Теперь ещё и не на окраину города едут, а вовсе в областной центр. Там, где патрульных служб хватает. А на спидометре за сотню, чтобы успеть за час. И штрафов на камерах насобирает столько, что никакой зарплаты бы не хватило расплатиться. И работу ещё постоянную не нашёл после увольнения.
«Но чего не сделаешь ради счастья брата?» — заметил внутренний голос: «Распиздяй, не распиздяй, а свой распиздяй».
Рома, так и не дозвонившись до Леси, сказал следующее:
— Ладно, сообщение ей оставлю. Моется уже без меня, походу. Она у меня находчивая. Да?
— А то! — воскликнул Боря, припоминая пожар. Поморщился и спросил. — Слушай, а куда толком ехать?
Роман сначала пытался объяснить, а потом просто на телефоне навигатору дорогу задал и поставил на подставку перед водителем.
— Туда.
Кося взглядом на маршрут, Боря ещё добавил скорости. Беспокойство никуда не делось, только трясти перестало и раздражение в тревожность с паранойей перетекло. Сколько раз он ощущал, как седеет, пока за каждым поворотом мерещился пост ДПС или машина экипажа?
Когда рядом пронеслась скорая с синими проблесковыми маячками, сердце в пятки ушло. Поглядывая на телефон, сантехник даже вспомнил, что так и не забрал Зою от психолога. С другой стороны, Ирина Олеговна так и не звонила. Так что можно сделать вид, что выжидает.
«Сеанс на третий час пошёл», — предупредил внутренний голос: «Не расплатимся, Боря».
Пока сантехник морально готовился попасть в сексуальное рабство к Цветаевой, а также загреметь за решётку при первом досмотре автомобиля, (что в обоих случаях имело вероятность 50 на 50), позвонил Коба.
— Рома, ты где? — поинтересовался продюсер.
— Уже в городе. Семь километров осталось, — отчитался брат.
Тогда Моисей Лазаревич с ходу заявил, что ребята из группы после позднего ужина вновь занялись прослушиванием под пивко. Но то скорее со вкусом безнадёги, чем под солёные орешки. Городу на Неве грозила неустойка за сорванный концерт. Концертный директор обещал подвесить каждого за кокушки, если не отыграют завтра же.
— В крайнем случае готовы хоть снова девушку-солистку завести, благо у них такое в истории группы уже было, — добавил продюсер без вложений и тут же договорил. — Но как тогда исполнять их бессмертный хит «яйца, хуй и всё в варенье?». Придётся снова порядком менять репертуар.
Ещё Рома узнал, что в ответ группа обещала сжечь организатора на костре за профнепригодность или исполнить все партии солиста самостоятельно, если на найдёт человечка.
— Потому что с биологией не поспоришь, — добавил Моисей Лазаревич. — Да, так и сказали. «Мужика в собутыльники для нормальных оргий с бабами или смерть».
— Вот это я понимаю верность рокерским традициям, — заметно повеселел Рома, отключив связь. И тут же побледнел. — Боря-я-я, а что я им исполнять-то буду?
— Как что? — приподнял Боря бровь. — Ту песню с клипа с арбузами и прочим.
— «В смысле, так можно было?». — уточнил брат. — Так она у меня одна, но они её уже слышали.
— У тебя что, других песен нет? А про цыган? — удивился такому музыкальному списку старой панк-рокерской группы Боря. — Вы чего репетировали тогда постоянно? Зачем людей по подвалам раздражали?
— Как чего? Каверы репетировали! — воскликнул Новокуров. — В основном КиШа, Цоя и Тапка. Не Зверей же в самом деле. И когда бы я новую песню записал? В Германии, что ли? Там же чужбина и отчаянье. Чисто на улице. Вдохновения нет. Или сегодня на стройке? Тут как раз вдохновения дохрена, как и грязи строительной. Но кто раствор будет мешать? Или я должен как в мюзикле — петь и работать? Я что тебе на американца похож? Может мне ещё и пританцовывать, пока на фоне белочки сбегутся? Чисто поржать!
Глобальный почесал нос:
— Ладно, иди. Придумаем что-нибудь.
Высадив брата у входа в гостиницу в Академгородке, водитель ещё несколько минут искал парковку. А когда пристроил автомобиль, достал из бардачка блокнот с ручкой под рабочие записи и не спеша пошёл следом, быстро чёркая строки по ходу.
Когда Глобальный зашёл в гостиницу, на него ополчилась администратор.
— Да что же это такое? Один в рабочем костюме, другой. Что вам здесь, стройка, что ли? Здесь приличные люди.
Боря посмотрел на обшарпанные стены, вываливающуюся розетку и содранный плинтус и пробурчал:
— А что, рабочих не пускают? Стыдно должно быть. Могли бы и ремонт устроить. Или так сейчас модно?
— Мужчина, покиньте помещение! — возмутилась женщина.
Боря посмотрел на скучающего седого охранника, который отложил газетку и с интересом смотрел на развитие ситуации.
— Не могу, — признался сантехник и вырвал листик из блокнота. — У меня важная творческая миссия. Талантам, как говорится, надо помогать. Бездарности… — тут Боря увидел идущего по коридору Романа с Кобой, махнул. — … и так оккупировали половину эстрады. Хрен выгонишь. А ещё везде эти музыкальные конкурсы. И я всерьёз опасаюсь за людей, которые там участвуют. Они же просто бесследно исчезают потом. Может их на органы сдают, а? Там же уже целый поющий полк пропал.
Администраторша вытянула лицо. Но подскочивший Моисей Лазаревич избавил от продолжения беседы.
— Это со мной, — сказал он и потащил Борю в конференц-зал.
Зал на пятьдесят сидячих мест напротив растянутого под проектор на стене экрана вряд ли можно было назвать сценой для выступления. Проектор ещё и не работал. Зато стоял микрофон на стойке и шесть колонок растащили по залу, расставив по углам. Сама группа и все причастные заняли первые два ряда. А на маленьких раскладных столиках перед ними стояли бутылки и валялись закуски. Рядом на сиденьях лежали гитары в футлярах, в углу стояла так и не распакованная барабанная установка. А место по центру группы по старой привычке пустовало. На нём словно всё ещё сидел прошлый солист, который неожиданно для других членов отправился в свободное плавание.
Боря, не обращая никакого внимания на группу, прошёл к Роману, который прочищал горло у микрофона, распеваясь и протянул ему листик.
— Держи. Я поехал. Дела.
— Стой, Борь… — сказал Новокуров.
— Что ещё? — повернулся брат. — Удачи пожелать?
Рома, вчитываясь в листик, морщился, не всегда понимая почерк. Но общий смысл уловил.
— Какая ещё удача? — поднял он глаза от листика. — Кто мне на гитаре подыграет? У меня музыки нет! Нужен какой-то аккомпанемент.
Боря с полным безразличием повернулся к группе, обронил:
— Мужики, есть акустическая? На пару минут.
Группа рассмеялась. Это так по-панковски прийти на прослушивание без инструментов, в рабочей одежде, словно со стройки, с не мытыми волосами и запахом влажных салфеток отчасти, а у шеи — грязному как черту. Всё-таки не всё можно увидеть в зеркало.
Но гитару Боре выделили. Проверив струны и подтянув третью, Глобальный встал позади брата.
Рому взял мандраж. Повернулся, бледный как смерть и прошептал:
— Что-то у меня живот крутит.
Боря показал кулак и заявил:
— Если ради того, чтобы ты обосрался на сцене, я рисковал свободой на ближайшие десятилетия, то ты выбрал не то время, чтобы признаться.
— С…свободой?
— Ай, забей, — отмахнулся сантехник. — Всё хорошо будет, братан. Не забывай импровизировать. А дальше как фишка ляжет. А мы её не подкидывали.
Тогда Роман Новокуров кивнул и собрался:
— Ладно, жечь так всех.
Пальцы гитариста дёрнули струны. После лёгкого импровизированного вступления, солист представил песню «привет, человечество». И затянул полуэкспромт, показывая весь доступный диапазон из попурри в голове и на листике:
Ссать против ветра на баррикадах
уже моветон и зашквар.
Наше сраженье давно номинально.
Мы в пыли, но в душе пожар.
Не отбито желанье бороться.
Бей, чтоб искры летели из глаз.
Мое сердце уже не рвётся,
Когда раздается приказ.
Рома присмотрелся к залу. Пока в него не полетело ни одного тапка. Напротив, притихли. Расценив это за добрый знак, он выхватил микрофон со стойки и сам пошёл в атаку на слушателей, сближаясь на расстояние вытянутой руки с припевом, где скорость подачи менялась для большего удержания внимания.
Всё решают бабки!
Деньги рулят и стращают.
Чтобы было гладко,
за ущерб не отвечают.
Сука-жизнь сосёт так смачно,
А я Целью озадачен…
Я, который Мы.
Басист выронил орешки, барабанщик разлил пиво от таких игр с размерами. Директор протёр очки, чтобы пристальнее посмотреть на охуевшего кандидата. А Коба расплылся в довольной улыбке, тыкая его бок локтем.
— Я же говорил — чудной!
Рома затряс хаером под акустический проигрыш и захрипел, чередуя высокий голос и гроулинг:
Залетела душа в тело.
Чё хотела? Чё хотела?
Отвечает мне она:
— Я оружия полна.
Можно мне медаль за мир?
Пусть кровавым будет пир!
Полетела-охуела!
Охуела-полетела!
Прилетела-ослабела.
Долетела-прихуела.
Бац-бац, акция!
Грянет реформация!
Пока Боря прикидывал очередной проигрыш, Рома раскачался, завёлся и принялся изображать пальбу с двух рук:
У меня есть пушки, это не игрушки.
Я бросаю бабу в бане.
Хоть бы веником пропарил.
Но работа ждать не будет.
И глобально атакует.
А ночью снова снится мне,
Что тысячи душ сгорят в огне.
Роман набрал в грудь побольше воздуха и взревел, но хорошо различимыми словами:
Где наша красная сила⁈
Где наш СССР⁈
Разве мы для дебилов растили
Наш корпус научных сил?
Мы же в космос ракеты пускали,
Чтобы строить, растить и жить,
А врагами хапуг считали,