Вот блин.
И-за дальнего столика поднялись еще трое. Здоровые поволжские мужики — мизерные размеры лба компенсируются косой саженью в плечах… По сравнению с ними я казался, наверное, каким-то дрищом. Хотя и отъелся на конторских харчах, и даже качался, — у нас в подвале, вместе с тиром, стояло несколько неплохих тяговых тренажеров.
— Эй, ты чего Крысюка обижаешь? — тот, кого он назвал Крысюком, был больше меня раза в два.
— Крысам место в подвале, — холодно сказал я, чувствуя, как немеют щеки. — А здесь заведение общепита.
За стойкой никого не было. Из-за двери, словно с другой планеты, доносился шум кухни: ругань поваров, стук ножей и шипение масла.
— Так ты, значить, нарываешься? — спросил второй. Руки он держал чуть в стороне от тела, нарастопырку. Так бывает, если слишком увлекаться гирями.
— Он хотел, чтобы я отдал ключи от машины, — смешно было ожидать, что гопники проникнутся нелепостью данной просьбы, извинятся, и взяв под руки упавшего Крысюка, исчезнут из моей жизни.
— Так отдавай, — оправдал мои опасения третий крепыш.
— У тебя, чувак, просто нет выбора, — логично рассудил первый. — Отдай ключи. Здесь наша территория. А ты один.
Так простодушно и нагло, среди бела дня, меня ещё не обували. Разобрал смех. Промелькнули перед глазами видения Диббука в раскрашенном ярком костюме, людей с оторванными конечностями, с разлетающимися в брызги головами…
Гопники были настолько обыденными, я бы даже сказал, родными, что я ощутил к ним нечто вроде симпатии.
А потом один из них достал пистолет. Такой же Стечкин, как у майора.
И у меня упала планка.
Выбросив руку, основанием ладони я ударил его в нос, другого пнул в колено, третьего… впрочем, дальше я не помню.
Эти люди ничего не знают, — стучало в висках. — Не знают, как затаив дыхание, выстрелить в лоб смертника — до того, как он выдернет чеку. Не знают, как неожиданно в предутреннем тумане может взорваться мина, выпущенная в конвой. Не знают, как можно сидеть в засаде трое суток, не пить, не ссать, — только для того, чтобы сделать один-единственный выстрел…
Вокруг меня, как бусины с лопнувшей бечевы, летели брызги крови, кто-то надрывно скулил на одной ноте, кто-то ползал по полу, нашаривая выбитый зуб… Я ничего не замечал. Я просто отрывался. По полной.
Афганский синдром, — говорили журналисты.
Инстинкт убийцы — морщились психиатры.
Просто не люблю козлов, — неубедительно оправдывался я…
Пришел в себя, услышав настойчивый пронзительный писк. На стойке, упакованный в фирменные пакеты, ждал мой заказ. Две картошки-фри, два средних ведёрка куриных наггетсов, два клубничных коктейля и два больших двойных эспрессо.
Когда забирал пакеты, взгляд невольно упёрся в полированный металл стойки: глаза у меня были тусклые, как покрытые изморозью пули. Костяшки на руках саднило, а еще я, по-моему, отбил большой палец на ноге.
Меня никто не преследовал.
Шеф не спал. Стоя под дождём, привалившись к дверце Хама, он курил, по-солдатски пряча бычок в горсти.
Он всё видел, — понял я. — Заметил, хотел вмешаться, но… понял, что помощь не требуется.
— А говорил, что в армии был переводчиком, — Алекс, кряхтя, забрался на пассажирское сиденье. Я влез на водительское и сразу завёл двигатель.
Хотелось убраться подальше. Во избежание греха.
— А вы говорили, что навели обо мне подробные справки, — передав ему один из пакетов, я не глядя нашарил твёрдый стакан с молочным коктейлем. В глотке стоял такой жар, словно я наелся раскаленных углей.
— Туше, — Алекс сладострастно повёл носом над ведёрком с курицей, а потом запустил в него пальцы.
— Это были не гопники, — сказал шеф через десять минут, методично опустошив, одну за другой, все упаковки.
— Ну, бандиты, — я уже о них не думал. О драке напоминали лишь саднящие костяшки, да боль в ступне, когда я нажимал на газ.
— И не бандиты, — громко скомкав, Алекс бросил бумагу на заднее сиденье. — Это были, как сказал бы наш друг Гиллель, кишуф.
— Кишуф?
— Призраки. Но не обычные, а… как бы продавшие душу дьяволу. Добровольно.
— Страсти какие.
Маразм происходящего крепчал. На ощупь он был, как зимний лёд на Ладожском.
— Они тебя проверяли, — добавил Алекс, тщательно вытирая палец за пальцем спиртовой салфеткой.
— На вшивость, что ли?
— Вроде того.
Спрашивать, кто проверял, не имело смысла. Кто бы то ни был, у него получилось. Нащупать моё слабое место.
— Стемнеет скоро, — озабоченно сказал я, вглядываясь в мутную хмарь за лобовым стеклом. Дворники ходили, как сумасшедшие.
— Ничего, мы уже почти приехали, — успокоил Алекс. — Разве ты не чувствуешь? — и он привычно пощупал ладонью воздух.
Глава 11
Павлик пребывал в той же позе, с таким же перетянутым шнурком горлом, как его брат-близнец. Сугроб под ним сильно подтаял — тело, лежащее на снегу, было горячим, словно в лихорадке.
Вокруг толпились старухи, похожие на зимних ворон: в чёрных одинаковых платьях, в толстых платках, с серыми, измождёнными лицами.
Интересно, как дела у Котова? — невпопад подумал я.
Стоять приходилось сгорбившись, кутаясь в поднятый воротник и погрузив руки глубоко в карманы — ветер ныл на низкой ноте, как воспалённый зуб, и нёс твёрдую, как песок, ледяную крупу.
— И что сказал тебе этот шарлатан? — недоверчиво, и в то же время жадно спросил отец Прохор.
— Нужно совместить доппельгангеров. Собрать близнецов в одном месте.
Чудо-отрок разочарованно фыркнул.
— Считаешь, мы не подумали об этом в первую очередь? Таки я тебе скажу: подумали. И пришли к выводу…
— В вас, святой отец, бурлит первобытное, суеверное неприятие к Гиллелю, как к адепту иной религии, — сарказм Алекса можно было мазать толстым слоем на хлеб и употреблять вместо бутербродов.
— Ерунда это, — упёрся отец Прохор. — Чего мы добьёмся?..
— Ну, по крайней мере, за ними будет проще присматривать, — пожал плечами шеф и отвернулся. — Вы не знаете, как это сделать, — бросил он через плечо и искоса стал следить за реакцией.
Отец Прохор зашептал беззвучно. Должно это было внешне походить на молитву, но зуб даю: святой отец ругался, как последний сапожник.
— Он ведь и способ подсказал? — иезуитски спросил он, не дождавшись от Алекса никакого намёка.
— Сказал, — не стал кочевряжиться шеф. — И добавил, что вы, с вашими талантами, прекрасно справитесь.
Отец Прохор вновь, совсем не по-христиански фыркнул.
— Ладно уже, просвещай, — нехотя смягчился он.
Думаю, Алекс намеренно затеял эту комедию: ему тоже надоели подростково-пубертатные замашки святого отца…
— Понадобится чёрный петух с красным пером в хвосте — такой, который кричит только в полночь. Еще — менора о девяти чёрных свечах, и чтобы две были сломаны. Книга, переплетённая в человечью кожу…
— Издеваешься? — исподлобья спросил отец Прохор.
— Не без того, — похвастался Алекс. — Дело в том, что настоящий его совет вам реально не понравится.
— Как нибудь переживу, — буркнул чудо-отрок, нервно дёргая себя за и без того скудную бородёнку.
Когда всё закончилось, и Алекс, и отец Прохор выглядели — краше в гроб кладут. Трогательно поддерживая друг друга, выбрались они из ямы, в которую преобразовался сугроб. Нас — меня и богомолок — отогнали подальше, напутствовав хорониться за Хамом, и носа не казать.
Теперь, когда я заглянул в яму, она напомнила воронку от фугаса — края мелко раскиданы, дно спеклось в камень… Пацана в воронке не было.
Оставалось лишь надеяться, что от совместной деятельности шефа и святого отца его попросту не разнесло в пыль…
— Скажи каббалисту, за мной должок, — прохрипел отец Прохор, на миг оторвавшись от баклаги со святой водой. Животворная влага текла по бороде, по груди, но он не спешил её вытирать.
— Гиллель просил передать: — На том свете сочтёмся, — шеф отдыхал, уперев руки в колени.
Отец Прохор вновь неподобающе сану хрюкнул и выпустил бутыль с водой. Не сразу я понял, что это он так смеётся.
— Знал раввин, что я соглашусь, — крякнул он.
— А у вас, батюшка, выбора не было, — язвительно прохрипел Алекс, подбирая брошенную баклагу и припадая к горлышку губами.
— Не моё сие знание, не христианское, — согласился отрок. — Вот и прыгаю, аки чорт на сковородке.
У меня зазвонил телефон.
Стемнело. С трассы доносились неверные отблески фар, и казалось, что это Морлоки, в поисках заблудших Элоев, шастают по заброшенному пустырю.
Ожидая, чем завершиться эскапада шефа и святого отца, я как-то забыл, что на свете существуют такие штуки, как телефон, и сейчас невольно вздрогнул: в последние дни звонки сопрягались исключительно с неприятностями…
Звонил майор Котов.
— Вы где? — спросил он с ходу.
Я объяснил.
— Это… Придётся вам с Сергеичем приехать ко мне. На Суворовский, — добавил он поспешно. Будто мы могли подумать, что он зовёт к себе в гости. Чай пить.
— Что-то случилось? — невинно спросил я. Разумеется, случилось. Но спать хотелось зверски, и до последнего я лелеял крохотную, зачаточную надежду, что всё не так плохо.
— Да уж случилось, — буркнул майор. Попыхтел в трубку, как бы собираясь с духом, и рубанул: — В общем, приезжайте. Я буду ждать.
— Так ночь на дворе, — канючил я. — Рабочий день уже кончился.
— Покой нам только снится, — и Котов дал отбой, не попрощавшись.
А я пошел радовать шефа.
— Конечно поедем, — легкомысленно согласился тот. — Когда родная милиция проявляет гостеприимство, нужно чувствовать себя польщенным. Вот ты, кадет, чувствуешь?
— Нет, — честно отмазался я.
— Учись, — строго наставил отец Прохор. — С властью дружить надобно.
— Но обожать лучше издалека, молча, — добавил Алекс.
— Пока не свистнет: «К ноге», — мелко хихикнул чудо-отрок. — Ладно, езжайте. Дальше мы сами.