— Слышь, телепат, остынь, — подал голос Шац, с одной стороны желая вступиться за товарища, а с другой отмечая, что карлик как никто другой отлично выполняет свою работу. — Не тех пиздишь.
«При том даже с КПП ушёл, чтобы прояснить вопрос», — подумал вдогонку коньяку Лопырёв: «Тогда как другие и ухом бы не повели. Разве что с камер наблюдения бы глаз не сводили и кнопку охранки вдавили, когда выносить что-то из дома начнут».
— Ага! Цветы — это тоже важно! — добавил Лапоть, уже преобладая в обезболивающем хмелю.
Всё-таки Шац бил сильнее. Натренировался с разгрузкой бегать по полям и подлескам. А он в быту и комфорте разнежился, жирком заплывать начал вместо мышц сухих и поджарых жил.
— Вы что, пчёлы? — тут же добавил Маливанский. — Или из этих?
Лопырёв с Лаптевым только переглянулись и синхронно подхватив карлика под руки, на лавку между собой усадили. Тот и ножками засучить не успел, а ему уже полный гранёный стакан водки налили. Плеснув в ту же тару, из которой крановщик пил.
— Ну выбор теперь не велик, — начал Шац.
— Ага. Либо пей, либо пизды получишь, — добавил Лапоть.
— А хули бы и нет? — ничуть не растерялся Маливанский, кепку снял, выдохнул весь воздух и весь стакан разом махнул. А затем кулаком бойцовским занюхал.
— Хуя се! — удивился Лаптев, тазик с жаренным мясом поближе подвигая. На, закуси.
— Не, — только качнул головой Маливанский. — Я когда бухаю, не закусываю.
— Во даёт! — отразилось уважение и в глазах Шаца. — Мужик!
Когда Боря перестал приседать у беседки и на лавочку взобрался, карлик был уже свой среди своих. И отвечал на мужские расспросы коротки и по сути.
— Как зовут? По-разному зовут. По-разному и называют. Но по паспорту я Гриха, — прояснил он и тут же уточнил. — Гриша Маливанский! Человек, который за базар отвечает. Меня все на районе знают. И никто давно со мной не связывается.
— Не, ну базара нет, — добавил Лапоть и снова по стаканам плеснул.
На этот раз коньяка, так как водка в бутылке закончилась. До последней капли всё слили.
— За Маливанского! — поднял тост Шац. — Человека слова и дела!
Карлик кепку подхватил со стола, на голову накинул, козырьком назад повернул. А после снова стакан подхватил ради такого дела и ответил:
— А за кого же ещё? За Маливанского! — и теперь уже стакан коньяка бахнул.
Тут-то мужики, что себе лишь на дно плеснули, вообще рты пооткрывали. Боря так даже про боль забыл.
«Залпом херачит, как чай остывший по сушняку», — удивился внутренний голос.
А карлик только постучал по столу вместо закуски и заявил:
— Ну всё, набухался. Теперь по бабам пойду. Есть тут у меня одна… подвинься!
Лаптев после такого заявления со скамейки соскочил моментально. Маливанский подвинулся по скамейке, ловко спрыгнул, следом сделал пару шагов, соскочил с беседки над лужей и… упал в снег лицом.
Молча. И без движений.
Ну как снег? Это был скорее грязный лёд, что сразу отразилось на лице Григория.
— Минус один, — отметил этот факт Шац, поднимая Григория. И за подсказкой на Лаптева посмотрел. — Или минус половина?
— Минус ноль пять! — отметил Лапоть, снова плеская по стаканам.
— Не залупайтесь на человека!
— Какой залупайся? Он же два стакана по 250 миллиграмм опрокинул, — объяснил свою позицию Лаптев. — Ещё и водку с коньяком смешал. Вот его и накрыло… Хорошо, не закусывал!
— Чего тут хорошего? — не понял Боря.
— Помер бы нахрен! — добавил Лапоть. — А так походу насквозь прошло. Сейчас обоссыться, но жив будет.
— Так, давай его на скамейку, — добавил Шац.
Боря с заметным трудом поднялся. Превозмогая боль, присел на лавочку и смотрел, как мужики поднял и отряхнули карлика, на ноги поставили, а тот стоит и… храпит!
— Да ну нахуй! — воскликнул даже Боря. — Он что ещё и служил?
Снежинки мокрые на красном носу Маливанского повисли каплями. В короткой бородке и чётких усах застряли вместе с грязью листики. Глаза плотно закрыты, а храп вдруг такой послышался, что пёс решил приподняться в беседке и отойти подальше с выражением морды «ну его нахрен!»
— Может мы зря его со снега убрали? — предположил Лаптев. — Может, карлики как дети? Морозоустойчивые?
— Лапоть, ты набухался. Одумайся! — возмутился Боря, прекрасно понимая, что анатомия у людей небольшого роста ничуть не отличается от «полноразмерных».
«Разве что Стасян может в берлогу к медведице занырнуть и выйти живым, а она остаться довольной», — тут же добавил внутренний голос.
— А чего тут думать? У него малый круг кровообращения! — стоял на своём Лапоть. — Дети ведь не мёрзнут. Вообще. Это родители просят надеть шапку и теплей обуться-одеться. А они что?
— Ага, сопли текут только, — хмыкнул Лопырёв.
— Но это же конденсат! — снова возмутился Лапоть. — А воспаления лёгких вообще не существует. Ты антипрививочников слышал? Они умирают от тоски!
— Завали, — посоветовал Шац, отвесил корешу подзатыльник и украдкой граненый стакан о тельняшку протёр.
Так как из дома с полным пакетиком конфет в огромной ладони шагал улыбчивый великан, которого может расстроить, что пили из его тары без ведома.
— Еле нашёл, — сокрушался Стасян. — Шкафы у тебя как-то плотно идут, Шац. Я тыкал тыкал, стучал стучал, пока не матюкнулся, не открылись.
Хозяин лишь пожал плечами, прекрасно понимая, что умная техника перед богатырской силой не устояла.
— Ну что я могу сказать? Я как раз хотел делать… ремонт, — и повернулся к Лаптю. — Цвет не нравился. Не модный в этом году.
Боря покачал головой, пытаясь понять, на сколько вообще Стасян уже накосячил в денежном эквиваленте?
Стасян дошагал до беседки за пять шагов. На длинных ногах с обувью из солдатских ботинок, так похожих на лыжи своей подошвой это не проблема. И с недоумением на храпящего посмотрел.
— А кто карлика вырубил? — только и спросил крановщик, конфеты на стол водрузив. И в два движения Маливанского на свободную скамейку переложив из положения стоя.
Храп прекратился, но лишь на мгновение. Затем возобновился с новой силой.
— Самоуверенность, — объяснил Шац и на Борю посмотрел. — Слушай, ну шашлыков поели. Давай теперь в баню, что ли? Сходи, проверь? А? А ты, Лапоть, сгоняй пару бутылочек со склада в подвале захвати. Коньяк в таре по пол-литра, с вином и прочей барматухой не перепутаешь.
Лапоть приподнялся, тяжело вздыхая:
— Вот всю жизнь я у тебя на побегушках. Всё бегаю туда-сюда. Сюда-туда, — но всё равно пошёл к спуску в бомбоубежище.
Именно в него скорее был превращён усиленный подвал дома с дверью, способной выдержать прямое попадание небольшого ядерного заряда.
Боря только на Стасяна посмотрел. А тот уже прогулялся, нагулял аппетит. Потому снова уселся и принялся новое мясо из тазика утрамбовывать, пока совсем не остыло. Но там уже почти ничего.
С удивлением подхватив последний кусок со дна тазика, Стасян тут же снова подскочил и пообещал:
— А я тогда следом крылышек на решётке сделаю! И сосисок отдельно с овощами подкопчу. Да и салатов надо подрезать. «Цезарь» уже на «пиратский» похож. Курицу всю съели, одни листья остались.
«Все ещё голодный, в общем», — быстро понял внутренний голос.
— А я тогда отлить сгоняю и… есть тут у меня одна идейка. Обмозговать надо, — добавил Шац и пошёл домой вместе со Стасяном по пути.
Боря поднялся следом. Поморщился, но спорить с мужиками не стал. До бани прогуляться милое дело. Парная давно нагрелась, только и ждёт компании. Бассейн наполнен до краёв, только холодный, зараза. Как в прорубь руку окунаешь.
«Зато — взбодрит и отёк быстрее спадёт», — тут же посоветовал внутренний голос.
Взгляд невольно на часы упал. Ещё те самые, что Князь подарил. Ну или как бы подарил. Просто дочь настояла, чтобы одел. А чтобы снял — разговора не было. Так и остались на запястье болтаться последние месяцы. И те часы показывали, что за полдень уже давно, а это значит, Москва точно проснулась. И пока все-все не напились и снова важное дело не отложили, Боря решился на звонок.
— Вика? Привет! Слушай, Шац прилетел…
Разговор с дочкой Лопырёва не занял много времени. Минут десять. Но за это время удалось многое рассказать той, что ещё не сменила фамилии. И рассказал Боря именно для того, чтобы не обижалась на отца и точно знала, что с ним дальше будет.
«Лучше сразу правду-матку, чем все эти увёртки», — решил внутренний голос: «Она обязана знать. А вот что будет с этим делать — уже другое дело».
Пока московская блондинка взяла паузу, чтобы обдумать полученную информацию, Боря на датчик температуры посмотрел. Там 110 градусов по Цельсию. Удовлетворённый результатом, снова на улицу вышел. А у беседки уже новая кутерьма. Шац притащил армейскую сумку из дома, а следом с гаража на пару с Лаптем прикатили стенд, состоящий из склеенных обрезанных брусков, уложенных друг на друга в замкнутый по краям контур. Конструкция на вид надёжная, устойчивая.
Но дело было не в ней.
— Где карлик, блядь⁈ — никак не мог взять в толк Шац, даже скамейку погладив, где Маливанский храпел буквально минут десять назад, когда из дома возвращался и в гараж направился.
Гараж тот подозрительно пустой оказался. И новое строение добавила вопросов — чисто печь доменная. Но стенд под покрывалом никто не брал. Потому в пыли весь. Запачкались, пока катили.
Из дома следом Стасян показался. С решёткой в одной руке, полной крылышек и новым тазиком с порезанными овощами подмышкой.
— О, а где Маливанский? — повторил крановщик следом.
Все тут же на Боцмана посмотрели. Неужели съел⁈
Но ротвейлер как валялся в углу беседки, так и не двигался.
— Не, он не брал, — первым заключил Лаптев. — Он как сытый удав, который объелся и в ближайшее время на новую порцию еды не претендует.
— Не брал пёс! — поддержал и Стасян. — Он же накормленный.
— Тогда где карлик, я вас спрашиваю? — продолжал распыляться хозяин дома, и чтобы точно показать, что зол, сумку раскрыл, что с собой привёз.