— Но свидетель несовершеннолетний, да и мать напугана, любые показания даст, — снова уточнил Хромов и со вздохом добавил. — А других мы днём с огнём теперь не найдём. Разбежались все. И что в сухом остатке завтра останется? Ходатайство диаспоры. В том числе уважаемых бизнесменов города с бумагой, которые ручаются за своих.
— Выдворят за границу и всё. Нет человек — нет проблем, — буркнул Сомов. — А через лет пять могут вернуться и по новой беспредел творить. А по сути всё просто — мы проигрываем с таким подходом. А они посмеются и повторят. Обязательно повторят, если не остановить!
— Так… есть общие законы для всех, — подчеркнул Хромов. — Ну выпустим мы Борю сейчас и его на куски под окнами и порвут, на них наплевав. По пути только после этого система начнёт разбираться и накажет всех виновных… задним числом.
— Нам живой сантехник нужен на район и живой герой, а не его похороны и правосудие постфактум, — добавил тихо Кишинидзе, очень желая собрать эту картинку в рамках закона.
Но в ней явно не хватало пазлов.
Тут уже все трое подошли к окнам, где количество что-то требующих бородатых мужчин, махающих руками всё пребывало, как и количество скрытых лиц. А с ними росло и количество женщин в закрытых одеждах, требующих покарать «мстителя за порчу мужей», как гласили таблички. Причём с жуткими опечатками, так как писать по-русски из них мало кто умел, но отлично умел требовать от России дотаций. Держава богата. Державе не жалко.
— Ну да, — глядя на это дело, добавил Сомов. — Они теперь не могут работать и обеспечивать перевезённые с южных окраин семьи. Но могут получать пособия по потери трудоспособности, как уже получают пособия на детей. Ведь все записаны в нуждающиеся. У диаспор хорошие осведомители из юристов. Свои подскажут. Свои не бросят. Зато умолчат, что за те же деяния на родине получили бы высшую меру. Или палками бы забили и камнями закидали, и никто бы и слова не пикнул.
— А может на пятнадцать суток его закрыть? — первым предложил Кишинидзе, которого своя диаспора хоть и поддерживала, но почему-то такой информацией не обеспечивала. Да и камнями никого не закидывали. Потому что у каждого своя родина и свои законы в ней. — До выяснения обстоятельств, так сказать. А там и эти устанут стоять и рассосутся.
Напротив, диаспора как раз заставляла Кишинидзе не бузить и спокойно работать, не поднимая шума. Свои люди в органах всегда пригодятся, абы что. Ведь в то время, как Армения третье десятилетие готовилась потерять Нагорный Карабах, Грузия второе десятилетие готовилась лишиться Южной Осетии и Абхазии. Игра на тоненького, где никто не мог предсказать результат. Но готовился к любому исходу заранее, если имел голову на плечах.
— Ну или лагерь организуют, с дежурствами, — хмыкнул Сомов. — Не митинг же, не разгонят. Да, Андрей Валентинович? Вот нахуй мы вообще нужны с такой работой, если помимо наших законов «для всех» есть их законы на нашей территории? Почему они от нас требуют своё? По какому праву? Нас захватили? Мы капитулировали? Что вообще произошло, что нам всегда хуй, а им банку варенья?
— Гриша, не доёбывай. У меня нет ответов, — обрубил Хромов, оказавшись в затруднительном положении, как начальник участка, возле которого зрело зерно недовольства. — Насильников будем судить по нашему закону, это понятно. Но чтобы никаких самосудов мне. А то распизделись. Признаки насилия фигурантами на лицо. Скорая помощь всё зафиксировала на девочке. Но и их побои сняты. Мало ли какой отчёт по итогу потеряется? — Тут старший офицер снова выдохнул и добавил тяжело. — И пока оба закона не договорятся между собой, какой сейчас уместнее, Борю лучше поберечь. Иначе на следующий отопительный сезон самим трубы варить придётся. А руки у тебя, Сомов, из жопы растут. Только и умеешь, что мышку дёргать.
— Так что по итогу, я виноват? — удивился Сомов. — Нашли крайнего!
Тут все резко посмотрели на Глобального, который весь последний час активно писал кому-то по телефону, так и не обронив ни слова. Последние его слова после входа в кабинет были: «Я сделал то, что должен был. У меня всё».
— Слушайте, а может в дурку его сдадим? На месяц-другой, — всё ещё искал варианты положительного исхода Кишинидзе. — Явно же не в себе парень. Полез за справедливость биться и о последствиях не помышлял даже. А теперь молчит битый час. А ему ещё дом мне искать. Не Сому же доверять это дело!
— Батареи, дом, — пробубнил Григорий Сомов. — О себе всё думаете. О своих интересах. А Глобальному теперь без охраны в городе не показаться. Каждая не по-нашему лающая собака уже знает, что он сделал. И хочет укусить простого русского мужика без связей. Прав или не прав — не имеет значения. Подкараулит не здесь, так при случае. И реанимацией дело уже не ограничится. Камнями забьют, тут ваша правда. Как в Средневековье. А мы потом будем бурчать: «Да, она вертится! Он был прав!».
Поморщившись от представления такой картины, не выдержал даже Хромов:
— Боря! Ну чего ты молчишь? Скажи уже, что думаешь?
Задержанный без наручников сантехник «до выяснения» вдруг поднял голову и выдал как на духу:
— А что мне надо сказать? Что у нас два фронта? Так это не новость. Но проблема не в том, что чёрные орды свои законы поверх наших кладут, заодно и на нас положив с усмешкой. А в том, что нет у нас проблем со свободой слова, мнений и действий. Но есть проблема с тем, что возникает после выражения этих мнений.
— Боря, ты говори, да не заговаривайся! — тут же выдал Хромов рекомендацию по инерции. — А то наговоришь сейчас ещё на статью! А статьи известные.
— Я что тебе, расист? Я насильникам лица поломал без оглядки. И только! — тут же добавил на эмоциях Глобальный. — Каждый из вас, думаю, поступил бы точно так же. Мне без разницы какой они национальности и какого вероисповедания. Если человек говно и сукин сын, то он в любой одежде говно и сукин сын. А я защищал ребёнка! — и Боря повернулся к грузину за поддержкой. — Арсен, будь это твой ребёнок, ты бы разбирался, кто там перед тобой? Паспорт бы попросил? Про веру уточнил? Наличие связей?
— Нет, — уверенно ответил Кишинидзе. — Наши, отечественные, дети ничуть не хуже их, заморских. Но мы их детей не трогаем. Вот и они от наших пусть подальше держатся.
— Вот и у меня своя правда. — продолжил Боря. — А будь возможность всё отмотать назад, ничего бы не поменял. Вот моё мнение, мужики.
Глава 12Восьмое Марта: день бонусов и прочих плюшек
Зазвонил телефон. Хромов метнулся к стационарному телефону, нервно подхватил трубку и ответил стальным голосом:
— Да!.. Вы уверены?.. Понял… Принял… Так точно!
Договорив с полковником Кашиным, майор вернул трубку на место и оповестил всех в кабинете:
— Кафешка горит.
— Какая кафешка? — спросил Кишинидзе, так как все точки общепита в городе знал. Лично посетил, не чуждый дегустаций. Так методом проб и ошибок мог хоть кулинарную карту составлять.
— Ну та, придорожная. По трассе из Новосибирска в город, — ответил Хромов, не спеша высылать наряд по указанному адресу.
— А-а, которая клиентов в больницу отправляет с отравлением стабильнее, чем гололёд зимой в травматологию? — припомнил Арсен. — Да я после их шаурмы с котами килограмм пять сбросил!
— Опасная у них методика похудения, что ни говори, — добавил и Сомов. — Я там лишай подхватил просто присев чаю попить. К чебурекам и близко не подходил. Но видел, как собака ими блевала.
— А меня чёрт дёрнул перекусить, — продолжил Арсен. — Херачил потом как из пушки. В присяде почти прямой наводкой выходило.
— Там же со времён Царя Гороха ремонт не делали, а про оборудование вообще молчу, — поддержал Сомов.
— Хреновая кафешка! — подытожил Кишинидзе и честно признался. — Не жалко. Я за СССР и дружбу народов, конечно. Но если они не за СССР, то нахрена мне такая дружба с признаками острой дизентерии?
Хромов только поморщился и добавил:
— И шиномонтажки на выездах горят. Все три. И кафе в центре города. И офисы по Пушкина. И на Калинина. Многовато для совпадения с коротким замыканием.
— Те самые офисы, которые «уважаемых бизнесменов» и подателей прошения с уверениями? — уточнил снова Сомов. — Так они в конец охуели со своими микрокредитами под триста процентов годовых на Пушкина. У меня сосед из-за постоянных звонков и угроз от коллекторов повесился. Приблуда у него такая была — всегда брать трубку. А это был лучший печник по области! Кто теперь вообще печки класть людям будет, кроме чёрно-ордынцев? А ведь брал всего двадцать тысяч на два месяца. Дочери на свадьбу. Да вот не смог отдать сначала тысячу. Приболел, затянул пару дней. Потом десять нагорело, пока выздоравливал. А как в себя пришёл и работать в полную силу начал, уже сотню должен оказался. И далее по нарастающей. Но пока за миллион не перевалило, сражался. Только на этот долг и работал днями и ночами. Пока очередная платёжка не подкосила.
— Ага, и ставки эти на спорт ещё на Калинина. Контора на конторе, чтобы видимость конкуренции была и было на кого спирать, — поддержал Кишинидзе. — Нахуй нам такой спорт, где всё решают ставки? Я теперь к каждому подозрительному голу присматриваюсь. Не пиздёж ли? Всё в большом спорте теперь кажется такой же пиздоболией, как реклама безалкогольного пива по телеку. Головой-то мы все по-прежнему понимаем, что это всё равно реклама пива. Не так ли? Или без алкашки и тотализаторов профессиональный спорт не вытягивает? Так на кой ляд он нам нужен, если в мировых чемпионатах не участвуем? Понизьте планку, займитесь любительским. Вложений меньше, зрелищность та же самая… Скажите, мужики? Я на дам в обтягивающих шортиках хоть в дворовых соревнованиях готов ходить смотреть. Ну а если мужики друг другу по лицу дают, то почему обязательно миллионы им платить? Слесари тоже готовы подраться. За тринадцатую зарплату… да и футболистам много не надо. Кальян, мяч, гольфы и пива ящик. Хоккей, конечно подороже выходит. Но ничего, скинемся всем районам на клюшки… Скажи, Борь?