«А Роман всё равно с Кинг-Конгом и прочими Монахами на репбазе до утра зависнут», — тут же подыграл внутренний голос, пока ноги размашисто шагали под полной луной среди строя автомобилей с букетом в руке.
Луна — это единственное, что можно увидеть на небе в ночном городе. Звёздам некогда тратить своё время на горожан. И только перед тем, как протянуть руку к кнопкам домофона, тот же внутренний голос подкинул:
«А что, если она не только тебе нюдсы отправляет?».
Вопрос застал врасплох. Но Боря уже не слушал. Рыжая гравитация подъезда оказалась сильнее. А свернуть на запасной аэродром к Оксане никогда не поздно. Где-нибудь, да переночует.
Но Оксане он точно кабинета выделять не будет. Пусть на кухне сидит. Готовить учится. А то тоже придётся сухой лапшой на работе питаться и домой под вечер бежать, позабыв про всю подлунную романтику.
Глава 27Лютый писец
Припарковав автомобиль, тянет на приключения. Позади ночной город, опустевшие улицы и почти пустые дороги. Вроде спать надо давно, время позднее, а впереди полный рабочий день, но щеки касается не подушка, а букет цветов.
Как иначе, когда тебе девятнадцать?
Ноги всё ближе ведут к прекрасно освещённому подъезду. Ощущение, что начальник управляйки вкладывался лишь в него во всём районе. Но думать о том недосуг. Букет лилий притягивает обворожительным запахом. Нюхать бы их и нюхать. А вот палец домофона так и не коснулся. Мужской голос, раздавшийся о откуда-то сбоку, сбил с толку.
Он донёсся из какой-то тёмной подворотни бодрый, требовательный:
— Ну наконец-то!
Боря повернулся. Говорил тот, кто в себя поверил. А вот обращались явно к нему, так как никого на улице у подъезда в довольно поздний час уже не было. Это отлично видно в свете фонарей. Если какие черти и ищут закладки по скамейкам в окрестностях, или недобитые холодами парочки целуются по кустам, того уже не видать. Тёмная зона за пределами света от подъездов полна опасностей, приключений и фраз, заканчивающихся на «…я же говорил\а!».
Россыпь лилий в красной упаковке упёрлась в мужичка небольшого роста. Лысоватый, с длинной шеей, которую спасал от ветра поднятый воротник куртки, тот подошёл вплотную, по-хозяйски подсветил цветы телефоном и с важным видом добавил:
— Годится!
Затем жадные загребущие руки незнакомца подхватили букет. А едва Боря открыл рот, чтобы возмутиться, (а заодно сработать по наглой роже двоечку, состоящей из прямой левой и хука справа), как тут же взамен в руке оказалась пятитысячная купюра. Что несколько сбило с толку.
При таком подходе желание драться пропадает моментально.
— Вас, курьеров, только за смертью посылать! — возмутился мужик, решив, что чаевых помимо заказа достаточно, чтобы разговаривать как угодно с человеком в рабочих синих штанах.
Не то, чтобы Боря не имел домашней одежды на ночь глядя, но с утра на работу идти отсюда ближе, не заезжая к Степанычу. Не в пакете же рабочее нести. Одежду всё равно снимут прямо с порога. Так какая разница в чём идти на свидание? Цветы же принёс, но и их забрали.
Правда, прибыльно забрали.
«Поздравляю, тебя перепутали с курьером доставки», — добавил внутренний голос.
Сам Боря добавить ничего не смог. Только дверь приоткрытую подхватил в последний момент за «клиентом», пока доводчик снова не закрыл на замок.
А что делать? Не бежать же вдогонку за мужиком, забирая букет. Позднее зажигание никому не интересно. Нелепая ситуация, ну да бог с ней. Завтра цветы принесёт. А сегодня и поговорить можно. По душам, да как следует.
С теми мыслями Боря шагнул в подъезд. По обыкновению, ехать в лифте не стал. А мужик только и рад был побыстрее дверь закрыть, чтобы одному отчалить. Бодрый, весёлый, насвистывал что-то себе под нос. Словно вторая молодость в нём проснулась.
«После сорока седина в бороду, а бес в ребро», — заметил внутренний голос.
Глобальный рванул по ступенькам вверх как торпеда на всплытии, желая отработать по цели. Только цель была не надводная, а оказалась на уровне седьмого этажа.
Боря остановился на шестом этаже, восстанавливая дыхание и слушая, как шаги мужика идут вправо, по хорошо знакомой дорожке. Затем раздался голос Оксаны на площадке, и губы невольно прошептали «вот сучка!».
Потянулся за телефоном.
— Владлен? Ты всё-таки решился? — заявила любовница на день. — Откуда знаешь, что люблю лилии? Белый — мой любимый цвет.
Раздался поцелуй вперемешку с милостями и комплиментами. Но Боря уже не слушал. Записав признание на диктофон смартфона и отправив звукозапись Антону с пометкой «хочу предупредить», он поднялся и с полным безразличием прошёл мимо седьмого этажа, поднимаясь выше.
Можно сражаться за женщину с одним оппонентом. Добиваться её, вырывая из цепких лап хоть у начальника, хоть у качка на анаболиках, хоть у бандита вооружённого, или так же вооружённого, но уже властью чиновника, который тебя на раз силой положения придавить может. То не имеет значение. Это почётное сражение за приз, адреналин и яркий оргазм на финише. Это понятно, приятно и вызывает восторг и трепет в процессе. Но когда в мужскую гонку врывается третий, интерес к объекту с широкими бёдрами и любой грудью падает ровно до нуля. Женщина из желанного трофея превращается в проститутку. По морально-волевым качествам.
«Потому что в патриархальном обществе, все фигуры, где больше трёх углов, осуждается автоматически», — подтвердил простую истину внутренний голос. — «Любовных квадратов и не бывает! А тут может быть даже многоугольник. Кто ту прошмандовку знает? Мы вот знаем! Наведывались. Но больше не будем. Правда, Борь?»
Боря кивнул. При том, что к самим женщинам с низкой социальной ответственностью у него претензий не было. Те хотя бы честно говорят, что клиентов у них много и ты лишь один из них. Поэтому давай без поцелуев. А с Оксаной судя по всему следовало сходить провериться до верного. Потому что мало ли таких Владленов в себя с ней поверило.
Где только берёт на ночь глядя?
Впрочем, мужик существо слабохарактерное. Рассыпь приманку — он и клюнет. А некоторых и прикармливать не надо. На голый крючок бросятся, едва заметят. Потому Владлен мог появиться в любой момент дня от похода за хлебом до комментария к группе «белый — мой любимый цвет»'.
Почёсывая причинное место, Боря переложил пятёрку в карман. Пригодится на лечение, если что.
В кармане звякнуло. С улыбкой прочитал ответное сообщение «вот сука!». И поднялся на восьмой этаж. На седьмой он больше не ходок. Даже если небо на землю упадёт. Как отрезало. Пусть у неё там хоть все лампочки перегорят разом.
Боря уже протянул руку к звонку у внешней общей двери, но звонить не потребовалось. Та оказалась открыта.
«Ждут! Это приятно. А не раздеться ли нам перед входом?».
Впервые за день отказав внутреннему голосу — холодно уже, не май месяц! — Боря прошёл в предбанник, тщательно вытер ноги на коврике и уже собирался потянуть дверь на себя.
Но тут услышал голос из-за двери:
— Ты в своём уме, Петя⁈ На восемнадцать лет как сквозь землю провалился, и на тебе! Берите и любите! Какой тебе Ромкин телефон? Да я сейчас тебе сковородкой по лицу заеду!
— Наташка, прозрение мне было на севере! — прозвучал подозрительно знакомый голос. — Я же чуть не окочурился в сугробе! Вон и мизинца на ноге нет. Ампутировали, отморозил. А как в себя пришёл по утру в лазарете, понял, что надо исправлять былое. Я и список составил. А там всего два пункта. Стало быть, с тебя и началось всё былое. Ты под номером один числишься.
Боря застыл, не понимая почему покрылся холодным потом. Сглотнув, посмотрел в глазок. Тот открыт в оба направления. Кто с огороженной площадки смотреть будет? Соседям давно не интересно.
Моргнул. Сердце застучало быстрее. Затем остановилось. Ведь в свете коридорных ламп Боря увидел свою постаревшую лет на двадцать копию. В зимнем полушубке и шапке-ушанке.
Расстёгнутый стоит гость на пороге и шапку ту в руках мнёт. А сапоги на меху рядом стоят. Не по погоде пока одет. Но это дело пары недель.
Разулся отец, видать, но дальше порога не пустили.
Боря как стоял, так и сполз по двери. Силы оставили. Только лбом в холодную дверь упёрся, чтобы в себя немного прийти.
— Наташка, другой я теперь! — заявил родитель по ту сторону двери. — Исправить всё хочу. Где Ромка? Где мой сын?
Ощущая острую нехватку воздуха, Боря отшатнулся. Но сил хватило лишь спиной к стене прижаться. Замер, глядя на яркую лампочку. Та слепила, в глазах плыли блики, но он словно не замечал. В ушах ещё стояли слова отца.
«СЫН? ОТЕЦ?» — кричал внутренний голос, пока Боря не мог произнести ни звука: «ЧТО ПРОИСХОДИТ⁈»
Карма словно настигла его мгновенно. Только что он заложил прелюбодеяние этажом ниже начальству, (чтобы сам сильно не блудил, а о жене больше думал), а теперь получал ответку от мироздания уже по теме «отцы и дети». Только помноженной на двое, на трое, а то и на все десять.
И этот десятичный пиздец означал ровно одно… Когда Боре было около двух лет, и он с полной ответственностью ходил под столом с просьбой о вкусняшках, что выражалось в слове-призыве «дай!», отец в это время ходил от матери налево.
Одно дело подозревать и совсем другое это поздороваться с рыжим результатом.
«Неудивительно, что Дуня могла заметить странности в его поведении. Или сама мать могла найти какие-то улики. Но пока дети малые, кто бы её слушал?» — прикинул внутренний голос.
Боря, ощущая щем в груди, понял вдруг, что намокли глаза. Сестра у него не дура, всё-таки. А мать, если и прознала, ещё почти пятнадцать лет терпела, пока в Италии не оказалась с более ответственным человеком. Такой даже мог полюбить её взаправду. Так же стало понятно, почему с сыном через губу разговаривает. От обид внутренних. Так же, как и с отцом, по его поступкам. Вот где истина, вот где корни зарытые. В блядстве батькином, в распутстве при браке.