные дни. Но все расходники для ухода они по-прежнему покупали сами. Ведь там, где официально государство сразу после выписки начинало выдавать всё для пациента, были свои «оговорки». Так у неё ушло почти два месяца только на сбор документов. А последний месяц она просто ждала, пока рассмотрят. Выходило, что онкология — это безумно дорогое заболевание, сжирающее в коридорах поликлиник немало времени. Вроде человек должен бороться, но боролись скорее его родственники за него, без которых он обречён.
Хотя бы просто пробиться на обследование с ходу нереально. Нужно записываться, а время после лечения идёт. И нужны результаты. Чтобы понять, что происходит с организмом, приходилось всё делать платно. Но перерыв между курсами химиотерапии не подразумевался более недели. И за эту неделю никто не успевал пройти обследование. Ведь сдать анализы и выстоять очередь человеку, подточенному болезнью — почти не реально.
Ира тянула отца как могла. Самое худшее, что могла бы для него сделать — это оставить дома. Потому — работа, работа, работа. Она отвозила его в больницы, она забирала его домой. Она была рядом, тянула расходы на лечение и надеялась, что он будет таким же как прежде. Зубы ведь всегда можно вставить. А волосы мужчине, судя по Веселову, не так уж и нужны. Но отец медленно прогорал. И Ирина гнала от себя мысль, что вскоре его не станет вовсе.
А чтобы её саму не доставала эта мысль, она погружалась в работу. И заставляла себя решать проблемы других. Вот только уже без чувства присущего ей ранее такта. Говорила на эмоциях, в лоб. Высказывала всё, что думает о клиентах. Порой просто крича на самых твердолобых и пряча свои слёзы в глазах. Или плача с пациентами за компанию в качестве освобождения. Где ещё можно поплакать, как не на работе?