Боря прищурился, пытаясь разглядеть неожиданного «родственника». Да лицо того под капюшоном скрыто. Что за брат такой?
«Что проходим-то?» — очень хотелось спросить: «А, крещение в смысле? Тогда понятно. Но почему так темно?»
Блуждая среди теней, так и прошли в центральное помещение. И тут же замерли. Посредине гроб стоял на пьедестале. А в нём женщина. Но не в саване, а голая. Вокруг неё мужики в рясах и капюшонах. Головы скрыты, а подолы приподняты. И каждый член в руках держит, словно прицелившись на избранную. И судя по учащённому дыханию, близок к завершению.
Тут-то Боря со Стасяном и поняли, что СОВСЕМ НЕ ТА ЦЕРКОВЬ. И только развернуться попытались, чтобы ходу обратно дать, как приподнялась дама в гробу и сказала:
— О, Боря. Привет!
Опешил Глобальный. Присмотрелся, а это Оксана. В свете свечей на подставке лицо хорошо видно. Соседка Наташки, что живёт этажом ниже. Она же — бывшая любовница Антона, что из жизни обоймы выпал.
«Вот это помотала её жизнь после стюардессы, конечно», — только и подумал Боря.
— Так, мужики, ему без очереди! — тут же добавила Оксана, знакомое лицо признав,
Но мужики уже не слышали. Мужики начали стрелять!
— А-а-а! — закричал Боря, больше всего желая вонзить в глаза пару остро заточенных карандашей.
Глава 23Туда и обратно
Глобальный вдруг поднял лицо от подушки безопасности. А он в автомобиле. Никаких храмов, мужиков и Оксаны нет и в помине. Да и откуда ей взяться, если улетела в какой-нибудь Дубай?
Рядом Стасян кряхтит, за шею держится.
«В аварию попали, вот и отключило», — добавил внутренний голос и Боря понял, что даже соскучился по нему, ведь во сне его не было.
Судя по всему, ненадолго обморок был. Так как радом на трассе так ни одного автомобиля и не остановилось.
— Борь… — прокряхтел крановщик первым. — Ты в порядке?
— Стасян, кто такие адвентисты? — тут же спросил Глобальный.
— А я ебу? — ответил крановщик ровно так, как и должен был, так как совмещать работу нужно либо с образованием, либо с верой. А всё вместе — каша получается. Особенно при попытке докопаться до истины.
— Действительно. Это моё подсознание, зачитался, — пробормотал сантехник.
— Чего? — не понял крановщик. — Головой, что ли, ударился?
Глобальный молча вышел из автомобиля. Осмотрелся. Да, рядом лес. Густой. Но никакого храма нет и в помине. Сугроб есть, в него и въехали. Бампер немного погнуло, передними колёсами увязли. Но ничего серьёзного.
«Как во сне прямо!» — тут же уточнил внутренний голос: «А может ты видишь будущее? Кого там снова выбрали президентом?»
Боря над этим не задумывался. Только к крановщику подошёл.
— Так что ты там про Вселенские соборы плёл?
— Про какие-какие заборы? — округлил глаза крановщик, смутно себе представляя картину, как забор по всей Вселенной тянется.
Вселенский!
— Ну да, ну да, — потёр щеку Боря и решил, что больше не будет зачитываться религиоведением в свободную минуту. Ни ради племянника, ни ради родных, ни ради себя. Лет пятьдесят, может, стукнет, тогда и озадачится. А пока работать, работать и работать. Оно вернее будет.
«А языки как копья пусть другие ломают над вопросами веры, верования и обрядов», — подытожил внутренний голос.
Водитель снова сел за руль. Но с предсказаниями вышло не очень. Просто дать задний ход на этот раз оказалось мало. Забуксовали колёса.
— Чёрт! — обозначил недовольство Глобальный.
Тогда за дело взялся Стасян. Сначала сзади подошёл и за бампер ухватился.
— Я тебе дёрну! — показал ему кулак в зеркало заднего вида Боря. — Спереди давай!
Крановщик без споров отпустил хрупкий на вид бампер, зашёл спереди и просто толкнул. Автомобиль не танк, потому вылетел на дорогу сразу, как миленький. Боря только в удивлении на «парковку» посмотрел. Переключить даже не успел. Не то, что задний ход дать.
«Он вообще, человек?» — тут же уточнил внутренний голос.
Боря вздохнул. Похоже, без медведей в роду не обошлось. Но лучше такой Стасян, чем озадаченный вопросами веры. Большую часть грунтовой дороги ехали молча.
Станислав Евгеньевич Сидоренко, он же комиссованный старшина с позывным «Гробовщик» разговорился под конец, словно родные места почуял. Но сколько бы не всматривался во встречных людей, ничего не щёлкало, не переключалось.
— Ну что, Стасян? Вспоминаешь?
— Вообще нет.
Не помнил никого крановщик. Словно вовсе не знал. И вместо описаний сельских просторов, начал рассказывать то, что ближе ему было в памяти. Насчёт того, что раньше всплыло. Радио всё равно не работало в этой глуши, так что отрабатывал за фоновые звуки.
— Не, Борь, я не пойму. Чего натовцы постоянно жалуются, что мы не по правилам воюем?
Глобальный молча посмотрел на крановщика, но тот ждал ответа.
— Ну да, на войне какие правила? — вынужденно добавил сантехник.
— Нет, не то, чтобы их вообще нет, — уточнил Стасян. — Они есть. Неписанные. Пленных брать и кормить, заботиться о раненных, гражданских не трогать. Это понятно. Это вообще обсуждению не подлежит. Но они же как говорят, что мы ПРОТИВ НИХ не по правилам воюем. То есть умирать не хотим от их снарядов и патронов. И не стоим кучей, в небо пяля, а прячемся по укрытиям. А когда это мы на такие правила подписывались? Да никогда! А на войне ведь главное что?
— Выжить? — переспросил сантехник, воюя пока только с трубами и локальными недоразумениями, часть из которых и создавал крановщик.
— Победить! — воскликнул Стасян, свою волну поймав. — А, чтобы победить, надо выжить. Умереть за Родину мало. Надо ещё и не проиграть. А для этого надо хитрить, изворачиваться и думать наперёд. Так что я понять не могу, какие они нам правила приписывают?
Боря задумался. Ну да, есть проблемы локальные, местные, маленького человека. А есть большие, глобальные, для широкого круга людей. Те и другие — проблемы. Но есть нюансы.
— Договор о неприменении ядерного оружия мы соблюдаем? — продолжил объяснять скорее старшина, чем Стасян. — Соблюдаем! Ведь пока только американцы против людей и применяли ядерное. Но раз японцы предпочли забыть, как их города с лица земли стёр «мирный атом» это их дело.
— Хиросима и Нагасаки? Даже я помню, — добавил сантехник, который мало знал дат в истории, но август 1945 года был чем-то особым для человечества, как и апрель 1986 года, когда рванула Чернобыльская атомная станция. Это уроки, которые человечество активно игнорирует.
— С пленными обращаемся, согласно Венской конвенции? Обращаемся! — доводил до сведения Стасян. — Что-то ни один возвращённый из плена ещё в суд не подал, что пытали его. И ногтей вырванных фотографий не было. А ведь попади одна такая в социальные сети и это бы взорвало мир!
— Это да. Масс-медиа работает против нас.
— Всякие кассетные или фосфорные боеприпасы, которые запрещены, применяем? — снова спросил крановщик. — Нет. В отличии от некоторых. И ведь тяжело нам там, Боря. Но даже из последних моральных сил — держимся. И оскотиниваться не собираемся. Но в отличие от англичан, просто так Дрезден не бомбим. Если нет на то военно-стратегической задачи, никаких акций устрашения не создаём. Всё только по факту. Нашли военный объект — уничтожили.
— Ну, да. Чего им ещё надо? — пробормотал Боря. — Спиной повернуться?
— А надо им, Боря, чтобы проигрывали мы на таких заведомо не выгодных условиях, — объяснил Стасян. — Западники всю историю были послушными исполнителями. Их военные машины всегда были неповоротливыми, одной концепции. То в окопах сидят, предлагая артиллерии работать, то танки у них всё решают, то авиационные бомбардировки. А при многоуровневом подходе они теряются. Как так, мол? Мы творим что хотим, а вы играете по правилам, но ещё и побеждаете? Вы там совсем с ума сошли, что ли?
Стасян до того разошёлся, что поддакивать уже не требовалось.
— Для них ведь ясно-понятно, что Александр Невский специально заманил тевтонцев на лед Чудского озера. Это ж хитрые, коварные русские. А у немцев что, мозгов не было самим сообразить, что какого хера вы лезете на весенний лёд? Не сориентировались по ситуации, выходит. Смекалки нет.
Боря улыбнулся. А крановщик из временного политрука продолжил историком-философом:
— Или вот Мамая Дмитрий Донской наебал лихо, оставив Засадный полк. А как же монгольская разведка? А никак! Проебалась! А как граф Орлов и Чесменское сражение? Пожертвовал малым, поджег брандеры и спалил весь турецкий флот к чертям, применяя условия местности. Узкая бухта не спасла турок, а сгубила. А Федор Ушаков вообще взял да сломал строй кораблей, который всегда использовался в морских боях. Потому что заскорузлые они, за старое цепляются. А мы предков поминаем, но и новые подходы ищем. От того у нас и появляются Колобановы, Нестеровы и вообще Зои Космодемьянские!
Тут Стасян присмотрелся к строению на въезде в деревню, словно вот-вот вспомнит, но лишь поморщился, как и от знака «Петюхи».
Так ничего и не вспомнив, крановщик продолжил:
— Но опыт прошлого не применим, Боря! Вот Суворов. Альпы. «Чёртов» мост. Офицеры своими шарфами связали бревна для переправы и лезли в ледяную реку, в то время французы пили вино на пикнике у речки. Наши перебрались через реку и по жопе им надавали. И НИКТО из французов не ожидал, что в холодную реку можно залезть, пожертвовав собой ради общего блага. А до этого богатыри Суворова недели через Альпы перебирались без всякого приспособления и тёплой зимней одежды.
Бору голову почесал. Похоже, Стасян был близок к прорыву, раз столько всего прочитанного или просмотренного вспомнил. Ведь явно уже из своего прошлого копает.
— Или вот по классике пройдёмся, — даже не думал затихать крановщик. — 1812-ый год. Наполеон с полумиллионной «освободительной» армией вторгается в Россию. Крестьяне посмотрели на господ в лосинах, удивились безмерно. А на грабёж, насилие и отбираемые урожаи следом приглядевшись, порядком прихуели от такой «идейной демократии» и тут же в партизаны пошли, — Стасян хмыкнул. — А один из таких «освободителей» граф Де ля Бортез был настолько уверен, что французы несут миру истину, что попал в плен на противоходе. А как попал? Да просто получил по башке простой оглоблей от крестьянина, возмущённого тем, что грабят его ради высших целей, почём зря! А ЧТО при этом сделал француз, которого не прирезали и не изнасиловали в ответ на грабёж его солдат мирного населения, а просто пленили? Он ЖАЛОВАЛСЯ в письменном виде в Париж, что крестьяне ничего не понимают насчёт светлого будущего Российской империи. И Наполеона не понимают, который просто хочет вырезать половину России и заселить французами. Ну чем не душка? В живых оставят лишь тех, кто не против служить в рабах. Но как эти коварные русские не понимают, что в рабах под французами лучше, чем при собственном царе в поле?