А сам Боря почти без движений, бормочет только:
— Где люди? Где?
Леся вздохнула. Парень в умат пьяный. Отберут, замёрзнет, ещё и отрежут чего-нибудь. Понятно, что без неё сгинет. Не лучшая судьба для хорошо знакомого человека, который даже за пожар в доме ничего не сказал, пока умничала с рыжим оторвой в душе.
— Блядство! — ругнулась Василькова и вернулась за Борей.
Полный автобус мужиков и сам разберётся. А здесь требуется режим «разбуди, накорми и обогрей».
Глава 15Бабкин дом
Боря открыл глаза, глядя в потолочную плитку. Та из пенопласта, с рюшечками, цветочками и прочим ужасным дешёвым принтом, который тем выглядит хуже, чем больше на нём пыли и жёлтых пятен времени. Ещё и поклеена криво, хоть и существует, чтобы скрыть неровности плитных перекрытий. Однако, сами потолки расположены высоко, без натяжных и навесных потолков, так в особенности. И комнаты большие, просторные. А это девять случаев из десяти, что он проснулся в «сталинке».
Пытаясь понять происходящее, Глобальный принюхался. В помещении пахло валерьянкой, валидолом и теми лекарствами, которые принимают пожилые люди.
«Чтобы протянуть подольше в этом безрадостном мире, полном сухости в горле и каки во рту», — добавил внутренний голос.
Сантехник повернул голову и понял, что он на сложенном диване. И судя по ощущениям, утонул в пуховой подушке как в кресле-мешке от кончика макушки по лопатки.
Большая, пушистая, с накрахмаленной наволочкой, это такая подушка, которой всё нипочём. В её наволочке можно как хранить подушку, так и таскать картошку с поля, если стандартные мешки закончились. Надёжная и прочная как авоська, хоть и в старых, уже не смываемых пятнах. Такие шили раньше с расчётом на стиральные машинки, которые буквально жевали бельё. И процент пережившего стирку белья был обратно пропорционален желанию ловить такую машинку по всей ванной, когда стирает. То — эра, ещё до появления полуавтоматов и подводящих гибких шлангов воды. Зато у таких был шланг слива. И часто вёл прямо в ванную.
Боря на подобные аппараты насмотрелся ещё на свалке. Металла в них было как в люке от танка. И содрав лишний пластик, всегда можно было получить «на хлебушек» в пункте приёма металлолома. Но если раньше выдавали наличные в руки, то теперь, поговаривали, введут системы расчёта прямо на карту и если сдаёшь слишком много металла, то будь добр — плати налоги. Вот только пока не уточнялось с каким сумм.
«Попадут ли под раздачу металлисты на грузовиках-пятитонниках с кранами?» — прикинул внутренний голос: «Или всякий сдающий алюминиевые банки бомж будет так же должен завести счёт в банке и получить ИНН для отчётности?»
Боря поморщился. Мысли по пробуждению не радостные. По состоянию тела, так лучше сразу умереть, отдавшись на милости реинкарнации. Но в голове вдруг мелькнуло молнией — сумка!
Он подскочил и тут же со стоном отклонился назад. В голове точно находился невидимый лом. Иначе зачем ей так болеть?
«И где торчит этот источник мук и страданий?» — пытался понять внутренний голос.
Скосив взгляд вбок, Боря обнаружил аккуратно сложенную стопочку своей одежды. Она была как постирана, так и поглажена. А на старом и тяжёлом комоде на ручке висела его барсетка с документами.
Сумка же стояла на полу рядом. Как на вид, так всё ещё вполне целая.
«Зачем так пить?» — пробурчал внутренний голос: «Ну его повысили, это понятно. Но ты-то причём⁈»
Ответа Боря не знал.
Хотя нет. Немного знал. Всему виной было тесное пространство, наличие экстраверта в компании, обилие свободного времени и безграничный ресурс для возлияния.
Сколько раз проводница бегала им за закуской и бутылками, сантехник сказать не мог. Но гудели они днём, потом продолжали ночью, потом снова наступил день. Далее только перрон. И падение. С последующим пробуждением в комнате какой-то старушки.
Боря коснулся затылка, рассчитывая найти шишку размером с Венеру или сразу срезанную макушку после трепанации черепа. Но нашёл лишь бирку от наволочки, пришитую на бессмертные нитки, против которых была бессильна даже вечность.
«Голова цела»! — обрадовался внутренний голос.
Ни царапинки на нём, ни порезика.
«Не считая чудовищного похмелья, целее всех алкоголиков на районе, а то и по области», — добавил с осуждением внутренний голос тоном отчитывающей старушки.
Кряхтя, как побитый жизнью дед, Боря спустил ноги с дивана, присел. Состояние не из приятных. Перед глазами мельтешило.
Под ногами обнаружился тазик. Пустой.
«Возможно, ночью всё было иначе».
Едва вывернувшись из-под одеяла, Боря вдруг понял, что на нём буквально ничего. Костюм Адама. А вот выходного дня или будни — ещё предстояло разобраться.
На кухне что-то засвистело. И пока пробуждённый приходил в себя, в комнату вошла Олеся Василькова с подносом. Над кружками поднимался дымок.
— Очнулся? Это хорошо, — сказала она, не собираясь играть роль сварливой жены, но словно блестяще исполнив миссию заинтересованной любовницы.
Она поставила ещё один стул поближе к дивану, перенесла поднос туда, после чего присела рядом на одеяло и спросила, как есть, по-простому.
— Борь, а ты чего так нажрался? — спросила она без нажима, но с участием в голосе. — И откуда знаешь моего нового шефа?
— Кого? — только переспросил Глобальный, уже подняв фарфоровую кружку из японского сервиза на чашечке.
Такими передовики обзаводились в период потепления с японцами и их дипмиссиями. Доставали их обычно на Новый год, свадьбу или на поминки, если на те каким-то боком заносило тортик. Но никогда, совершенно никогда чашки из такого набора не доставали среди серых будней.
Задумавшись, Боря пока не решился пригубить магмы по ту сторону раскаляющегося фарфора и просто спросил:
— Где мы?
— В квартире моей бабушки. Ну… уже моей… квартиры, — вздохнула Леся. — Мы же в брежневке жили до поры до времени, а тут переехали в это разбитое корыто. Ну она на меня сразу и оформила, «пока не отобрали». А сама поселилась в хосписе.
«Значит, квартира дражайшей Нины Альбертовны!» — тут же добавил внутренний голос.
Боря заметил на комоде старые выцветшие фотографии, где рядом стояли молодой наставник Василий Степанович в брюках-дудочкой с копной длинных тёмных волос и юная дева с завивкой «а-ля гнездо зажиточной вороны» и серьгами, на которых мог спокойно сидеть попугай ара как на жёрдочке.
«Так они были близки?» — хотел спросить Боря, но Леся потянулась к пульту дистанционного управления и в углу большой комнаты включился телевизор.
Он тут же почти заорал, вещая громко и выразительно. У бабушки всё-таки давно были проблемы со слухом. Сказывалось работа диспетчером со стажем.
Боря хотел стазу попросить выключить, не перенося резкие звуки в таком состоянии, но Леся лишь убавила звук и сказала:
— А вот и мой начальник — Бронислав Николаевич.
— Броня? — повторил Боря, когда картинка в новостях вдруг показала одетого как с иголочки гладковыбритого мужчину с озадаченным видом.
Втыкая в вечность, Вишенка пучил глаза, словно не понимая, как он оказался за трибуной. За поддержкой он поглядывал то на губернатора региона с левого края, то на генерал-лейтенанта Дронова и его непосредственного начальника отдела по области с правого края. Оба сияли и как по виду, были вполне довольны сложившейся ситуаций. Пусть подарков после Нового года уже и не ждали.
Вишенка говорил общие слова, ловко насаживая рыбацкий жаргон на ситуацию:
— Мы же как поступили? Прикормили, как водится. Они клювами пощёлкали, принюхались, расслабились и подплыли поближе. Тут-то мы их на живца и взяли! Так сказать, удобно прикормили. А затем мы враз все ямы-то и опустошили! А улов какой! Видели? Настоящие трофеи!
Под трибуной плыла белая строка, где говорились примерно следующее насчёт едва пришедшего в себя диктора в служебной форме.
…Вчера вечером сотрудниками отдела задержана крупная партия наркотиков в поезде дальнего следования…
Затем фоновой картинкой показали пакеты с травкой, заботливо разложенной на тряпочке, разноцветные таблетки в небольших упаковках и пачки с чем-то белым, вроде муки.
Следом говорились, что товара этого там десятки килограмм, а его стоимость исчисляется десятками миллионов. А ещё Боря разглядел, что на погонах Вишенки теперь висят погоны полковника.
«Погоди, мы и погоны подполковника на китель не дошили», — припомнил внутренний голос: «Потому что нитки говно были. Не то, что советские. Хуже только бинты в аптеке делают».
От удивления и возникшей радости за Вишенку, Боря хлебнул чая. Конечно же, обжёгся моментально. И поморщившись, спросил:
— Леся, а ты теперь в органах?
— Ну да! — улыбнулась та. — Бабушка же в хосписе. Все деньги туда утекают.
— Так может, помочь чем? — поинтересовался сантехник, которому самому только что помогли.
— А чем уже поможешь? — вздохнула Леся. — Это теперь лишь вопрос времени, Борь. Я в страховую всё до копеечки вложила. Зато сами похоронят, случись что.
Василькова следом сама чая отпила и продолжила:
— Но кое с чем ты мне всё же помочь можешь. Бабушка же как хотела? Подарок мне на прощание сделать. Вот мы с удобной, но малогабаритной двушки в роскошную, но убитую трёшки и переехали. Говорит, родишь, будет тебе места много. А я вместо свадьбы с Ромой учиться пошла. И на работе стажируюсь. Но платят пока хрен да маленько. Так что я теперь эту трёшку не вывожу по коммунальным платежам. Можно что-то сделать?
— Сделать всегда что-то можно, — поморщился Глобальный, отставив чашку. — А как так вышло, что ты стала служишь?
Тут Олеся добавила себе ещё кубик сахара, размешала, отпила и продолжила:
— Суетилась много. Искала, куда податься. А в Жёлтом золотое так удачно совпало с гувернанткой, что следом взяли стажёром в органы.
«Как вообще сочетаются гувернантки и полиция?» — не понял внутренний голос, но Боря снова поморщился, обещая себе много не думать.