т в зоне СВО оказался с начала осени. Хотя матери сказал, что отправился на заработки в город, поехал и подписал контракт. Семья и не в курсе, что на фронт уехал. Он для них «на подработках» и «на шабашках». Но по факту ушёл добровольцем в конце августа 22-ого, ещё до получения повестки. И всю осень учился выживать под залпами «трёх топоров». Они же «777» — обозначение буксируемой 155-милимметровой британской гаубицы M777.
Как добровольца, с той же полноценной двухлетней военной срочкой в конце «девяностых», (которую закончил в чине Старшины), Петра быстро отметили. За скромность и доблесть. Мол, не кричит налево и направо «дай, дай, дай», не требует снарядов и помыться, а тихо-спокойно штопает камуфляж, подшивая иголкой с ниткой. Разумно подклеивает расползающиеся ботинки, ещё и воду копытит, чтобы было чем умываться. А как в блиндаже полноценную баню сварил из листов железа, начальство быстро смекнуло, что такому не грех и мотострелковый взвод доверить.
Обжившись на линии соприкосновения и постепенно сориентировавшись на местности, Пётр плюс-минус представлял реальное положение дел. Рад бы братьев подальше в тыл засунуть, но Стасян поступил «с пометкой» в личном деле. Так что не только «годен», но даже «известно где» пригодится.
И вот где-то здесь, что именно — то самое ГДЕ, крановщик сразу и пригодился…
Картина «утро в окопе» разворачивалась неспешно. Разведка засветло рванула на БТР в ближайший лесок, а Колясик отложив сапёрную лопатку, вгрызся в галеты сухпая. Сухие губы младшего брата обронили:
— Стасян, чайку бы.
— Ты чего жрать сел? Копай до обеда! Потом у «комода» в блиндаже погреемся и чайку бахнем.
Под комодом он имел ввиду, конечно же командира отделения. Хотя в деревне его совсем недавно иначе называли — шпала, дылда, великан… И это только в детском садике.
— Что мне твой обед? У меня в животе уже урчит! А руки к херам перемёрзли. Я пальцев не чую! — пожаловался Колясик, жадным взглядом окидывая зелёную пачку со звездой, коих выдали сразу три штуки на день, но посоветовали растянуть на два дня.
Сухпай оставлять лучше с запасом. Мало ли? Будет ли подвоз вовремя — большой вопрос.
— Перемёрзли, — буркнул Стасян, передразнив и отобрал лопатку. — Тютя ты! Следи за обстановкой, малой. Прилетит — некуда будет прятаться. Окапываться надо.
— Бля, да мы же уже и так в окопе! — возмутился Колясик. — Куда ещё окапываться-то?
— Ты не догнал, что Петро сказал? — напомнил Стасян. — Без «лисьих нор» нам пиздец. Есть такие миномёты, что по тепловизору наводятся. Есть БПЛА, что всегда готовы в траншею залететь и без инфракрасного распознавание. Есть дроны, которые как говорят, сами скоро снаряды скидывать будут. Аккурат на голову и прилетит. Что снарядам твой окоп или траншея? Потолка-то нет!
— И что делать?
— Да вот как дождь на макушку капать перестанет, тогда и можно успокоиться.
— Не услышим обстрел, что ли?
— Ну ты деревня, — улыбнулся средний брат. — Как же ты чего услышишь, когда стрелять вокруг будут? Как ты до двадцати-то дожил?
— С трудом, брат, — улыбнулся Колясик, протягивая галету. — С заметным трудом!
Пришлось разделить, по-братски. Когда большую часть — брату. Ему нужнее. Он больше. И больше тратит калорий даже при меньшем количестве действий.
Призвали обоих Сидоренко в один день. Только одного забрали с городского военкомата после драки, а второго сдал под белы рученьки участковый, устав ловить при езде в пьяном виде без прав и на летней резине в ноябре.
Особые призывники — особые условия. Дальше всё просто было: перелёт, проезд, распределение, инструктаж, передовая.
Мотострелковая рота «сдерживания и маневрировала» в последнее время отражала контрнаступы неприятеля на своём пятачке среди полей и подлесков. Сдерживала, как могла, траншеями и рвами, отвечая за передвижение неприятеля на расстояние до пяти километров. Попутно и сама потихоньку вгрызаясь в высоко эшелонированные укрепления противника вместе со штурмовиками спецчастей, «при поддержке арты и вертушек», как донёс до сведенья Петро.
При особо удачном контр-контрнастулпении после наступления, отступления и очередного контрнаступления удавалось даже немного продвинуть линию обороны, пока не стала линией атаки, в очередной раз сбив с толку противника. Но конкретно сейчас — окапывались. И в составе отделения из тринадцати человек, Стасян рассматривал низкие кучевые облака. Хотя бы во времена, когда вылезал из бокового ответвления в окопе в половину своего роста и давал отдых рукам и коленкам.
Прислонившись спиной в бронике под бушлатом к стенам окопа, сидя на корточках, он мечтал о куреве. А думал, конечно, о доме.
— Колясик, есть сига?
— Да откуда? Ночью последнюю скурил, — ответил брат.
Стасян поднялся с корточек, дополз до края окопа и немного выглянул наружу. Каска к грязи. А рожа так вообще слилась с местностью так, что с Рэмбо перепутать можно. В коммандос возьмут не глядя.
Но Петро говорил, что Солнцепёк два дня назад накрыл группу британских коммандос так, что даже сапог в поле не осталось.
«Так и хули толку с этих коммандос?» — ещё подумал Стасян, погладив гранатомёт в углублении: «Артиллерия всё решает. А мы так… пишем ответы».
Вздохнул тяжело крановщик. Тяжело на душе, но природа хороша. Заметно теплее зимой, чем в Сибири. Говорят, радиация повышена. Но кто бы её мерил? Дышится вроде легко. И лёгких пока два, а не три. Так чего выёбываться?
Хватило пары дней, чтобы призванный подустал от перепаханного снарядами поля и простреленной насквозь лесополосы. Глазам не за что зацепиться. Местность в стиле — «бери и сажай». Палку воткни — весной прорастёт. Да вот — не сажают.
Но насколько хватало глаз, ни одной посадки на зиму. Поля вокруг заминированы с обеих сторон. В лесах растяжки. А по воронкам и ямкам можно заметить, что область пристрелена. Это уже не говоря о работе снайперов.
Но вместо того, чтобы яро ненавидеть врага, Стасян больше думал о многострадальном Донецке и Кате-«Катёнке». И душу переполняло не гневом, но состраданием. Он был мыслями рядом с маленькой девчонкой, которую пытался вытащить из-под обстрела в районе вокзала, впервые попав под «прилёты».
Ведь пока он, здоровый мужик, трясся за углом массивного здания, прижимая к себе ребёнка в полной боевой выкладке, Катя засмеялась и заявила приезжему:
— Дядя, ты чего? Это в соседнем районе только стреляют. Далеко до нас. Не достанет. Я точно знаю!
Ребёнок неполных семи лет, выросший под звуки войны не знал другого мира. И на слух мог определить, как расстояние до выстрелов, так и тип используемых снарядов. Конкретно эти — новёхонькие хаймарсы. Американская реактивная система залпового огня на колёсном шасси. И чаще всего её использовали для обстрела мирных городов с гражданским населением, чем на передовой. Не оружие нападения, но оружие — устрашение.
— Подарок от янки, чтоб им всем пусто было, — повторил эмоциональное восклицание сиротки Стасян, перед тем как вернуть её воспитательнице.
Он не обещал ей ничего. Но точно знал, что вернётся за Катькой. Воспитательница сказала — сирота. Одиночка. Отца-шахтёра при обстрелах погребло. Мать числилась пропавшей без вести под Мариуполем. Такую не заберут. Некому.
Донецк запал Стасяну в душу сразу. Говорили, что это «город роз». И летом там вполне могли цвести розы в клумбах. Климат позволял. Но вместо них расцветали воронки взрывов.
Город продолжал жить под обстрелами вопреки всему девятый год. В том числе работали детские дома, группы в которых с каждым месяцем лишь ширились и ширились. Законодательную базу об ускоренном усыновлении обещали ввести в строй, но чаще на словах. Безнадёжно буксовала бюрократическая система. И детей часто вывозили подальше из города по другим причинам: отдых в туристических группах, санатории, дома-пансионаты. Но рано или поздно детей приходилось возвращать обратно. И вновь выстрелы. И вновь гадания детей «что летит?» словно «игра-угадайка».
Стасян моргнул, вглядываясь в лесополосу, откуда давно должны были вернуться разведчики. В лесополосе той не осталось ни одного целого куста. То — работа артиллерии с обоих сторон. Одни бьют, другие отвечают. Одни пугают, другие пугают в ответ. Боекомплект берегут, конечно. Но он не закончится ни у одной стороны.
Это сами — слёзы войны. И боги войны ещё не удовлетворены. У объединённых сил запада достаточно точек подвоза, чтобы прибывали финские миномёты, шведские вездеходы, немецкие БТРы, польские танки, (как советское наследие), американские системы залпового огня, французская артиллерия, литовские автоматы, норвежские снайперские винтовки, латышские гранаты, датские прицелы с телевизорами, турецкие дроны и БПЛА, южнокорейские самоходные гаубицы, голландские медикаменты и эстонская исключительность, проявленная в том же советском наследии. Не говоря уже о канадских бронежилетах, касках и иных систем защиты. И бог знает чьих системах борьбы с дронами. Пока не разобрались.
Ребята в окопах то и дело поминают чешские, итальянские, испанские, португальские и прочие системы, которые так или иначе можно считать «наступательным вооружением». В трофеях пистолеты, шевроны, лимонки, но самые практичные — швейцарские ножи.
Однако, было немало и своего подвоза. Тонны всевозможных тыловых грузов в виде провизии, воды в бутылках, топлива в бочках, боеприпасов, медикаментов, запчастей и боекомплектов почти каждый день доставляли грузовики на передовую, пока бойцы в блиндажах мастерили печки-буржуйки, организуя простой, на так нужный солдатский быт, чтобы не только выживать, но и жить. Хороший командир должен обеспечить минимальные условиях. Смекалистый — обязан. И Стасян быстро понял, что без бани солдату тяжело. А без снарядов так просто смерть.
Его РПГ вчера на ночь глядя долго выцеливал по кустам ещё советский БТР-80 и будь у него тепловизор или какая иная современная приблуда, один выстрел — одна цель. Но больше приходилось надеяться на ПТУРы. И системы попроще, в то же время — практичнее и дешевле. Ведь больше слёз войны боги войны ценят лишь расходы. И та сторона, у которой расходов меньше, продержится дольше.