Боря как стоял, так и присел на крыльцо, с бледным лицом и ничего перед собой не видя. Хоть снова в кому впадай и больше из неё не выходи. Ведь по Ту сторону точно нет никаких долгов.
«Разве что кармических», — обронил внутренний голос.
Расслышав большую часть разговора, Лаптев только рядом присел и третью закурил:
— Шестьдесят миллионов? Охуеть. Такие суммы даже сами дальнобойщики годами отдают, жопу под руль приклеив. Он ещё что-то говорил, а Боря слышал только отдельные фразы. В ушах стоял гул.
Смахнув молчаливые слёзы, Глобальный обронил хриплым голосом:
— Теперь ещё и ресторан отожмут, — горло на время перехватило. Образовался ком, мешающий говорить. Продолжить удалось не сразу, — А я его даже открыть не успел. И Аглаю подставлю. А та тоже заняла где-то. С головой ушла в ресторацию, профиль почти полностью поменяв. А всё почему?
— Почему? — переспросил Лаптев.
— Потому что в меня поверила, — глухо ответил Боря и добавил тихо. — Они все почему-то в меня поверили. А я…я… не… смог…
— Откажись от отца, — сказал вдруг Лаптев, подумав в сторону упрощения жизни.
— Что? — даже прищурился Глобальный. — Что ты сказал?
— Откажись от него. Не бери его долг. Он сломал — его проблемы. Такое не вынести, Боря. Сразу не собрать тебе. И мне. И Шацу, походу. Это ж… много, Борь. Люди за жалкую сотку тысяч на банкротство идут. А тут…
— В смысле откажись от отца? Ты чего, Лапоть⁈ Это же… отец!!! — поднялся сантехник и подцепив на поводок собаку почти на ощупь, пошёл к дороге, толком ничего перед собой не видя, но крича ходу во весь голос. — Я НИКОГДА НЕ ОТКАЖУСЬ ОТ ОТЦА!!!
Cтепан МазурТот самый сантехник 9
Глава 1История Маливанского
Тюрьма — не место для полёта фантазии. Но и скучной её не назовёшь. Здесь своя тихая, размеренная, серая жизнь, которую, однако, иногда способны разукрасить яркие персонажи.
Григорий Маливанский, к примеру, рассказывал анекдоты. Пока вели по этапу лучше занятия не придумать. Себя подбодрить и настроение создать. А то мрачно вокруг среди серых стен, а унывать не хочется.
— А такой слышал? — спросил он конвоира и выдал очередной перл. —
Зона, значит. Хата. Сидят зеки. Охрана заводит дедушку. Ну, дед как дед. Он здоровается, представляется. Зеки видят, что дедушка арестант со стажем: восемь ходок, семь побегов — вся хуйня, короче. Они зовут его к себе, угощают папиросой, чифирком. И тут дедушка вдруг достает свою кружку и из общей кружки наливает себе. Зеки ему, мол. Старый ты чего со своей кружкой? У нас все порядочные, чертей нету. Почему с нами не пьешь? Тот им и говорит в ответ. «Расскажу историю, братки. Трахаю я, значит, бабу перед последней ходкой. И вдруг захотелось её ТАМ полизать. Думаю, хрена мне терять? Старый уже, а ни разу и не попробовал на вкус женщину. Так она, не поверите, сладкая как арбуз!". Кто-то из арестантов помоложе в ответ тут же выдаёт: 'Ты чего, она ж соленая!». Дед, хитро улыбнулся и добавил: «Вот потому я и со своей кружечкой!»
Конвоир Оглобля пытался не ржать в голос, пока вёл карлика до камеры постоянного содержания. Даже напарника не надо. Метр с кепкой. Да и куда ему бежать в наручниках?
«Уж кому-кому, а карлику здесь точно делать нечего», — ещё подумал Оглобля: «Это же как ребёнка посадить. А место малолетним преступникам, разве что, в „малолетке“. Так хотя бы по росту сошлись со щеглами. Но этот кадр нигде не пропадёт».
А Маливанский просёк фишку и шпарил шутками уже в обмен на полезную информацию. Так и шли, веселя и веселясь.
Поставив осуждённого и заключённого под стражу для выполнения приговора Маливанского перед дверью камеры, конвоир сказал:
— Ладно, давай последнюю шутку. И всё, пришли, Гриня.
— Без базара, — ответил карлик и повернувшись к конвоиру, выдумал новую шутиху на ходу. — Знаешь загадку о зоофиле?
Оглобля думал недолго:
— Нет…
Маливанский прочистил горло и с ходу выдал:
— На него похожа каждая собака. И не лают, не кусают во дворе.
В очередной раз прыснув, Оглобля смахнул слезу и сказал:
— Короче, главный у них — Алагаморов. Старейшина. Сектант. На лохах сделал миллионы. Даже звонить никому не пришлось, сами принесли и квартиры переписали.
— Хочешь заработать денег — создай свою секту? — уточнил Маливанский. — А посадили-то чего? Не поделился?
— Не на тех нарвался, говорят, — ответил Оглобля. — Но это ещё что. Вчера ещё и мэра на хату завезли. Хотели на «малину» посадить, как высокопоставленное лицо, но этот как раз вообще делиться отказался. Вот и сунули… ко всем остальным.
— Погоди, это того мэра, что двести миллионов из бюджета города спиздил? Так говорят.
— Так это только в этом году. Ты вот мост через реку видел?
— Нет.
— И я нет… а по бумагам он есть, — уточнил Оглобля. — Даже двухсекционный. Но, говорят, что делиться под конец первого квартала не стал, поэтому и присел. Говорят, новый мэр даже перспективнее. Сам в бане моется. Сам анекдоты рассказывает. Сам куда надо заносит. Сразу. Без напоминаний.
— Откуда знаешь?
— За него быстро поинтересовались, — похвастался конвоир. — С прошлого места работы весточка пришла. У нас же как? Сначала компромат, потом «добро» на работу. А то как без компромата работать? Такие там наработают, ага! Начнёт ещё технику закупать на уборку дорог зимой. А дальше что? Школу построит? Тогда всем придётся школы строить и детские сады, больницы ремонтировать. А там вдруг выяснится, что врачей не хватает и в учителя никто не хочет идти. Одна проблема другую вскроет и начнётся зачистка. А оно нам надо? Живём же как-то, потихонечку. И ещё проживём. Дотянем.
Гриня кивнул с пониманием и повернувшись к двери камеры, словно боец перед боем, разрешил:
— Ладно, пора… открывай.
Оглобля хмыкнул, но дверь открыл. Запустил осуждённого, затем снял с него наручники через проём, в которые тот руки окольцованные и просунул, едва дотянувшись до окна раздачи.
Маливанский тут же повернулся к построившимся в ряд сокамерникам и сказал сразу, чётко, но вообще не то, что требовалось:
— Маливанский я. Обо мне многие слыхали. У меня брат в Москве таксует. Многих людей знает, за кого не знает — поинтересуется. А вы слыхали о старой традиции? А я вам расскажу! Раньше, в стародавние времена между мужчиной и женщиной, впервые возлежавших на ложе, на кровать посередине подсовывали толстую бабу. Она ела калачи, много разговаривала и крошила. Так и появилась традиция крошить в постели.
От такого вступления завис даже Старейшина. Алагаморов, обычно сам первым обращался к новоприбывшим, когда попадали в ступор.
А теперь больше всех задумались его рослые помощники — Блоб и Джоб, один из которых был без передних восьми зубов. Он во время улыбки мог легко поймать на лету муху вместо позитива.
Что и случилось прямо на глазах сокамерников.
— Вместе с карликом, падла залетела! — добавил сочувствующе его партнёр по грабежам и служению.
— Ничего страшного, сплошные витамины и микроэлементы, — добавил ему и Старейшина.
Пока помощник плевался и откашливался, Гриня успел разглядеть получше остальных, классифицировав их по группам. Вон мужик средних лет, годков сорок ему, немного лысоватый, держится отстранённо и стоит в углу. На кровати рядом с ним сидел часто моргающий мужик в компании такого же мужика, но постарше.
«Оппозиция», — тут же понял карлик, не имея никакой иной информации о Егоре Павловиче Валетове по кличке «Валет», Антоне Сергеевиче Иванове по кличке «Шмыга» и Тимофее Вольфовиче Старкове по кличке «Старый». Каждому кликуха прилетает либо от фамилии, либо от образа, либо от образа действия.
Они все улыбнулись, но не больше положенного. Шутка, может и зашла, но ржать в голос не стали. Зато заржали ещё трое по камере: старый «авторитет» Хрущ, он же Хрунычев Никита Сергеевич, и его близёхонькие — Михаил и Семён, что когда-то тоже охранниками были, как и Егор. Но профессиональным образованием не обладали. Ибо как сказал один неизвестный: «Профессиональное образование — это честь, а высшее образование и у охранников в магазине есть».
«Старая власть», — понял Малиновский. А ещё он понял, что пришел в камеру на двенадцать мест одиннадцатым. Почти полный комплект. Что означало одно — укрупняют. Видимо, начальство планировало делать ремонт в других камерах, либо перетряхивало местные порядки.
Маливанский прищурился. Всё вокруг очевидно — три группы, вступай в любую. Но ещё за столом-«пеньком» сидел одинокий мужичок с толстым лицом добрячка и пил сладкий чай, а совсем не горький чифирь. Так как совсем не морщился.
Напротив, едва прозвучала шутка, как он хохотнул и добавил:
— О, новенький! Проходи, присаживайся. Веселить нас будешь. Я же давно карлика хотел завести. Вспышку с покемонами пропустил, так хоть так кого-то поймать. Да зам говорил, что это уровень губера. Мэру, мол, не положено. Только секретарши, водила и охрана. А мне ли не положить на всё, что положено? А? Я же — власть в городе! Кто эту зону грел по-твоему? ЖЭК? А-ха-ха! Да они бы без меня ноги сосали. Причём без носков.
В этот момент Маливанский и понял, что перед ним мэр, к которому ещё никто не примкнул. Хотя человек вроде бы мост построил и набережную облагородил. И если бы не остановили, кто знает, может и на метро мог бы покуситься?
«Не всем же плитку и бордюры класть, кому-то и творчески мыслить надо», — подумал Гриня: «Наверняка, на строительство детского дома откладывает копеечка к копеечке».
Судя по довольному лицу, добряк с лицом колобка на прогулке только что посылку получил. Если быть точнее, передали в первые часы пребывания. Ей и откупился от сокамерников.
«А может быть, всё не так было», — снова подумал Гриня: «Но раз улыбается, значит, у него все схвачено».
Решив мгновенно сформировать с обладателем сотен миллионов неучтённых рублей новую группу, Маливанский кивнул ему как старому другу, прошёл в наглую рядом со Старейшиной, ткнув того боком и присел на лавочку у стола представителя новой власти.