А всё их различие было лишь в том, что борода дворника была ещё темна, но уже с проседью, перемешанная как монохромный мир, а седина в бороде Степаныча уже доминировала, давно и тщательно поглотив и усы. Оба в невзрачных дутых куртках и в старых спортивных шапках времён СССР, толстоватые, с лицами одутловатыми, но довольными.
До последнего на переднее сиденье Боря рассчитывал усадить сына Аполлинария Соломоновича, который работает в надзорной комиссии, но отец его клятвенно заверял, что «отрок печать и так поставит». Да и «некогда ему пиво по баням распивать». А после коронного «и чего он в той сантехнике не видел?», спор сошёл на нет.
Мужик сказал — мужик сделает. Дворнику можно верить. Ведь рабочий день дворника начинается рано, засветло. В иную ночь, полную снега и в четыре утра лучше начинать мести. Зато к обеду в основном уже свободен. Только так у людей-«жаворонков» получается отдыхать как следует.
На дороге резко затормозил впереди едущий автомобиль. Габариты у него не работали и Глобальный едва успел обрулить неожиданное препятствие. Благо, на встречной полосе никого не было.
Но не было препятствий и перед бампером горе-автолюбителя, что затормозил резко. Отметив этот факт в зеркало заднего вида, уже удаляющийся от едва не случившегося ДТП на пустынной дороге, Боря слов не сдерживал.
Эфир в салоне почти на минуты захватила крепкая брань.
— … авто-подставку они мне хотели устроить! — пылко закончил развёрнутую в пространстве цитату Боря, успев заметить на удалении в зеркале заднего вида двух раздосадованных мордоворотов.
Те вышли из автомобиля и с унылым видом глядели ему вслед, помахивая битой и цепью. Уплыла рыбка. Теперь расставляй сети на другую.
— Боря, что так переживаешь? — первым обратился Степаныч. — Наплюй. Везде дебилов хватает. У нас Сашки Белые, у тех Сашко Билые, а у американцев, чтоб на них кошки срали, вообще Алексы Вайты. Даром, что негры. И что теперь? На сугробы не ссать, что ли и уголь не использовать, чтобы расовой ненавистью не сочли? Останови, отлить, кстати…
— Потерпи, Степаныч, уже подъезжаем, — заметил Глобальный.
— В моём возрасте уже не терпят, а забывают, Борь, — хмыкнул наставник.
— Скажешь тоже…
Когда затея по повышению сантех-квалификации уже не казалась Боре такой заманчивой, как расписывал Василий Степанович, зазвонил телефон.
Глобальный с недоумением посмотрел на подсветившийся номер на дисплее.
«Бита».
Подельник Князя, в миру более известный как Сергей Евгеньевич Битин, звонить мог только в двух случаях. Первый, это конечно — смерть босса. Окончательная и бесповоротная, не «для вида и налоговой».
Но вроде только утром виделись и Боря сгоряча на эмоциях тому боссу едва гитару о голову не расшиб. Предварительно, «пока возможность есть, чтобы не было потом претензий к себе, когда уже и не будет».
В другом же случае вариант был только один. Бите что-то очень резко понадобилось от рядового городского сантехника. Которых вроде вокруг пруд пруди, а как нужны — не разыскать.
«Потому что блогеров и менеджеров вокруг много, а людей труда — слёзы, которые кот наплакал», — тут же отметил внутренний голос.
Как любой человек, который не любил неприятности, Боря мог сделать вид, что не заметил звонка, но рано или поздно придётся перезвонить. А там расспросы начнутся и лишние разговоры, предъявы.
«А оно нам надо?» — снова напомнил о себе внутренний голос и тут же отрекомендовал: «Бери. Хуже не будет!»
И палец уверенно надавил на приём.
— Бита?
— Алё, Борь? Ты как там? Бодрость ловишь? Жизнь без напрягов? Чифирь в радость?.. Ой, это я так, задумался.
— Здорова, Бита, — как можно спокойнее ответил Боря. — Слушаю тебя. Чего-то хотел?
— Слушай, жена звонила. В истерике там сидит, орёт чего-то. Подсоби, а? Она, когда на ультразвук переходит, я через слово понимаю. А я её и так давно не слушаю… Ты где вообще сейчас?
— В коттедж к Шацу еду. Боцмана покормить и… по делу.
— О, Борь! Как совпало-то! — обрадовался Бита. — Мой дом на соседней улице. Десятый. После Осенней сразу Лепестковая идёт. Не Берёзовая, где Князь живёт, и не Сосновая, где зампредседателя местного жилфонда… хер… май… оров… идец… жопа… май… онез… кент… авр… усики…
Связь сначала пропадала постепенно, потом доносила обрывки враз, а затем исчезла окончательно. И при повторном наборе беспристрастный женский голос сообщал лишь то, что «абонент находится вне зоны доступа».
— Какие ещё усики? — повторил Боря, ничего толком не понимая, кроме того, что у Битиных не всё в порядке на семейном фронте.
Поймав взгляд Степаныча в зеркало заднего вида, сантехник попытался спросить, не запомнил ли тот улицу? Но у наставника от долгих пересказов протоколов сионских мудрецов в польском переводе горло пересохло.
— Тут без бутылки не разберёшься, — сказал он и повернулся к дворнику. — Соломоныч. Чего сидишь? Доставай.
Долго уговаривать не пришлось. Аполлинарий рассусоливать не стал и просто извлёк из ящика по бутылочке. Поделился с коллегой по политэкономике, как водится. И теперь оба с важным видом обсуждали грядущую колонизацию Марса, задуманную ещё Циолковским, а продолженную то ли Максом, то ли Москалём. Кто тех миллиардеров различает вообще? Все на одно лицо. И лицо то — жопа.
Основной вопрос, который обоих интересовал, в основном касался того, вырастет ли картошка в первый урожай? Или «америкосы пиздят там всё? Ещё и фильм наш спиздили!»
Едва Боря попытался прервать их диалог, чтобы всё же уточнить насчёт названия улицы, но дворник, уже ополовинив бутылку, выдал на эмоциях:
— Да что картошка? Нас учили муравейники жрать! Буквально. Собираешь муравьёв пальцем. Или паутиной там какой… С ней даже вкуснее будет… Да хоть рукой в сладком тыкаешь, лишь бы липли. А если нет конфеты и полное выживание наступило, то сам руку в муравейник засунь — набегут жалить. Тут их и бери их тёпленькими. Как наберёшь достаточно, в шарик раскатывай. Можно с хлебом вперемешку. Нет хлеба — терпи, пока жалят, и всё равно скатывай. Будь настойчив. Мужика включи. Покажи выносливость. Накатаешь шариков из муравьёв, к костру поближе клади. А как подсушатся на костре или подвялятся у костра, получается клейстер вроде муки протеиновой. Длительного хранения. Зуб даю, хоть в морозилку складывай. Короче, хлеба туда добавляешь или воды простой потом — разбухает клейстер. Лепи из этого мякиша хоть котлеты, хоть кулички. А потом жарь-парь и выначивайся как можешь. Вкус, говорят, как у мраморной говядины. Благо я её не ел никогда, но мужики рассказывали. Одним, правда, рыбу напоминает немного, но это Жора просто карасей жрал предварительно. Мог перепутать. Но не суть. А пары таких котлет хватит, чтобы весь день продержаться. Калорий там до ебёна матери и всяких микроэлементов до жопы следом.
— Позвольте, Аполлинарий Соломонович, — удивился Степаныч, периодически называя собеседника на «вы», когда удивлялся более обычного. Но едва проходил лёгкий шок, как всё возвращалось на круги своя. — А тебя где учили? На спецназ, что ли? Или в коммандос какой ушёл по молодости?
— Хуже, — признался Аполлинарий и отхлебнув, улыбнулся ностальгическим воспоминаниям. — Нас готовили в пионеры. А из черепа коммандос мы бы скворечник сделали.
Степаныч едва пивом не подавился. Заржал и Боря и едва с трассы не ткнулся в кювет капотом. Зачем автоподстава, когда у пары подбухивающих дедов и так всегда найдётся чем удивить? Когда водитель выровнял руль, уже и забыл о чём спросить хотел. Из головы вылетело.
«Садовая-Лепестковая? Берёзово-Сосновая?» — делал попытки внутренний голос: «Цветочно-Земляничная? Не помню-ю-ю! Короче, где-то рядом!»
— Или вот стена близко к вентилю, в притык, — тоже решил похвастаться наставник, сменив волну. — А вентиль надо менять. А как это сделав, не покоцав стену? Не, не с бумагой же дело имеешь. А с железом. А стены сейчас из картона или каких козинаков козьих. И ты, вот, трудишься, делаешь как можешь, чтобы людям угодить. Ну потому что иначе не получается. Мог бы — сделал. А потом слышишь претензии «почему нельзя аккуратно делать?». И от кого? От всяких офисных планктонов. Им видите ли, не красиво, а можно было постараться и сделать красиво. А если бы сам попробовал, то быстро бы понял, труба-то не резиновая, как их дилдо под подушкой! И это, ещё я блядь старался, а не разворотил пол стены именно потому что старался сделать всё возможное для этого!
— Степаныч, — поймал его взгляд в зеркало заднего вида Боря. — Ты чего это о работе вспомнил?
— Да так… навеяло, — ответил наставник и хлебнул как следует.
Вскоре внедорожник подъехал к коттеджному посёлку Жёлтое Золото, на территории которого Шац и Князь развязали как глобальное строительство, так и не одну локальную войну. Но поскольку Матвей Алексеевич Лопырёв временно вступил по делам Родины в одно музыкальное подразделение, а Артём Иванович Князев больше беспокоился о счастье дочери и за богатый внутренний мир необъятной любовницы, все споры по части делёжки бизнеса заморозились на неопределённый срок.
Джип подъехал к шлагбауму, Боря вдавил на клаксон. Из хорошо прогретой будки с персональным отоплением выглянул охранник постарше. Затем выскочил охранник моложе, на ходу застёгивая куртку. Повод покурить всё-таки не так часто находится.
— А, опять ты, — сразу скис охранник помоложе, которого вроде бы звали Семёном, если это не позывной. Прикурив и выдохнув, он снова обронил в приспущенное стекло. — Что-то ты зачастил, сантехник. А это кто с тобой?
— Специалисты, — хмыкнул Боря. И посмотрел сначала на Степаныча, потом на дворника. — Один за горячую воду отвечает, другой за холодную.
— А ты что, за тёпленькую? — усмехнулся Семён и поправил очки, вновь быстро затягиваясь.
Морозы крепчали. Синоптики «финальной погоды», что вдруг перемешалась со сводками с фронта, наперебой вещали об аномальной зиме.
«Никогда такого не было и вот на тебе — появилось. А врагов, чтобы заценили наши морозы как следует, под Москвой нет, а до Сибири хрен дойдут. Эх, такая зима пропадает», — по такому случаю говорил и Степаныч ещё утром.