Последнее имя пробудило во мне смутное беспокойство.
— Хафизулла? — переспросил я. Да нет, не может быть. Не бывает таких совпадений. Наверняка это кто-то другой. — Курд? Шепелявый? Вместо «р» говорит «л»?
— Насчёт курда не знаю, — Мириам поджала губы. — Но он действительно говорил как-то странно. «Лавноденствие». Но оно уже прошло, весеннее равноденствие было двадцать первого марта…
— Мириам, — я взял её за руки обеими руками. По коже побежали мурашки. — Пожалуйста, помолчите минутку. Я должен подумать.
Она послушно замерла, не отнимая у меня своих рук. За что я был отдельно благодарен.
Руки её были сухими, тёплыми, и дарили покой.
Хафизулла. Года два я не слышал этого имени… Конечно, если это — тот самый Хафизулла, курд по происхождению, наш связной в ставке Игил в Сирии. Он смог продержаться под прикрытием целый год. Поверьте, для тех мест и того времени — это запредельно много. В конце концов его тоже вычислили, и приговорили к смерти. Разумеется, после пыток.
Наша группа по извлечению успела в последний момент. В смысле — пока Хафизуллу еще не успели превратить в кричащий от боли обрубок… После долгого лечения и восстановительной физиотерапии у него осталась лёгкая шепелявость — сказывалось отсутствие кончика языка, а также неизлечимая соматическая перемежающаяся хромота.
Я слышал, что его отправили куда-то в глубокий тыл, под Смоленск или в Рязань, куда он смог даже вывезти семью…
Пока что я не понимал, каким удивительным образом моя прошлая жизнь сплетается с нынешней. Встреча с Седьмым Ахмедом могла быть случайностью. Но вот появляется Хафизулла… Что это — именно он, я почему-то не сомневался.
— Мириам, — сказал я через минуту. — Мне обязательно, просто жизненно необходимо знать, куда они поехали.
— Простите, Саша. Об этом они не говорили, — я смотрел в её глаза, не отрываясь. — Но зато я точно знаю, где находится отец.
— Что? — до меня не сразу дошел смысл её слов.
— Видите ли… Я всегда знаю, где он, — повторила Мириам. — Так же, как отец всегда знает, где нахожусь я.
— Так что же вы сразу не сказали!..
Чмокнув её в щеку — на большее я не решился — я как сумасшедший побежал к Хаму.
— Саша!
Останавливаться так не хотелось. Хотелось вскочить на сиденье, вдавить педальку и гнать…
— Что?
— Вы ничего не забыли? — она уже была рядом, открывая дверцу с пассажирской стороны. Я хлопнул себя по лбу. А потом пригорюнился.
— Знаете, а ведь меня не похвалят за то, что я вас втянул.
— Переживёте, — отмахнулась Мириам. — Тем более, что это я сама себя втянула.
Глава 15
Уже выехал за ворота кладбища, и только готовился набрать разгон, как на меня накатило. Вдруг неудержимо, до помутнения в мозгу, затошнило, ноги сделались ватными, а руки, лежащие на руле, отнялись. Я их видел, но совершенно не ощущал.
По скачкам пейзажа за лобовым стеклом понял, что Хам чудовищно виляет. Попытался сосредоточиться, но от усилий лишь помутнело в глазах.
— Саша, что с вами?
Голос прорезал тьму, и в тот момент, когда мою руку накрыла прохладная ладонь, тьма отступила.
Потеря крови, вот что это такое. На восстановление кровяных телец требуется время, и несмотря на капельницу и волшебное зелье Амальтеи, я всё ещё был очень слаб.
— Всё в порядке. Простите, Мириам, я задумался. Так куда ехать?
— Ничего у вас не в порядке. Я же чувствую. С вами что-то случилось прошлой ночью, и теперь вы… В вас есть что-то постороннее.
Антигона сказала: сепсис. От трупного яда на клыках вурдалака…
— Это пройдёт, — как можно увереннее пробормотал я. — Сейчас меня волнует совсем другое. Так где ваш отец, Мириам?
— Вы правильно едете, — она смотрела вперёд, не отрываясь. Предполагаю, для того, чтобы не смотреть на меня. — Когда нужно будет свернуть — я скажу.
В голосе Мириам появилась отстранённость — как у человека, который сильно обижен, но старается этого не показать.
А что я мог сделать? Сказать: — ночью меня покусали упыри… Бред собачий. Самому смешно.
Тошнота до конца не прошла, и в мозгу нарастала вязкая муть. Я время от времени встряхивал головой, чтобы её прогнать.
— Мне кажется, будет лучше, если вы пустите за руль меня, — вдруг сказала Мириам.
— А вы умеете водить?
Она посмотрела так, что я сразу пожалел о сказанном.
— Когда я вас увидела, — произнесла она. — Я надеялась, что вы не такой. Как Алекс и мой отец… Которые почему-то считают, что меня от всего нужно оберегать. Будто я — хрустальная ваза редкой ценности.
— Мне тоже хочется вас оберегать, Мириам, — признался я. — С той секунды, что мы встретились. Мне кажется, что вы — самое удивительное существо на свете.
— Но это не значит, что я беспомощная.
Нервным движением она открыла бардачок, вынула пачку сигарет, которую там всегда хранил Алекс. Прикурила от моей зажигалки, умело щелкнув колёсиком, сделала несколько быстрых затяжек, и тут же бросила сигарету в окно.
— Да я не это хотел сказать…
— У меня чёрный пояс по каратэ. Разряд по спортивной стрельбе. Я мастер спорта по скалолазанию, в конце концов, — казалось, она меня не слышит. Так бывает: человеку давно надо выговориться, и в какой-то момент плотину прорывает. — Я всё знаю об отцовских делах. Я читала рабби Акибу. Его путешествие в Шеол…
— Я думал, Некрономикон принадлежит перу Аль-Хазреда, — я вспомнил потрёпанный томик в библиотеке Алекса, покрытый обгорелой, сморщенной кожей…
— Это то же самое, — отмахнулась Мириам. — На самом деле их было трое. Рабби Акиба, Аль-Хазред и третий, безымянный. Известный, как Белый Доминиканец. Он умер там, на берегу Стикса. Араб сошел с ума, но написал пятнадцать удивительных по красоте макам… Это стихи такие; Вернулся только рабби Акиба, написал книгу и издал её совсем небольшим тиражом — тогда ещё не было печатных станков, всё делали вручную… До нашего времени дошли два или три экземпляра, — она посмотрела на меня громадными, чуть воспалёнными глазами. — Скажите, Саша, почему вы так со мной?
— Алекс сказал, что женщины не должны марать руки о такую мерзость, — сказал я. И тут же вспомнил наших девчонок из агентства.
А действительно: почему им — можно, а ей — нельзя?
— Знаете Саша, вы слишком плохо знаете женщин, — ответила Мириам с большим чувством. — И ваш Алекс тоже.
Отвернувшись, она уставилась на пробегающие мимо кусты.
Разговор привёл меня в чувство, и некоторое время мы двигались молча, утонув в рёве двигателя Хама.
— Вот здесь сверните, — вдруг сказала Мириам, кивая на просёлок. Вдалеке угадывались черепичные крыши коттеджного городка.
Я хотел спросить, уверена ли она, но побоялся нарваться на ещё одну отповедь. И просто повернул там, где было сказано.
Проехали весь посёлок насквозь. Глухие заборы, в самом центре — небольшая площадь и магазины.
Мы остановились у последнего дома. Окна второго этажа смотрели на лес — осины и лиственницы. Деревья были покрыты весенними почками, словно золотисто-зеленой дымкой.
— Возьмите, — Мириам бросила мне на колени пакетик желтого цвета, с мелкими надписями.
— Что это?
— Гематоген, — усмехнулась она. — Вы вообще не думали, что перед поездкой надо было поесть?
— Нет, — честно сознался я. — Как-то не до того было.
— В следующий раз думайте, — сердито сказала Мириам, открывая дверцу и спрыгивая на землю. — А то свалитесь в канаву.
Я улыбнулся — постаравшись, чтобы девушка этого не заметила. В голосе Мириам прорезались типичные нотки идише-мамэ. Мне почему-то было приятно…
— Думаете, они там? — разглядеть что-либо из-за высокого забора и добротных кованых ворот не представлялось возможным. Разве что, взобраться на крышу Хама…
— Я не думаю. Я точно знаю.
Пожав плечами, я подошел к воротам, и уже собирался нажать кнопку звонка…
— Стойте, — Мириам, непонятно почему, злилась всё больше. — Нельзя же так… Наобум.
— А как?
После гематогена меня вновь затошнило. Страшно хотелось пить, но воды не было. Ни капли.
— Не знаю, — смутилась она. — Но калитку нам точно не откроют.
Забор оказался высоким и неприступным лишь спереди. Со стороны леса он был сделан из жестяных листов, гибких и невысоких. Но перебираться через них всё равно было неудобно… Мириам, кстати сказать, перепрыгнула на ту сторону легко. А я застрял. Всё никак не мог ухватиться за верх забора — жестяной лист выгибался под моим весом. К тому же, громыхал, как гроза в плохой театральной постановке.
— Давайте руку, — голова Мириам возникла на фоне белёсого неба.
Я её игнорировал.
Сжав зубы и пыхтя, как паровоз, я вцепился в край забора, и чувствуя, как в ладони впивается острый край, наконец смог закинуть ногу…
Двор был ухоженный. Стриженый газон, симпатичный дом с колоннами, дальше — низенькое строение, в котором я предположил баню… Мешал только запах. Какой-то искусственный. Как в кабинете химии, в котором ученики разгрохали бутыль с соляной кислотой…
Ветер сносил его в сторону, но когда порывы стихали, он становился невыносимым.
Я прижал к носу рукав. Мириам обмотала нижнюю часть лица газовым шарфом. Так мы и двинулись к дому.
На полпути был бассейн. Издалека мы видели металлическую лесенку, мостик для прыжков в воду. А когда подошли…
— Грехи мои тяжкие.
Бассейн почти по самые борта был завален тератосами. Они лежали вповалку, друг на друге, и не подавали признаков жизни.
От бассейна и поднимались густые пары серной кислоты и хлора.
— Довлеет дневи злоба его, — прошептала Мириам, не отрывая взгляда от бассейна.
— Идёмте, — я потянул её за рукав. — Здесь опасно находиться.
Работа была проделана грубо, топорно. Это не было похоже на заметание следов. Скорее, на избавление от отработанного материала…
С другой стороны дома пахло не так сильно. Мы смогли отдышаться.