В ответ Рома удивился, но согласился. А попутно предложил вариант, где тут же с ним рассчитается. Ведь он вот-вот станет миллионером «на донатах от фэнов». И будет колесить по стране с новым альбомом, который, конечно же, станет золотым. А тогда ему точно будет всё равно, что происходит дома и кто там ночует.
— Неплохой вариант, — согласился Боря и спросил нейтральным голосом, чтобы не выглядело издёвкой. — И много фэнов?
— Ну… пока два, — честно признался Рома, не раскрывая имён. Так как среди них наверняка могла мелькнуть Наталья, которая пекла всей группе пирожки при случае. Или давала деньги на аренду.
Они приблизились к репбазе и Боря быстро понял, что за её использование скорее нужно доплачивать самим арендодателям.
Репетиционной базой оказался тёмный, мрачный подвал со словами «нет войне!» и «даёшь панк-рок!» на обшарпанной двери. Она располагалась на окраине спального района. В здании хрущёвки, где раньше было бомбоубежище, потом склад, потом качалка, а затем поселилась плесень и безнадёга для владельца. Что и подвигло его сдать вихрастым ребятам площадь хоть под нужды сатанизма, лишь бы выйти «в ноль».
Внутри лофта оказалось немного светлее. Никаких сатанинских надписей и луж крови нет и в помине. Просто разруха, пыль и грязища. А обстановка почти та же, что и при спуске по старым лестницам: обшарпанные стены, завешанные постерами рок-чудовищ, местами голый кирпич без штукатурки и цементной стяжки, вдоль которого тянулись провода и розетки, подвешенные на честное слово.
Боря оценил объём реставрационных работ и вздохнул.
«Проще выжечь напалмом», — прикинул внутренний голос.
Проводов от редких розеток и сетевых фильтров столько, что часть просто прокинута по полу. И глядя на всё это чудо репетиционной точки, Глобальный мог только удивляться, как здесь ещё не произошёл пожар после короткого замыкания. В воздухе ощущалась влага. Капало с труб. Углы оделись в чёрное, но то была не краска. Это цвет разрухи и запустения.
Место отлично подходило для декораций к фильмам о конце света, выживанию в пост апокалиптическом мире или среди ужасов с маньяками-убийцами с бензопилами и в масках. Но бензопил не было. Зато было трое репетирующих участников на базе, не считая вошедших.
Трио на «сцене», что представляла собой пятачок среди стульев, колонок, узелков и барабанной установки, лабали мрачный андерграунд под бас и акустическую гитары. Барабанщик вяло стучал палочками, иногда добавляя ударные по тарелке, нажимая на педаль ногой. Но всё больше отрабатывал за солиста, бормоча тексты в микрофон. В текстах в обилии звучали следующие слова-рифмы: кровь-боль-моль, постой-отстой-герой. Повторялись устойчивые выражения типа «хуй со вкусом барбариса» и «променяла меня на мажора».
— Монах, опять ты эту дичь гонишь! — тут же заявил Роман, отбирая у барабанщика микрофон. — Что за самодеятельность? Я — солист! Кинг-Конг — бэк-вокалист!
— У гитариста горло болит. Ты давай сам пой, фронтмен подгорелый, — ответил спокойно барабанщик и кивнул на басиста. — У Лютого подпевки лучше выходят. Немного «адского сатаны» в текстах нам не помешает.
Бас-гитарист кивнул и добавил гроулингом:
— Абсолютно!
— И вообще, раз вечер пришёл — надо репать! — закончил барабанщик по прозвищу Монах, а в миру — Моня. — До одиннадцати имеем право! Ребята ждут. Бегаешь где-то вечно.
Рома прокашлялся, разогревая связки одной тягучей фразой «раз-раз-пидорас», покорчил рожу, повёл губами, размял щёки.
— Я сейчас такой текст сочиню, ты присядешь. У меня в голове такое… такое. Щас как выдам! — заявил рыжий.
Но выдал лишь строчку «мою мамку пердолит мужик». Потом креатив кончился, и солист принялся больше кричать в микрофон нецензурные выражения.
— Рыжий! Дебила кусок, давай чего поновей? — тут же зачмырили одногруппники солиста под комментарий Монаха. — Какая ещё мамка? Это для реперов с их шкурами! А нашим тёлкам нужен мета-а-алл!
Группа снова стала играть говнорок, рычать и выкрикивать никак не связанные с агрессивной подачей миролюбивые лозунги. Выходило, что от музыки может обосраться собака, а содержание текста по смыслу можно было спокойно рассказывать в качестве колыбельной младенцам.
Они старались не обращать внимания на единственного зрителя, что уселся на стуле. Но тот вдруг сам подошёл, забрал гитару и выключил усилитель звука.
— Так, пацаны. Вы же к успеху стремитесь, да?
— Ну, да, — ответил гитарист, с сомнением глядя на свою гитару в чужих руках. Она была дорога Кинг-Конгу как девушка. Хотя бы потому, что девушки у не было. А гитаре он имя дал и даже подписал её как «пиздюлина».
— Кто это вообще? — добавил басист. — Почему посторонние люди в нашем храме музыки?
— Это мамкин пихарь, — ответил Рома, не найдя другого определения при поставленном вопросе.
— А, пихарь, понятно, — ответил Лютый. — А что он тут делает?
— Завали! — отмахнулся солист. — Нормальный пацан. Работу за меня отработает. Время на творчество мне разгрузил. Помогает, в общем!
Боря пощёлкал пальцами, привлекая внимания:
— Так, сфокусируйтесь, ребят. Представьте, что электричество вырубили. Что тогда от вашей музыки остаётся? В чём её суть?
— В смысле выключили? — не понял барабанщик. — Ну подождём, пока включат.
— Да без смысла, Монах, — ответил Боря и забренчал на гитаре неувядающие, бессмертные хиты классического рока. — Вот тут — соль. В текстах, в смысле, в подаче. А у вас что? Что будут петь ваши фэны, когда нет света? Не на час-другой, а вообще электричество кончилось.
— Как это? — спросил уже рыжий. — Мы же в цивилизации, а не в мире постапа. Ты на этот склеп внимания не обращай. Мы выберемся наружу. На открытые площадки.
— Такой, значит, план? А кто вас туда позовёт? — немного повысил голос Глобальный, чтобы лучше слышали. — Вот ты про войну кричишь постоянно. А представь, пришла та война, разбомблены подстанции, пизда трансформаторам, перерубило кабели снарядами. Окопы кругом, траншеи, крики, боль. Света больше нет. Что остаётся от твоих слов тогда? Что будут петь у костра солдаты или невольные участники из гражданских?
— Так мы против войны! — заявил заросший по плечи волосами басист с давно немытой головой. — Мы же пацифисты.
— Пацифисты гроулингом не рычат, — тут же ответил Боря. — Хотя, что они рычат, вообще никто не понимает. Но если вы против, зачем вы о ней поёте? Что вы сразу негатив нагнетаете? Чтобы петь о войне, надо хотя бы отслужить. Служили?
Он посмотрел на всех, но все либо промолчали, либо покачали головой. Отрицательно.
— Может, участвовали в военных конфликтах? — продолжил Боря. — Видели трупы, кровь, кишки? А? Не по телевизору. Не через образ в книге. Вживую.
— Нет… нет… нет… нет, — раздалось по очереди от всего квартета.
— Вот и не выёбывайтесь, — уверенно подытожил Боря. — Мрачноты в мире хватает. Дайте людям веселья. Кто вас здесь слушать будет, кроме соседей на первом этаже? Сейчас же соцсети популярны. Этот, как его… шутка-юмора?
— Тик-ток! — поправил гитарист, так как без гитары ему делать было нечего, и он первым начал думать, потеряв Пиздюлину.
— Точно, тиканёшься тут с вами, — ответил Боря и наиграл пару задорных рифов, а затем затянул из головы первое, что на них легло. — Там, говорят, в основном молодёжь. Да и вы вроде не старые. Так что если вам нужна аудитория, берите нахрапом то, что всем зайдёт и сразу. Популярное. Чуть сложнее, чем считалочка.
— Нахер попсу! — ответил рыжий вокалист. — Мы за хардкор!
Но Боря снова защёлкал пальцами, поправляя:
— Нахер нищету плодить, хардкорщики. В андерграунд по подвалам засесть всегда успеете. Но что-то мне подсказывает, что угорите здесь в пьяном угаре с такой проводкой ещё до того момента, пока на улице продюсер у вашей собачей сральни ногу сломает.
Все рассмеялись, повеселели. А Боря продолжил:
— Попробуйте свежим воздухом подышать. На публике поиграть. Но при этом так выступайте, как будто живёте у леса. И ваших песен никто не видит и не слышит. А развлекать себя как-то при этом надо. Так вот, что бы вы для себя пели?
— Как это для себя? — снова спросил барабанщик. — Надо для публики!
— Для себя это когда самому по кайфу слушать! — уже почти рявкнул Боря и начал тихо-тихо, неспешно перебирая струны.
На стихи к Бузовой
Положу всех абьюзанных.
Сочиню гимн Киркорову.
Императору всё равно.
Напишу письмо Баскову.
Просто… рад за него.
А останется время
Сочиню и припев я
Едва группа поникла, как Боря тут же затянул припев во все лёгкие:
Между арбузов у Бузовой!
На коленях Киркорова!
И если по башке Баскова…
то только ласково.
Врубив ногой узелок, Боря начал в довесок мочить на гитаре такие тяжёлые рифы, что квартет рты пораскрывал. А едва музыка закончила обозначать припев, Глобальный вновь понизил голос, удерживая внимание уже текстом:
Шоу-бизнес простой порой:
Кто плывёт, кто утоп,
Ну и бог с тобой.
На Олимп не взбираются.
Скучно пёхом.
Вертолётом «под ключ» доставляются…
Кучно. Блоком.
А, может, всё было иначе?
Пока Боря затянул припев, трое из четверых уже подпевали.
Потому что — прилипчиво.
Между арбузов у Бузовой!
На коленях Киркорова!
И если по башке Баскова…
то только ласково.
— Не слышу! — подстегнул Боря и они затянули уже всей толпой.
Между арбузов у Бузовой!
на коленях Киркорова!
И если по башке Баскова…
то только ласково.
Новая порция музыки-динамита заставила весь квартет скакать по сцене, показывая козы, и сталкиваясь как частицы в Броуновском движении. Пусть и никто из присутствующих не знал, что это такое.