— А где он? — резонно возразил Глобальный. — В пакете нету. Я все свои вещи перерыл, пока зимнее доставал.
— Как где? Конечно, в банке, — ответил, как ни в чём не бывало, Степаныч. — Кто ж такие деньги дома держит? Ты, Боря, совсем не умный, что ли? Деньги либо инфляция жрёт, либо тараканы.
— В банке? — не поверил такому удачному стечению обстоятельств Глобальный.
Вроде вчера только смирился, что всё потерял. И вот на тебе — на месте. Просто не так понял. Зря переживал.
— В банке, да не в бутылке, — повторил Степаныч и палец поднял как наставник, желающий мудрость высказать. — Но я на три месяца бухнул вкладом. Думаю, неплохие проценты под Новый Год нагорят. Там и отпразднуем как следует. Ёлку поставим, вон Станислава позовём. Мужик что надо, кстати. С высоты на всех не ссыт, а ведь мог. В политику такому надо. Может что путное и получится, если они там уже честные бои на выживание устроят.
Стас снова подавился от удивления. Полным именем его только перед выговором на работе и постановкой в угол в детстве называли. А чтобы в политику посылали — не было.
— А забрать раньше можно? — на всякий случай спросил Глобальный.
Вроде не сам кладёшь, не сам и владеешь.
— Без востребования, Боря, — уточнил Степаныч. — Так процентов больше. Ну и… меня беречь будешь, а не по больницам валятся. А то взял моду. Старик переживает, а он нервирует. Гад ты, Боря. Но гад свой, что простительно. Говорил же тебе, дурик, все проблемы из-за баб. А ты мне не верил.
— Погоди, Степаныч. То есть деньги как бы есть, и как бы нет одновременно? — прикинул номинальный владелец состояния, который де-юре был миллионером, но до де-факто не дотягивал, так как не мог даже с ходу автомобиль починить.
А на практике ещё и кормил двух оглоедов.
— Миллион Шредингера, — хихикнул Стасян, закидывая бутерброды в топку как семечки.
Вроде бы даже не жевал. При этом допивал вторую кружку чая. А кружки почти пол-литровые.
Боря бутерброд откусил, пожевал, поморщился. Челюсть как онемела. А ту часть, что чувствовал — боль и мучения. Ещё и горло опухло. Гландами хоть кашляй наружу. Пульсируют. Если так дело дальше пойдёт, то можно и к врачу обратиться.
«Чего только в аптеку забежать не успел?» — пожурил внутренний голос: «Жаль, что все хорошие мысли потом приходят. А надо быть умным сразу. Полезно».
Уложив Степаныча отсыпаться, оба снова на кухню вернулись. Боря ключи от седана протянул.
— Ты чего это? — хмыкнул крановщик. — Перегнать поближе решил?
— Ага, не благодари, — ответил Глобальный и в лоб спросил. — Стасян, что там по брату? Звонил? Вещи зимние привезёт тебе?
— Да с утра ещё с толчка написал, — ответил крановщик. — А тот ответил, что уже собрался на остановку, а ту замело за ночь. Одна верхушка торчит с табличкой. Пока разгребут теперь и трасу почистят, это ещё два-три дня ждать.
— Херасе у вас зимы быстрые. Вроде один регион.
— Один, да не один. Не на острове живём. Сибирь большая.
— И холодная, — пробурчал Боря. — Тогда беру такси и едем в торговый центр.
— Зачем?
— Долго на холоде не протянешь. А за медведем в лес тебя врукопашную отправлять — время терять только. Так уж и быть… инвестирую.
— Так это ты теперь мой «Никитка-инвестор» по соседству? — хмыкнул Стасян. — Ну спасибо, вернусь с вахты, всё отдам. До копеечки.
— А когда вахта? — уточнил Боря.
— Через двадцать девять дней, — напомнил крановщик. — Календарный месяц начался вчера. Не успел я.
Тут Боря вспомнил одну любопытную деталь и снова в лоб спросил:
— А как ты вчера понял, что телевизор у соседа?
— А кто ещё к Степанычу ходит? — ответил крановщик, обожающий детективы. Добавил тут же. — Ты бы это… ключи забери. А то всё тут повыносит. Не только телевизор. Василий Степанович вчерась про блондинок-лесбиянок в парной рассказывал, где бассейн чинил. И так возбудился… ну, умом… что тонометр вчера просил, а я всё обыскал, не нашёл. Спиздил, сосед, выходит.
Боря оглянулся, и припомнил, что и на кухне действительно больше вещей было. Куда всё только делось? Кофеварка вроде была. Сам на юбилей дарил. Где она?
Вручив Стасяну запасную шапку из своего гардероба и шарф, Боря вызвал предварительно такси в торговый центр, чтобы отправиться за зимней курткой, а сам первым вышел в коридор и решительно застучался к соседу.
— Чаво? — вырос на пороге седеющий проныра в привычном халате, как будто других вещей не носил.
— Что ж вы, товарищ Никита, телевизоры-то у пенсионеров отжимаете? — посуровел Боря. — А как же карма?
— Какая карма? — ответил человек-сосед со стажем сожительства через стенку в двадцать-тридцать лет. — Я уже пенсионер!
Никита Сергеевич даже дверь попытался закрыть с ходу, но Боря ногу в проход подставил.
— Спокойно, инвестор. Я долг выкупить соседский пришёл, а не морды бить… Сколько он вам должен?
И Боря из барсетки карточку достал, повел показательно перед носом. Был бы чип над усами соседа, считал бы сразу. А так хоть ножи о его бороду точи, толку не будет.
— Так семь, — ответил сосед, пытаясь то ли запомнить последовательность из шестнадцати цифр на лицевой стороне, то ли только трёхзначный код на обратной стороне в движении разглядеть.
— А он говорил пять, — появился рядом Стасян, шарфик как художник повязав.
Не хватало только берета. Но и шапка с бубенчиком делала вид этого йети менее грозным.
— Так проценты, — добавил сосед тут же.
— Нихера себе проценты за неделю, — присвистнул крановщик и уточнил, так как не знал предыдущего пункта договора. — А по ебалу?
— А ещё он… баян купил. А это ещё пять… Итого пятнадцать… ежели округлить, — тут же выкрутился сосед и виновато улыбнулся. — Инфляция. Деньги неделю назад и сейчас уже не те же самые.
— Охуеть математика, — ответил Стасян и добавил с миролюбивой улыбкой, но глазами волчьими. — У нас в деревне таких математиков в сортир макают. Один даже с чьим-то телефоном-нокией однажды вылез. Так глубоко нырнул.
Сосед от такой перспективы снова попытался дверь закрыть, но Боря дверь на себя дёрнул, соседа оттолкнул и за шиворот придержал:
— Значит так, я тебе вечером пятнашку твою занесу наличкой. Но это лишь потому, что за баян обидно. А телевизор мы сейчас заберём. И ключи давай сюда от квартиры Степаныча.
— Это почему ещё? — возразил лишь однажды Никита.
Но Стасян кулак под нос сунул. А тот по размеру как арбуз молодой. С той же перспективой дальнейшего роста.
— Быстро!
Ключи перекочевали из ключницы в руку. А Стас вдруг в проход заглянул. Вытянулся весь, как собака охотника, что утку нашла и в позу встала.
И не думая разуваться, крановщик прямо из коридора по комнатам в обуви сразу и прошёлся.
Из недр квартиры уже присвистнул:
— Вот это я понимаю, современный Плюшкин!
Боря, сунув ключи в карман, следом прошёл. Брови сами к потолку поползли. Только в зале у Никиты стояло три телевизора, два из которых работали, а для третьего розетки не хватило.
Рядом всё завалено, захламлено, заставлено, подвешено, подпёрто. И чего только нет: копилки, техника, бытовые приборы, люстры, коробки. Человек только в центре стоять может, изображая дракона среди богатства пещерного.
Сосед, главное на пяточке том крутится, руками машет, а толком сказать ничего не может. От возмущения и негодования. Но и так понятно, переживает.
Оба в соседнюю комнату прошли, а там та же картинка с кроватью посередине. Если Никита и переживал, что на старость глядя никто стакан не протянет, то для этой цели материальных благ в противовес нажил. Потому вокруг себя разным барахлом обложил, чтобы не так обидно помирать было.
В третьей комнате вовсе не протолкнуться было: коробки с гречкой, мешки с сахаром, муки след на коврах. А ковры свет от окна перегородили. И не старые советские экземпляры, главное, а современные, из южных республик, с ворсом высоким, дорогим. На вес на продажу.
Коробки были и в санузле, и на кухне. Балкон как будто ими вместо кирпичей заложен, словно сосед дзот делал. Не хватало только пулемёта поверх, чтобы точно от врагов защитить.
Тут Боря мимо одной из коробок проходя, фоторамку заметил. Взгляд за выцветшую фотографию зацепился. Пыльная, старая, с красками почти сплошь фиолетовыми и розовыми.
Взял её только Глобальный в руки, так и охнул. На ней Степаныч в форме стоял, а рядом женщина с кудрявой причёской, да в платье свадебном. И что-то подсказывало, что жена это мастера. Первая и она же единственная. Не Нинка совсем, а сугубо Алла. Из того момента жизни, когда наставник за ум взялся и удержался, влюбившись на всю жизнь вперёд.
Боря и не понял, как подле Никиты оказался, который за полсотни лет человеком так и не стал.
Снова за шиворот взял соседа сантехник, затряс:
— Ты кто вообще такой⁈ Ты совсем охуел фотографии выносить? Падальщик! Это кем… кем, сука надо быть, чтобы…такое творить!!! КТО ТЫ⁈ А⁈ КТО???
— Я верну! Я всё верну! — кричал сосед, но всё без толку.
Стас вмешался. Бить Никиту не стал, а вот Борю на лестничную площадку вынес. Просто взял подмышку и понёс. Раньше так богатыри коней на плечах таскали нужды ли, а то и потехи ради, а нынче крановщики деревенские забавлялись.
Боря в себя пришёл только на улице, когда ветер в лицо пригоршню снега бросил и ухо вновь заболело от перепада температур. Произошла первая вспышка гнева по жизни, когда вообще не понимал, что происходит. Контроль потерял.
Состояние аффекта — по-научному.
«Как только не прибил? Хорошо, оттащили», — добавил внутренний голос.
Боря оглянулся. Стас рядом стоял и языком снежинки ловил. Нет в нём гнева ни капли. Только посмеивается снисходительно богатырь на просушке. А как заметил осмысленность в действиях, сказал сразу:
— Такого я ещё, конечно, не видел, чтобы даже фотографии тырили. Это в век цифровых технологий!
— Сука! — буркнул Боря.
— Ещё какая, — подтвердил крановщик и принялся делать зарядку на свежем воздухе, так как выбора особого в мастерке не было. — Сдаётся мне, Никитос жену Степаныча любил тайком, да украдкой. А теперь мстит ему, что не уберёг. Ну как мстит… падлит как может. Всё-таки Никита Степаныча моложе, а дед твой верит ему по старой дружбе. Соседи же, не чужие люди. Доверия, Боря, штука опасная. Икается часто.