«Значит, рано или поздно появится ещё один ребёнок», — веселился внутренний голос.
— У меня же ещё дома на реализации стоят, как на риелторе, — вспомнил Боря, но снова погрустнел. — Но в Жёлтое золото сейчас вообще никто ехать не хочет. Нужно время, чтобы всё улеглось. Успокоилось. А у нас тротиловые шашки кто-то взрывает! Не знаешь, кто?
— Ну-у-у, — загрузился и крановщик следом, не помня толком, что творил всю жизнь, но отлично помня все косяки последних дней.
И если по ним судить, то человек-косяк получался. Эталонный.
Теперь уже Боря накидывал ему сверху:
— Вот на кой хрен ты вообще этот арбалет-то несчастный по пьяни взял? А? Бабу у полковника ещё спиздили. Умнее ничего с Лаптем найти не придумали? — даже начал заговариваться Глобальный, не привыкнув людей ругать. — Велосипед ему ещё сломал. Горный. А ты знаешь, сколько горный стоит? А про шашку я вообще молчу. Я-то, дурак, думал, что от тратила только в анекдотах и мультиках прикуривают, а тут Стасян появился и сломал все представления о мире. Тоже мне супергерой нашёлся! Баню на небо подкинул одним щелчком пальца! Ну не пиздец ли⁈
— Да бля-я-я-дь! — рявкнул Стасян, в какой-то момент устав от этого потока, и так треснул ладонью по пластику над бардачком, что подушки безопасности сработали мгновенно!
Как от фиксации столкновения с дорожным отбойником.
Глава 22Бах и все!
Боря только руль удержать успел, когда белое и мягкое в лицо прилетело, обзор закрыло, а автомобиль в сторону повело. На рефлексах руки сработали, выкручивая рулевое колесо в сторону заноса. Затем в другую дёрнуло, повело. Вильнул автомобиль бампером раз-другой-третий, а затем у края обочины застыл, как будто так и было.
Убрав активированную подушку безопасности, Глобальный понял, что благодаря этому манёвру ни на встречку не вылетели, ни в кювет не слетели. На дороге остались. Пустой, как кошелёк за день до зарплаты.
— Живой? — спросил сантехник, когда сердце из горла перестало выпрыгивать.
— Живой, — сглотнул Стасян. — Как будто отвёл кто.
Помолчали, приходя в себя.
— Слушай, — раздалось в полной тишине от крановщика. — Ты бы тоже иконку поставил, что ли?
Хохотнули.
— С палочкой? — добавил Боря и они нервно рассмеялись в голос.
И так же синхронно замолчали. Вылезли из автомобиля.
— Есть закурить? — тут же спросил Стасян, чтобы времени не терять.
— Ты же знаешь, я не курю.
— Ладушки, — как-то подозрительно быстро смирился тот и давай устраивать покаяние. — Ты ведь ещё и не пьёшь. Это мы… грешные.
— Так и не ты не пей, — безразлично пожал плечами Боря и добавил. — И не кури.
— А как тогда жить? — не понял крановщик.
— В удовольствие, — хмыкнул сантехник.
Осмотрелись. Проверили автомобиль. Ни царапины на нём. Только передними колёсами немного увязли. Чуть сдай назад — выедешь.
У леса они. И на трассе грунтовой никого. Как с федеральных шоссе ушли и дороги областного значения позади оставили, так редко попадаются автомобили. Никого вокруг. Только съезд с дороги в дебри. И у самого леса макушки торчат. Не одна большая, но сразу четыре.
— О, а вот и храм, — обронил Боря, вместо того, чтобы снова начать Стасяну высказывать.
Вроде как не потребовались бы иконки, если бы дебила не вёз. С другой стороны, сам же его и спровоцировал. Никто не суёт под нос бойцовой собаке палец, когда слюной брызжет.
Так чья правда?
— Странный он какой-то, — присмотрелся к верхушкам Стасян. — Маковки не вижу. Ещё и квадратный, судя по всему. Тёмный какой-то. Не находишь? Не похож на канонический.
— О, да что ты заладил? Может просто — скит? — отмахнулся Боря, закрыл автомобиль и пошёл к храму по дороге-съезду. — Может, тут люди как раз без наценок всё делают? Ну или хотя бы берут… по-божески.
Полон сомнений был крановщик, но за другом пошёл. За таким хоть в огонь и воду с медной трубой в руке шагать и шагать. Если за подушки не предъявляет, уже хорошо. А если и про тратил забудет, арбалет не вспомнит, велосипед из головы выбросит, насчёт которого Лаптев ещё вообще не в курсе, и про прочие прогулки в город в ночи больше слова не скажет, то золото, а не человек. У такого могут и крылья следом появится.
Другой, может быть, и расстроился бы. Но только не Боря. А судя по уверенной походке после возможного ДТП, корешок ещё и духовным здоровьем озадачился. Племянника или своего, уже не суть. Главное — намеренье.
Оба путешественника спустились по дороге и замерли у развилки. Теперь приходилось решить пойти ли дальше по дороге и упереться в неплохо замаскированную среди леса парковку на десяток автомобилей или срезать и пойти к строению напрямки по узкой тропинке?
— Господи, дай нам знак! — крикнул Стасян так, что с верхушек сосен попадал снег, а где-то в глуши леса начал выходить из спячки медведь.
— Стасян, не ори.
Боря замер. Прислушались на пару. Поблизости с крыши сиганула в снег ворона. Отряхнулась и довольная, полетела обратно.
— Купается в снегу. А здание использует как трамплин или горку, — добавил крановщик, отметив это птичье развлечение. — Идём! Знак нам уже дали.
Густой лес с почти вековыми деревьями неплохо маскировал объект религиозного значения. Но чтобы понять больше, требовалось подойти ближе и прочесть табличку на здании.
Издали видно лишь начало огромными буквами «Церковь…»
В то же время вокруг не было ни забора, ни указателей. Только само монолитное здание, которое словно пытались спрятать в чаще. На скорости если проскочишь, то и не заметишь с дороги. И съезд расположен так, что сразу не разглядеть. А вот осознанно это сделано или нет — кто знает? Спросить не у кого. Вокруг ни души. Только следы.
Боря снова остановился. Тишина такая, что воздух звенит. Дышится легко, но больше ни птица не пролетит, ни заяц не пробежит. Таинственностью всё заволокло вокруг.
— Говорят, на психику давит, когда вообще ни звука, — заметил сантехник. — Даже снег не хрустнет. Но как такое может быть в лесу?
— Ну так иди и хрусти, — буркнул крановщик и присмотрелся к тропинке. — Мы идём или что?
Фиксируя для себя эти нестыковки строения с окружением, Боря уже хотел повернуть назад, но тут Стасян выдал:
— Слышал криминальную хронику?
— Нет, а что там?
— Банда гопников, повздорившая в электричке с грибниками, бала вырезана под корень.
— Чего? — повернулся к крановщику Глобальный.
А тот с лицом маньяка продолжил:
— У одной половины банды ножки были выкручены, у другой — срезаны!
Богатырский смех раздался по лесу следом, сразу убирая напряжение.
Боря только рукой махнул:
— Ой, да ну тебя! — и сам пошёл по тропинке.
А по той даже провалиться не получается. Снег стоптанный. Люди ходят довольно часто. Вытоптали то, что не убрали.
Так ни разу не провалившись ни в грязь, ни в слякоть, до крыльца храма и добрались на пару. А там полная надпись уже читается: «Церковь адвентистов седьмого выходного дня».
Сама табличка маленькая. И по потемневшей стене видно, что раньше другая висела, побольше. Характерная полоса отпечаталась по контуру, более светлая.
Стасян тут же откопал в снегу старую табличку, а под ней ещё одну. Хмыкнув, крановщик прочитал:
— «Церковь имени старейшины Алагаморова». А тут у нас «Церковь сознания Хари Кришны» была, — сказав это, Стасян снова на новую табличку посмотрел и осуждающе покачал головой. — Братан, это не так церковь.
— А кто такие адвентисты? — не понял Боря, но предпринял попытку это исправить. — Христиане? Я пока про них не в курсе.
— Да вроде христиане, — пожал плечами собеседник.
— Почитают Христа? — уточнил сантехник.
— Да вроде Христа, — скривил брови крановщик. — Но не того Христа, который истинный Христос из Назарета.
— А их что, много было?
— Ну много-не-много, но есть латинский Христос, есть японский, корейский, китайский, есть африканский, — объяснил вдруг Стасян. — А адвентисты — это вообще протестанты. Они против Папы Римского протестуют. А у тех свой Христос. Такой же, но свой. Понял?
— А был же ещё какой-то Христос из Самары? — уточнил Боря. — Не его разве добрым самаритянином звали?
Стасян покачал головой:
— Самаритянином доброго язычника звали, который помог перевязать раны и в беде не бросил. Но ему за это ничего не было, кроме упоминания и уточнения, что все остальные «нормальные люди» проходили мимо,
— Так что с адвентистами по итогу?
— А то, что это не истинная церковь Христа, а подражатели истине, которых на Первом Вселенском соборе уточнили, — попытался объяснить крановщик. — А потом переуточнили до верного на Втором Вселенском соборе. Они там ещё решили, что лучше не упоминать, что Христос говорил про реинкарнацию, чтобы не быть похожими на буддистов. Да и у египтян один и тот же бог каждый день умирал и перерождался. Осирис. Повтор, считается. Ранее христианство ведь верило в переселение душ, а не в рай и ад всех определяло пожизненно до Второго пришествия. Ты думаешь, чего они по катакомбам пережидали, пока время реформации не подошло? А?
— Чего? — повторил Боря.
— Момента подходящего выжидали! — рассказал Стасян. — А то сложно христианство нести, когда палками и камнями тебя забивают, на костре жгут и на крестах распинают. Да и само христианство не от Христа в прямом пересказе вышло.
— Как так?
— А вот так! Даже не от двенадцати апостолов пересказано, что первый последователи Христа, а от ученика одного из апостолов — Павла. От него и поведано миру. Так что это пере-пересказ.
— По сути, это не христианство, а «павлианство» выходит? — прикинул Глобальный.
— Кто первым подал на авторские права, тот и прав, — не стал спорить Стасян. — Но видишь? Мы его так со временем окультурили, что хоть не осталось в нём ничего от Христа, всё равно — наше.
— Почему это не осталось? — снова не понял сантехник.
— Потому что мы крестами торгуем прямо у храмов, а не раздаём всем желающим. Христос пытался с этим бороться. Он денег за таинства не брал. Всего то и нужна, что вода была. Окунулся, прошлую жизнь смыл, грехи смыл, всё. Переродился. Всё остальное уже додумали. Позже атрибуты ввели. Чтобы было за что деньги брать. Но либо вера, либо деньги. Если совмещаешь — уже бизнес выходит, — добавил Стасян и снова уточнил. — Но всё равно оно наше. А всё остальное — уже не наше. Неправильное. Это тебе любой коммунист верующий расскажет, что раньше комсомолом был, а теперь свечки в храмах ставит и куличи на пасху освещает. Или бабка, что днём на лавочке проклинает всех в округе и через левое плечо плюёт при случае, но в Прощённое воскресенье раз в год раскаивается и в ус не дует. Они же как? Раз в этом мире не вышло райского сада построить, с другим подстраховываются. Места себе забронировали. А как дальше будет — не ясно.