Будить не стал. Укутавшаяся в плед гостеприимная хозяйка сонно плямкала натруженными губами. Дорвалась до всего, что пожать посмела. А чего стеснялась, то жала с закрытыми глазами. Лучше и не вспоминать, что в сумраке кабинета творила директор спорткомплекса «Юность». Среди теней ночных Боря порой вроде бы видел хвост у Дашки, рога и копыта. А как смеётся демонически — слышал. Но это не точно. Или не всё сразу было, а по отдельности. В порядке очереди между фразами «о, а так я ещё не пробовала» и «а что, так можно было?».
«Жила себе скромная спортивная девушка, бегала, изнывая от гормонов, прыгала, любви не замечая. А тут на тебе — накрыло. А всего то и требовалось, что мужика на ночь оставить», — добавил внутренний голос.
И следом Боря пообещал себе, что переименует комплекс в «Счастье» при расширении, едва бассейн пристроят на пару. Кабинет-то он теперь ей точно в коттедже выделит. Только его ещё тоже построить надо. А там пока и забора нет. Только родня связи налаживает.
А что происходит на работе, остаётся на работе, прекрасно понимал Боря. У каждого есть свои тёмные секреты.
«Кому и кунилингус — анафема», — тут же добавил внутренний голос.
Не споря с ним, Боря отметил другое. Если человек домой не поехал ночевать, то произошло нечто особое, важное. Так что будить по утру за пару часов до открытия старшего тренера Глобальный не посмел.
Бегать сил не останется. Конечно, если ходить вообще сможет. А вот растяжка пригодилась.
«Гибкая девушка — инициативы полна, да задора», — с наслаждением вспоминал отдельные моменты внутренний голос, тут же их и озвучивая.
Он словно заменил внутренний диалог. Так как в диалоге всё-таки отвечают, а внутренний голос Боря просто слушал без права ответа.
Одеваться пришлось в холодную, но уже сухую одежду. Надышали в кабинете, нагрели. Относительно тепло.
Выбравшись на улицу и потирая натруженную поясницу, Боря прикинул развитие событий. Если с предложением руки и сердца всё понятно и решено, то со стеклом как-то сразу не задалось. Во-первых, не работают ремонтные автомастерские в шестом часу утра. Во-вторых, выпал первый снег и засыпал салон от педалей по самый руль.
Смотрит Боря и видит: как снеговик сидит на кресле. А рядом снежная баба. Кайфуют на пару. Это при том, что сама рулевая колодка и всё, что рядом, заледенело под снегом. Лишь торчали одинокие дворники палками-сосульками.
Либо грызи, либо обламывай. Эвакуатор по-хорошему нужно вызывать. Отогревать, да отдать электрику на процедуры. Но это — после.
Боря попытался вызвать такси, но ближайшее обещало прибыть лишь через пятьдесят семь минут. Снег спутал и таксистам все приоритеты.
С тоской перевёл взгляд Глобальный на аппарат рядом на улице, условно напоминающий автомобиль. Снег скрыл косяки седана. Под снегом даже выглядел вполне себе автомобилем.
«Дороги пустынны. Ключи в кармане», — напомнил внутренний голос: «Не то, чтобы Колясик совсем был против маленькой прогулки, да? Мы же только до Степаныча доберёмся и всё».
Боря и сам припомнил, что крановщик ключи сунул ему в руку, пока кроссовки в торговом центре примерял. Свой карман продырявился. Что с таким руками и не удивительно.
Сантехник хмыкнул. В какой момент они вообще стали так близки, что тот ему ключи доверил, а он ему деда оставил на ночёвку?
Видимо, медицина сближает.
Ёжась от снега и ветра, в мастерке, штанах и кроссовках, с опухшей щекой, Боря снова вздохнул. Не хотелось на ветру стоять. Но холода снова не избежать. Почему только вчера, забегая к Степанычу, не оделся как следует? Поспешишь — людей насмешишь? Как бы не так! Просто шок от потери миллиона выбил из колеи.
«Но как-то до дома добраться надо», — стоял на своём внутренний голос: «Ключи бери и ехай в тепле. Или пешком иди там, где Макар телят не гонял! С такими ушами без шапки — самое то».
Ключи грели руку. Седан, несмотря на внешний вид, (который отпугивал лучше всякой сигнализации), завёлся с пол-оборота. А внутри даже кошками вонять перестало, выморозило неприятные запахи, утилизировало. Но лучше всего то, что водительское сидение было без шерсти. Словно собаки уважали хозяина и лишний раз не ночевали.
Перекрестившись и пробормотав «спаси и сохрани», Боря вывел седан на дорогу и неторопливо повёл в сторону сталинки Степаныча. Как оказалось, постовые в первый снег либо ещё не проснулись, либо уже разъезжали до развязок, где через час начнётся встреча любителей летней резины.
Стараясь не попасть в этот список, Боря вёл свой малоуправляемый болид с запасом расстояния. То есть так, как будто у него вообще не было тормозов.
Пронесло.
Припарковав долгожителя японского автопрома у подъезда, Боря приложил запасной ключ Степаныча к домофону.
В подъезде тепло. В квартире ещё теплее. Не пахнет больше престарелым блевантином и лекарствами валидольной направленности. Перекати-поле в область зрения не попадает, а пыль если и есть, то в глаза не бросается. Проветрено всё, свежо, прибрано.
Всё видно при свете коридора. Свет прямо с порога в глаза бьёт. Лампочку протёрли. Абажур от пыли смахнули.
Но больше поразили два существа за столом в зале напротив друг друга. Оба с красными глазами, в тельняшках. Подпирая подбородки среди россыпи пустых кружек, (некогда наполненными чаем), они сверлили суровым взглядом друг друга, порой гладили баян по очереди, и неспешно покачивали головами в такт, заочно соглашаясь с собеседником.
«Спелись на одной волне», — добавил внутренний голос.
Боря попытался обнаружить признаки опьянения на глазок, но оба как стёклышко. Да и как его обнаружить помимо красных глаз? В зале воняло чесноком так, словно оба подались в истребители вампиров.
Принюхался. Но кроме того — ничего. Стасян чистый сидит, бритый, на человека похож. Немного. Если типичный вид неандертальцев имеет спрос на сцене, то хоть сейчас в кинематограф.
Причина чесночного запаха оказалась в салатнице на столе, где осталось на ложку потёртой моркови, была добавлена не одна головка чеснока и всё припорошено сыром и майонезом.
«Салат „антисекс“. Похоже это вся еда, которая была обнаружена в холодильнике», — подсказал внутренний голос.
Осознав вдруг, что работать сегодня будет просто некому, потому что никто спать и не ложился, Боря уловил следующую фразу Степаныча:
— … Это ещё ничего, что его расстреляли, а он выжил. А вот у меня другая история была. Я же пока служил, разжалован был. Боря вот старшиной домой вернулся, а я — рядовым. После двух лет службы-то в советской армии. Ребята во дворе ржали как кони.
— Как так? — приподнял брови Стасян. — За два года рядовым? Это много, Василий Степанович.
— Много — не мало, — усмехнулся Степаныч. — Я ж повесой был. Нинка отказала без замужества, а я решил, что не нагулялся ещё. И в отрыв пошёл. Портвейн «три топора», сырок «дружба», прогулки под ручку со студентками, все дела. Профессию сантехника уже потом получил, как вернулся и за разум взялся. А в восемнадцать-двадцать меня за приключениями больше тянуло. Ну так слушай, как было…
Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год был тяжелым для армии Советского Союза. Речь не о количестве или качестве вооружения, или поставках провизии. Тут как раз всё в порядке было. Но последствия демографической ямы послевоенного периода сказывались на количестве служивых. Из-за дефицита в наряд по роте заступали два человека взамен трёх. А в нашей части была традиция «делового оборота». То есть жена офицера могла позвонить в любое подразделение и попросить прислать к ней домой пару солдат для собственных нужд.
Пару. Смекаешь? По быту нельзя иначе. Стиральных машинок ещё не было, а балкон как норка мышки был. Бельё вечно по гарнизону в тазиках таскаешь, сварив в кипятке. И отбелив предварительно белизной, от которой отлично слезала кожа на пальцах, но никак не выводились пятна на одежде. Они только насыщеннее становились.
Гарнизон состоял по большей части из хрущёвок, само собой без лифтов или совсем бараков, где и толчка нет, не то, что жизни. А как женщине ковёр вынести выбить, когда муж-офицер на службе? Ковры тоже были по весу такие, словно в них на стадии производства уже труп завернули. Комплектация такая. Таскай только, поправляйся.
Но пока в наряд по роте ходили трое солдат, кратковременное выделение пары из них было вполне допустимым, но настали тяжёлые времена демографической ямы — и вот их стало двое.
Дело было зимой. Закончился послеобеденный развод. Личный состав разошёлся по части, в казарме посапывали девятнадцать сослуживцев, готовящихся заступить в наряд. Один дневальный стоял на тумбочке, второй убирал снег на крыльце. Я заполнял журнал для сдачи наряда. Как вдруг раздался телефонный звонок. Дневальный позвал меня к телефону. Я представился так, мол и так, сержант слушает.
— Вас беспокоит жена капитана Коромыслова. Пришлите пару солдат. Мне ненадолго, минут на сорок. Затеяла генеральную уборку, а муж на службе.
И адрес назвала. Я-то сразу запомнил, но объяснить ситуацию не успел. Трубку повесила. Сейчас мебель из прессованных опилок делают, а советская мебель сплошь цельная доска была, а то и вовсе кругляк, с которого пару стружек сняли, на века чтобы, до самого конца света или вплоть до будущего светлого коммунизма.
Такая мебель всегда весила больше, чем может поднять один человек. Что для кооперации полезно и в обсуждении политических анекдотов уместно, да и у грузчиков всегда работа. С другой стороны — надёжная та мебель была. Но опасная. Русская женщина хоть и коня на скаку остановит, но иных шкафы и шифоньеры одиночек-энтузиасток придавливали, не раз слышал о таком.
Переживать я за женщину стал. Покумекал и вызвался помочь. Дописал журнал, тулуп накинул, метнулся кабанчиком. Думаю, управлюсь пораньше. Что там делать? Раз-два и готово. Ссориться с капитаном не хотелось.
Прибегаю: стоит в халатике тонком, разглядывает.
— Где шкаф-то?
— Зачем шкаф? — заявляет в ответ Коромыслова и улыбается, как будто знает где достать колготки венгерские. — Муж не скоро вернётся… А друг где? Управишься-то один?