— А ещё вопросы сыплются от него всё время, — вздохнул Шац и совсем на сиденье прилёг, мгновенно отрубаясь под шум дороги и лёгкую вибрацию корпуса.
Чисто — курорт. Совсем не так, как в старом советском бронетранспортёре кататься, где подвеска словно из дореволюционной кареты взята со всей шасси и трясёт, как на аттракционе.
— Я как про раковину подумал, тут же и всплыл вопросик, — снова улыбнулся подобревший от сладкого Стасян. — А то мы ещё рожек сварить хотели с тушёнкой, но тару медсёстры забрали. Мензурки в ней потом кипятили. Под таблетки и всякое. На общее дело отдели, не жалко.
Боря мельком взглянул на крановщика. Сейчас как Тот Самый Стасян говорит.
«Значит, отвечать не только можно, но и нужно, чтобы Другого, чужеродного выдворить», — тут же отрекомендовал внутренний голос.
— Так всё просто, Стасян, — улыбнулся сантехник, благо что вопрос был по его профилю. — Очень горячая вода может повредить трубы. Ну вот которая кипячёная. А если масло сливаешь, что температуру кипения имеет в два раза выше, вообще труба… трубе.
— Да, но… почему? — понял, но не принял такого положения вещей крановщик, который при таком подходе мог и руку в костёр сунуть, чтобы проверить.
— Да потому, что сейчас большинство труб изготавливаются из поливинилхлорида, — объяснил Боря, прикидывая про себя стоит ли Стасяну снова про пальцы и розетки рассказывать или и так знает? — Это прочный и экономичный полимер. Он делает трубы износостойкими, лёгкими, долговечными и инертными к коррозии. Но трубы рассчитаны на горячую воду до 65 градусов. То есть по горячей трубе никогда не течёт крутой кипяток под сотку. Максимум 60–70 градусов. Так что, когда обдаёшь трубы изнутри субстанцией свыше этой температуры, на первый раз трубы простят. Но со временем лопаться начнут, трескаться. А там один шаг до протечек. Понял?
— А, так мы просто пытались поломать раковину, выходит, — понял Стасян. — Принято!
— Не, есть сливные трубы прочнее пластиковых, — продолжил ликбез сантехник, не спеша на дороге выдавливать из автомобиля максимум. — Из меди, железа или оцинкованной стали. В такие сливать кипяток можно, но обычно их делают для чего-то особенного. В лабораториях ставят, например. Или на производстве. И ещё учти, что трубы такие может и ставят, но сплошь металлом всё тоже сложно вывести. Потому на стыках чаще делают пластиковые и резиновые соединения, которые первыми и выйдут из строя. Так что широкий ты вопрос задал, Стасян. Сразу не ответить. По ситуации смотреть надо.
Оба замолчали и позади послышалось сопение на грани храпа. Не сильный, не бесячий, но есть. И никуда от него не деться. Шац словно сошёлся на такой тональности, чтобы и спать в любой позе, хоть голову запрокинув, и не быть придушенным носком за посторонние звуки в купе или самолёте. И особенно в спальной комнате, когда рядом своя половинка будет лежать.
— К храпу в блиндажах все давно привычны, — добавил Стасян, снова что-то вспомнив. — Послушав пару дней разрывы от обстрелов, на такие мелочи просто не обращаешь внимания. Вот спорим на шоколадку, что за двадцать секунд смогу уснуть?
Боря улыбнулся украдкой. Понятно, что дело в шоколадке, а не споре. Знал бы, что таким образом крановщика подлечить быстро можно и на путь верный выздоровления вывести, весь багажник бы ими забил.
«А теперь придётся до ближайшего магазина терпеть с исцелением», — проворчал внутренний голос.
Потому только разговоры, без споров:
— Верю, Стасян. Ты это… — и сантехник дал профессиональный сосет. — Когда в следующий раз вздумаешь кипяток в раковину слить просто разбавь его с холодной водой. А если не в терпёж, хотя бы кран с холодной включи на максимум, пока с кастрюли кипящее варево сливаешь. Оно все смешается и урона будет меньше.
— Принято, — повторил крановщик, прислонил голову к корпусу автомобиля, свернув набок и тут же засопел. Даже двадцати секунд не прошло.
Слушая сип, хрип и подвывание уже с двух сторон, Боря хотел уже негромко музыку включить или хотя бы новости на радиостанциях послушать, но следом телефон зазвонил.
Подхватил, а там «Лёха».
Если сестру Глобальный заблокировал после её попытки считать отцом какого-то конченного мудака, что вдруг о ней вспомнил, а не двадцать пять лет растил, как приёмный, то к её мужу Боря претензий не имел.
Пришлось отвечать на звонок.
— Да, Лёх?
— Боря, здорова. Куда пропал?
— Да так… суета, — чисто физически не мог перечислить всё, что с ним произошло за последнее время Борис Глобальный. — А что?
— Борь… — даже набрал побольше воздуха в грудь Лёха. — Мы это… Пашку крестить хотим.
— О как, — принял к сведению эту информацию Глобальный.
— Да и вот в чём дело, — продолжил на одном дыхании муж Дуни. — Хотим, чтобы ты был крёстным отцом… Ты согласен?
Боря аж растерялся. Ну хотя бы потому, что сам не крещённый. И в семье никто не крещённый. Куличи едят, конечно, и на улице пароль отзыв на «Христос воскрес» знают, но ничего сверх того.
— А ты сам-то крещённый? — только и спросил Боря.
— Я? Нет. Я в это всё не верю, — ответил программист и признался. — Мы же больше за Матричного бога топим. Весь мир — матрица и иллюзия. Ну, проекция, то есть. Луна вон — вообще голограмма. То есть, то нет… да шучу!
«Мракобесия и юмор — моё любимое блюдо», — хмыкнул внутренний голос.
— И я не крещённый. И мать. И Дуня, — перечислил потенциальный крёстный отец.
«Хотя сестра до замужества вроде бы спала с одним христианином. Тот богом клялся, что женится, но вроде бы православие половым путём передаётся. Это же не триппер. Это болезни от удовольствия бывают, а к вере прийти надо!» — возмутился следом внутренний голос.
— Так, если у нас все в семье не крещённые, то почему оба не крещённых родителя вдруг решили покрестить ребёнка? — спросил Глобальный исходя из соображений логики.
— Резон в твоих словах есть, но он что-то кашляет. И Дуня решила, что лишняя защита не помещает. Так что надо заняться этим вопросом, Боря, — ответил Лёха, сам не зная чёткого ответа на вопрос «зачем?». Но на всякий случай снова спросил. — Так ты как? Будешь крёстным или нет? Насчёт крёстной мы ещё думаем.
— Для Пашки я кем угодно буду. И всё, что угодно сделаю, — ответил Боря, но всё же уточнил. — Но ты же понимаешь, что я в этом ничего не понимаю? Я же даже в церкви никогда не был.
— И я, Боря. И я, — даже посочувствовал Лёха и тут на фоне послышался детский плач. — Ладно, братан. Ты тогда узнай там всё. Что да как. А нам потом расскажешь.
— Где узнай? У кого узнай? — слегка опешил сантехник. — Ты, может, через поиск вобьёшь?
— Ты же на машине, — ответил программист. — Заедь в любой храм. Узнай офлайн, так сказать. Помоги разобраться, в общем.
— Так у вас храм на соседней улице!
— Я в магазин, Борь. За памперсами, — тут же пошли отмазки. — Потом ещё в поликлинику надо. Дуня говорит, пятна у него какие-то за ушком. Посмотреть надо, что такое. Короче, в моём мозгу слишком много открытых вкладок, всё не успеваю. Выручи.
— Ладно… заеду, — сдался сантехник, и отключил связь, пока программист ещё какие-нибудь себе задания на день не придумал.
А заехать можно. Всё равно хотел крановщику за шоколадками остановиться.
— Храмов теперь вокруг столько, словно с магазинами за посетителей соревнуются, — пробурчал разбуженный разговором Стасян. — Как говорится, не хлебом единым ссыт человек.
— Сыт! — поправил Боря.
— Точно, надо отлить, — тут же донеслось с заднего сиденья от Шаца. — Борь, раз такое дело, давай уже где-нибудь остановимся. Я если трезвым к храму подойду, меня молнией переебёт.
— А бухим типа — можно? — уточнил сантехник.
— Конечно! Пьяных Бог бережёт, — донеслось от Шаца следом и Лопырёв тут же уточнил. — На мирной территории. А на «передке» Бога нет, Боря. Одни иконки. Как у пьяного таксиста на лысой резине, что выехал с верой в лучшее.
— У нас в отделении мусульманин был. Ну как мусульманин? С Казани. «Муха», — тут же включился в разговор Стасян, вновь приход памяти словив. — Пять раз в день молился. Ну а чего? Зато для спины полезно. Прогибы. Ты видел хоть одного мусульманина, который до пола лбом коснуться не может от лишнего веса? А всё потому, что в тонусе себя держат и растяжку любят. У нас, говорят, раньше тоже поклоны бить любили, но потом как-то сошло на нет. Так вот, по Мухе часы можно было сверять. Молился себе, никому не мешал. А у нас же как? Да хоть по сто раз на дню молись. Никто ему слова не сказал против. Тут же поводы одни: патроны не подвезли — молись. Жрать нечего — молись. Распутица — молись, дождь — молись, снег — молись, полёвки в спальном мешке с тобой ночуют — вроде какое-никакое домашнее животное завелось, приятно, а всё равно молись, чтобы заразу не словить и чумку какую.
— А кошку завести? — уточнил Боря.
— Кошки в окопах и при блиндажах долго не живут, — прояснил Стасян. — Глохнут от разрывов. Потом ни на что не реагируют, охотиться перестают. Собаки тоже сначала подвывают, а потом уже перестают обращать внимание. Только человек один, пакость такая, считай и может приспособиться под обстрелами жить или по подвалам выживать. Ко всему привыкает и с богом у него свой диалог в таком случае начинается, личный, лучше не лезть. Ну а когда стреляют, Боря — молись вдвойне. Прилёт — втройне. На любом языке молись, любым богам. Только бы о смерти не думать.
— Стасян, — буркнул Шац. — Что-то ты распизделся. Давай к сути.
— Короче, только когда артобстрел был, и капитан всех в блиндажи загонял, молитвы свои Муха пропускал, — продолжил крановщик. — Так и говорил нам: «молитва — диалог с богом, а прилёт — прямая к нему дорога. А я на тот свет не тороплюсь. И вообще, на войне пропускать молитвы можно. Тут каждый день с молитвы начинается и ей заканчивается». Так что не прав ты, Шац. Бог есть везде. А на фронте его вообще до ебени матери! И у каждого свой, считай, персональный.
— Так, в моей машине не выражаться, — тут же прервал Боря, уже пытаясь на себя примерить роль добропорядочного христианина.