Оксана стояла без улыбки. Только халат вдруг скинула. И Боря вдруг увидел большие груди, что манили и целились в глаза сосками. Те приподнялись, взволнованные.
Огонёк в глазах Оксаны уже не горела, а пылал. Мышка зашла в клетку, мышеловка захлопнулась. А чтобы показать сыр, она решительно повернулась и упёрлась в раздевалку руками. Это было их любимое место с Антоном, потому что в зеркало могла видеть лицо любовника… если бы тот сегодня пришёл.
«Но раз Иванов не пришёл — сам виноват. Вот и трахай там свою жену как дурак», — подумала Оксана, немного наклонилась, и чтобы увидеть лицо другого любовница позади себя, резко прикрикнула:
— Ну!
Боря вздрогнул и на негнущихся ногах подошёл ближе. Если до этого момента у Глобального ещё мелькала мысль сбежать, откупиться или хотя бы позвать на помощь, то строгий голос опять-таки напомнил повелительные нотки первой учительницы секспросвета.
Вспомнив, что до конца жизни Наталья вряд ли покинет спальню, Боря подчинился. Вечерний сантехник обошёл коридорную повелительницу сзади и увидел в свете мигающей лампочки — тоненькую мокрую дорожку, что бежала по внутренней стороне бёдер.
«Боря, это не дело, надо заменить лампу, взорвётся же,», — попеняв на технические трудности в квартире, внутренний голос тут же добавил: «И сжалься уже над человеком! Он вон весь протекает! И ладно бы он, так нет же, — она!»
Глобальный вздохнул и сжалился. Войдя с мокрую просторную пещеру усталым рудокопом, он принялся дорабатывать бёдрами. Это походило на вторую смену. Но как приходит аппетит во время еды, так и желание разыгрывалось с новой силой.
«Тут же все новое! Запах! Парфюм. Чуешь? А желание ощущаешь? Да она вся горит!»
Едва он попытался что-то подумать про ответственность и начало новых отношений, что должны были определиться на позднем ужине, как образы и ощущения переполнили.
Оксана принялась стоически прикусывать губы, затем подвывать, а потом стонать во весь голос. И фена, который бы это всё исправил, под рукой уже не было. Только чёртова мигающая лампочка на миг создавала иллюзию темноты и защищённости, тут же показывая, что он беспринципно ебёт нового в своей жизни человека.
Слушая сердце, что выпрыгивало из горла не столько от физических нагрузок, сколько от паники, Боря понял, что близок к финалу. Он уже готов был подать какой-нибудь знак, но ему повезло, так как девушка под ним вдруг сама подала знак. Отличные ощущения настигли её быстро после всего накала страстей.
Финал этой ситуации Оксана видела другим. Она взяла Бориса «под узды» и вставила его выходным орудием в своё входное отверстие. Только уже менее крупное, но не менее подготовленное и разработанное этим вечером.
«Даёт в чёрный ход!» — добил внутренний голос в потрясении.
От удивления Борис принялся кончать, сам едва не зарычав от удовольствия. Стенки обступили, опутали. И тёрли так плотно, словно шкурил наждачкой какую-нибудь деревянную деталь на уроках труда. Ощущений столько, что хоть караул кричи.
Прикрыв глаза, Боря замер. В мозг, наконец, начала возвращаться кровь. Он вдруг понял, что держит довольно массивный зад. Со звуком «чпок» вышел из несостоявшейся соседки. И не говоря ни слова, вышел за дверь.
«Тут то мы по долгам уже расплатились», — подбодрил внутренний голос. Но когда Боря поднялся на этаж, он же первым и добил: «А тут — пиздец. Всё… уходим».
Глобальный вошёл в квартиру, ни живой, ни мёртвый. В голове ни одной мысли. Их должно быть сотне две. А всё заменялось одной — ЧТО ЭТО БЫЛО⁈
Этот вопрос слишком глобальный для ответа. Поэтому проще тихо пройти в ванную, взять мокрую одежду, выжать до максимума. И одевшись в сырое, обуться и застыть на пороге.
«Боря, одумайся!» — выдал внутренний голос: «Ты что, так просто уйдёшь?»
Глобальный снова замер, не зная, что делать. В спальне тишина. На нижнем этаже тоже тишина. Весь мир — тишина. Только в висках стучит. И яйца опустели. Организм даже снова готов поверить в вечную любовь и верность до гробовой доски.
«А, может, ебись оно всё конём?» — предложил снова внутренний голос что-то похожее на разумный компромисс: «Может, разуться, раздеться и в спальню к Наташке снова, а?».
Но Боря лишь покачал головой.
«Ладно. Понял тебя. Уходим. Но… хотя бы салатик захвати!».
Голод его уже не тревожил. Больше душа. Так гадко себя давно не ощущал.
Подхватив телефон и открыв дверь, он плотно закрыл её и некоторое время смотрел на порог, словно прощался с ним навсегда. Жить во лжи он не мог. Начинать отношения с обмана — хуже не придумать.
Ночевать пришлось у Степаныча.
Глава 21Градус доверия
Василий Степанович принял как родного, когда Боря пришёл сырой из гостей. Бывшему ученику даже стало стыдно, что мелькнула мысль заночевать в микроавтобусе. Отогрелся в горячей ванне, вспомнил, что значит комфорт и уют. Человек всё-таки давно не обезьяна и чёрте где жить не должен.
Взбодрившись намедни, словно получив новый импульс для жизни, Степаныч сходил в магазин, начистил и нажарил картошки, почистил селёдку от костей и сделал салат — «селёдка под шубой», а для Бори взял бутылочку пива ещё весь остаток вечера выговаривал воспитаннику на маленькой кухоньке, что тот опоздал к холостяцкому ужину.
На пиво Глобальный смотрел с полным безразличием, так и не открыв. Предпочитал чаёк. Заметив эту нестыковку в потреблении закуски как еды и сопоставив с грустным настроением (ну кто так первый рабочий день отмечает?), Василий Степанович впился метафорическими клещами в Бориса и начал вытаскивать на поверхность горькую правду.
Как прихожанин на исповеди, Глобальный вдруг выложил ему всё, приготовившись слушать долгие ответные лекции «о незыблемости брака», «крепких семейных устоях в наши времена» и даже «блядстве и распутстве в отдельно взятые мои двадцать лет».
Но Степаныч только пиво открыл, налил, пену с пива сдул, пригубил и посмотрел исподлобья. Лекций не последовало.
Зато последовал вопрос:
— Наташка Новокурова? Ты уверен?
Глобальный был уверен.
— Боря, а ты уверен, что стоило жить с подстилкой, которая половине колледжа отсосала, прежде чем своего долбаёба пристроила? — неожиданно заявил наставник.
— Чего? — округлил глаза бывший воспитанник и следом пива себе налил.
Не хотел же, так обстоятельства подталкивают.
— Целевого то у нас не было до того года. Это для неё сделали исключение. Ну… внедрили, — продолжил Степаныч. — Ещё старый директор постарался. Он там даже свои вложил, чтобы прошло через комиссию. И Романа этого за уши тянули все эти три года, чтобы зачёты ему ставили вне зависимости от того, ходит он на занятия или нет. Смекаешь?
Слова наставника не сразу воспринимались буквально. Глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Ты уверен?
— Боря… — Степаныч смотрел с состраданием.
Картину сочувствия немного разбавляла рыбья чешуя на губах, что прилипла у укороченных усов. Но в целом это не имело значения. Наставник не врал и взгляда не отводил.
— Я помню эту рыжую. Такое не забудешь. Это был первый случай, когда мне предлагали отсосать за тридцать три года работы в «Тапке». Седина моя её не особо смущала. Как и кольцо на пальце. Но я свою Аллочку не предавал. Ни разу за… за… сколько мы там лет прожили то?
Боря допил залпом. Тело уже не храм. Тело хотело утопиться в яде. Но с одной кружки отравиться не удалось. Только хмель ударил в голову, постепенно разобравшись с чаем и выяснив кто главнее.
Степаныч, похлопав по плечу, спокойно продолжил:
— Я же этому Роману не хотел зачёт ставить. Меня тогда декан лично попросила, так как на неё директор наехал. А этот директор… ну ты понимаешь. Был с ней. Не раз.
Боря поставил на стол пустую кружку, молча поднялся и пошёл переодеваться.
«Вперёд!», — кричало в нём пиво: «На штурм! Объясняться! Потребовать, допросить, вынести вердикт, а там уже хоть трава не расти».
Степаныч успел в коридор раньше. Закрыл дверь на замок и засунул ключи себе в трусы. Обе связки.
Боря поморщился. Одно дело помыть старика, когда нуждался, побрить лицо, постираться помочь, и совсем другое — отбирать, напирать и доказывать в хозяйской квартире, где он всё-таки гость.
— Так, никуда ты не пойдёшь! До утра, по крайней мере. А утром я твою связку ключей прокипячу и положу в прихожей, — заявил Степаныч и добавил очередную мудрость. — Бери и пиздуй на работу. Работа — лучшее лекарство. Отвлекись и переспи с этой мыслью, а затем свыкнись, что Наталья твоя не святая. Понял?
— Но я же ей… кабинет… там… дом. Понимаешь? — пробурчал Боря.
Степаныч только снова похлопал по плечу:
— Что, влюбился? Тогда потом, когда и себя простишь заодно, бери цветы и иди мириться. Вечером. Завтра. Любовь она такая, если за сутки не пройдёт, то есть шанс пронести дольше.
— Я пронесу, — снова буркнул Боря.
— Если, конечно, нужна она тебе, — отмотал назад Степаныч. — Всё-таки это всё было в прошлом. Да и ты не святой. Ведь соседку ты отпежил как раз в настоящем. Но за дело. А дело вы вдвоём натворили. Так?
Боря кивнул.
Пока он, значит, разбирался с соседкой, она там в прошлом с половиной колледжа переспала! Не порядок!
Пока в собственной голове была каша, наставник всё логично излагал. Как будто пива не пил, и инсульта у него никакого не было.
— А сейчас в зал ушёл, на диван упал и уснул, — вновь направил наставник тоном, не требующим препирательств.
Это с мамкой можно спорить в детстве, а не с кураторами юношества.
Глобальный вздохнул, почесал краснеющий нос и исполнил указание. Но перед тем, как лечь, всё же доел салат.
«Правильно, не в одном месте покушаешь, так в другом накормят», — одобрил внутренний голос: «Хоть курочку мы и потеряли, но селёдка тоже хороша».
Уже лёжа на диване и проваливаясь в сон, Боря мельком глянул на телефон, поставив будильник.
Там было всего одно сообщение, но большое.