— Ты ещё за кобуру резко схватись. А я подыграю.
Голос их удалялся, и вскоре исчез в соседнем вагоне. Наряд удалился так же быстро, как появился. Но Боря не придал тому значения. Он продолжал петь, потому что говорить просто не мог.
Он ничего не объяснял. Только смотрел на проплывающие перроны в окно, ловил взглядом мимолётные картины в небе. А душой был не здесь, а… в университете Лейпцига.
Служба закончилась и пёс бы с ней, да зацепилась занозой в душе и не скоро ещё отпустит. Потому бренчат пальцы, а губы либо шепчут имя, либо ищут чем себя занять. И потому поют.
«А если один чёрт не берёт самогон, то какая разница чем себя травить? Лимонад всё-таки вкуснее», — напоминал внутренний голос, что от последнего знакомства с тем самогоном едва не пропал.
Но не пропал. Истончился только. Да кто бы его сейчас слушал?
Для скверного настроения у Бориса были свои причины. С Ольгой он общего языка так и не нашёл. Общение с дочерью майора ограничилось комплексом «здравствуйте-спасибо-до свидания». А потом Кардонов-старший плиту газовую привёз «как в лучших домах Парижа». И долго хвалился, что отбил трофей из цепких лап тёщи при разделе имущества с женой.
Они были родней много лет, а стали врагами в одно мгновение. Так и начинаются войны.
С тех пор Глобальный больше готовил себе сам, Оля приходить перестала. А Света — нет.
Не пропала. Не наскучила. Не надоело. И как-то закрутилось всё у них, завертелось. Они словно в своём собственном доме жили всё это время. Она порой готовила ему, пока его руки цементы и растворы мешали, да клей в бадье помешивали.
Рассказывала ему всякое, пока обои клеил, плитку клал, а временами даже ложил и потом переделывал, насытившись кухаркой в костюме Евы. Всё вокруг них вертелось. Они — центр мира. А Света вполне могла стать женой.
При мыслях о светловолосой девушке Боря невольно струну порвал, прекратил играть и потянулся за новыми струнами в карман. Целый набор в пакетике.
Блондинка весь год приезжала к нему при первой возможности. Сначала под разными предлогами прося подругу заменить ту с «обязаловкой по доставке провизии», затем прилетая по первому зову после его звонка или сообщения.
Он и сам бы рад мчаться к ней хоть через зимний лес в ночи на радость волкам, но она его никуда не звала.
Куда звать, когда живёшь в общаге? Она же простая была. Сразу. И с головой на плечах. Потому на автомобиле ездила. И в одежде хорошей ходила. А телефон от него подальше прятала. Особые отношения, ничего не скажешь.
Зато Света часто оставалась ночевать с ним прямо в бане. И они засыпали на полатях или на деревянном прогретом полу, обложившись одеялами. Ночевали они и в доме, едва провёл отопление. На поляне не то, чтобы ночевали, но переспали точно. И у леса ночевали, глядя на звёзды. И на крыше спать пытались, да едва не кувыркнулись. И в транспорте весь салон соками молодости перепачкали, и капот едва не погнули. И дверь однажды чуть не оторвали, слишком понадеявшись на крепость петлей.
Где страсть заставала обоих, там ей и предавались. Свои особые, известные только им двоим метки появились в залитом бетоном подполе, на кухне, в нововозведённом гараже, у бани, в бане, за баней, на крыше бани под полной луной, среди свежих грядок и в теплице, на бочке за теплицей, и в летнем душе как минимум дюжину раз.
Везде на вверенной территории любил Борис Светлану. А Светлана любила Бориса. И вроде всё шло к известному концу. Тем более, что о презервативах оба позабыли с первого дня знакомства. Но он вдруг перестал верить в чудо и принял его как должное.
Так одним погожим летним днём, Глобальный узнал, что у неё стоит спираль, и детей она не планирует. Не то, чтобы от него. В принципе.
Зато планирует переводиться в немецкий университет, после бакалавриата там магистратура — самое то. Для того активно языки и учит. Ферштейн? А вот, кстати, и билет уже заказан. И дата стоит на скриншоте в сообщении, в которую Боря не мог поверить.
Гладя на прощальное письмо, по остатку лета словно пал пустили. Вся трава хоть и не выгорела, но для Бори стала колючей и блёклой. Он больше не порхал над территорией Кардоновых от объекта к объекту в сланцах и трусах. Но ходил бледной тенью, босиком, перестал бриться, и напрочь позабыл про связь с окружающим миром.
Майор мигом смекнул что к чему, и привёз почти столько самогона для лечения души, сколько Боря весил. Совпали два события, и помимо горечи души Борису, дали Кардонову повышение в новой части.
Залив в служивого пару литров мутного и употребив за компанию ещё столько же за обмыв звёздочек, Кардонов ответственно заявил, что блондинок в его жизни будет ещё много. И ещё больше Свет. Даже новую блондинку Светлану найти не проблема, если постараться. Страна у них большая. Начни искать — тут же найдёшь. А эту стоит отпустить. Не пара она ему, кем бы не была. Пусть там себе учится в университете Лейпцига и в ус не дует. Пусть даже выйдет замуж за Ганса. То уже не его дело.
— Отпусти, если любишь и не выёбывайся, — говорил ещё на пороге майор, который уже сам растапливал баню и подготавливал стаканы к сражению за настроение.
— А и чёрт бы с ней! Наплюй! — советовал гораздо более опытный мужик, что давно снял фуражку в бане и даже погоны, и потому стал ближе в понимании.
Да под каждый литр всё больше приближался к сути.
— Боря, ты — золото-человек. Ну хочешь я тебя на Олечке женю своей? Живите тут. Вон какой дом, видишь? Что ещё надо мне? Только внуков и внучек, — добавлял уже далеко смотрящий мутными глазами подполковник, с фуражкой козырьком назад и в погонах на голове тело.
Правда, погоны от ошпаривания плеч получились. Но это не помещало на них звёзды нацепить. Да только утром ужаснулись.
— А Германии мы той войну ради такого случая объявим и Лейпциг быстро захватим, — обещал он же. — Ты думаешь из-за кого войны? Все из-за баб, Борь! Давай, Минелай, смирно! Упор лёжа принять. За прекрасную Елену ещё стакан до дна при-нять! До-дна! И следом за… за Спа-а-арту-у-у!!!
Не привыкший к алкоголю организм быстро всё отмотал назад на свежем воздухе. Под давление за двести в голове снова казалась философия мужика в погонах сильно на любителя. Хуже того, вроде на самогон аллергия появилась. Может со временем и пройдёт, только Боря никак не мог стать прежним.
Лето, однако, вскоре закончилось, как и интоксикация. Глобальный умылся в бочке у бани и оценил объём работ за год. Привычка спать на полатях осталась, хотя перед глазами стоял благоустроенный двухэтажный дом, в котором функционировала каждая розетка, горела каждая лампочка, текла холодная и горячая вода по запросу, а в печке уже лежали дрова до первых холодов. Спичкой только черкани. И тепло пойдёт по трубам.
А захочет подполковник Кардонов раньше тепла, баня позади стоит. Со своей независимой скважиной, душевой и комнатой отдыха, по стенам которой висят шкуры коз и кабанов. Стол там стоит дубовый, надёжный. Хочешь пляши на таком один, а хочешь с подругой. Не проломится. Проверяли.
Ровно такой же по прочности стол в столовой в доме, но ещё шире, на двенадцать персон. Есть стол и поменьше, в беседке, где мангал. Его Боря сварил и вытяжку под крышу сделал. В этой зоне отдыха хоть шашлыки готовь, хоть рыбу на шарабане копти, хоть тандыр разжигай. Всё есть, всё сделал, пока искал чем руки занять. Лишь бы Свете не писать, не звонить, и сердце на полку положить, а то и в мешок зашить.
На территории забор выше головы, тропки отсыпаны гравием — траве не пройти! Аккуратные кустики и фруктово-ягодные насаждения вдоль забора торчат с подсыпкой и дренажем. Теплица с весны плодоносит и до первых снегов будет урожай давать. А аккуратные грядки приподняты, чтобы далеко не наклоняться. На одном урожае можно ближайшую зиму прожить.
Боря старался не думать о том, что было, и что будет. После внутреннего опустошения всё равно уже. Но внутренний голос, привыкнув всё калькулировать, быстро подсчитал, что одних строительно-монтажно-дренажных работ с креативной изюминкой и особым подходом Глобальный произвёл миллиона на четыре за год для майора, а затем и подполковника. Чем изрядно обогатил Кардоновых. Но сам по итогу имел тысячу рублей на балансе телефона, два убитых комплекта служебной одежды, кроссовки и звание старшины.
Но сопроводив на вокзал лично, Кардонов поблагодарил за отличную службу, купил билет в лучший вагон, вручил две сумки провизии в дорогу и ещё пять тысяч рублей на мелкие расходы. Только инструмент забрать не позволил. Самому пригодится.
Расстались тепло, претензий друг к другу не имея. Один трудился, второй создавал условия. Так оба и отдали долг Родине. Каждый, как умел.
И вот служба осталась позади, а впереди уже маячил Новосибирск. А до родного города от него рукой подать.
Сойдя на перрон, Боря с ходу подарил гитару каким-то студентам. Сбитым пальцам заживать ещё неделю. А голос больше петь не желает.
Гитара что? От неё одни воспоминания. Рванул за ней в город в самоволку, снял деньги с телефона, да украдкой по самоучителю разучивал аккорды для того, чтобы любимую порадовать.
«Порадовал. А теперь её будет радовать какой-нибудь Ганс», — напомнил о реалиях внутренний голос.
На перроне никто не встречал. Мелькнула мысль нагрянуть к сестре и высказать всё по этом поводу. Почему не нашла времени? Но мысль та тут же потухла.
«У них там своё, семейное… племянник, опять же», — подумал Боря и потащился к рейсовому автобусу с сумками. С таксистом общаться сил нет. Спросит почему на дембеле грустный, объяснять придётся. А объяснять не хочется. Это сразу подраться придётся.
Так в форме, при полном параде, загорелый, в преддверии и предчувствии своих двадцати лет через полгода, Боря вновь оказался рядом с родным гаражом. Жизненный круг замкнулся, как будто и не было почти четырёх лет опыта за спиной, когда впервые пришёл сюда с ключом от лючка в руке.
— Один ты меня, друг, понимаешь, — прохрипел дембе