Так и с Котовым. Сначала я увидел далёкую, озарённую голубым пламенем фигуру. Она была громадной — даже на расстоянии. В одной руке у гиганта было длинное, выше роста, копьё, в другой — щит, направленный острым концом в землю. Копьё и щит тоже светились.
Как ни странно, по мере приближения фигура становилась всё меньше, и когда достигла обыкновенного человеческого роста, я понял, что майор держит в одной руке пистолет, а в другой — свою полицейскую бляху… Свечение вокруг него потухло, и оказалось, что он в своей обычной кожанке и кургузой кепке на лысой голове.
— Сука, — сказал Котов, ни к кому конкретно не обращаясь. — Поймаю — убью. Придушу вот этими руками… Там все наши висяки по пропавшим без вести, — он мотнул головой назад, на бассейн, скрытый от глаз углом дома. — За последний год.
— Значит, он здесь давно, — тыкая влажную землю концом трости, проговорил Алекс. — Никому не показывался, собирал силы, готовился…
— Третьего дня ограбили несколько станций переливания крови, — пожаловался майор. — Взяли много: что-то около пятисот литров. Мы думали — грёбаные экологи. Ну, которые шубы поливают, из натурмехов…
— А он поил кровью тератосов, — сказал я.
Котов посмотрел на меня так, словно пытался что-то вспомнить.
— Слушай, тебя же ночью покусали… ты как?
— Всё норм, — отмахнулся я.
— Где-то должны быть ещё тератосы, — поспешно вставил Алекс. — Пятьсот литров — это действительно много. А здесь, в бассейне — десятка два особей. Значит, где-то должны быть остальные. Просто он их еще не активировал.
— Ищем, — кивнул Котов. — Всех подняли, курсантов на поиски бросили…
— И что вы им сказали? — ехидно спросил Алекс.
— Ищем банду сектантов, которые приносят человеческие жертвы.
— Умно, — кивнул Алекс. — Только…
— Что только?
— Если они найдут тератосов уже ПОСЛЕ того, как их напитают?..
— Мы успеем раньше, — в голосе майора было гораздо больше уверенности, чем в глазах.
Когда мы садились в Хам, рядом с воротами как раз затормозил чёрный Эскалэйд. Из него, как горошины, посыпались пожилые тётеньки во вдовьих платках и чёрных платьях. Вели они себя деловито и бодро. Распахнув ворота, загнали джип на участок, рассыпались по газону… Вокруг бассейна ходило несколько человек в белых комбезах химзащиты и с планшетами, неуклюже зажатыми в перчатки…
— Они здесь управятся и без нас, — кивнул на тётенек Алекс и завёл двигатель.
Он сел за руль. Я не стал спорить: несмотря на живительный леденец, в голове временами мутилось, руки начинали дрожать, а в животе делалось голодно и пусто. Но при воспоминании о еде начинало тошнить.
Ни Гиллеля, ни Мириам я не видел, а спрашивать у шефа постеснялся. Возможно, они уехали ещё раньше.
— Вы его найдёте? — спросил я, глядя на залитый солнцем город. Мимо, как в замедленной съёмке, проплывали улицы, дома, пешеходы…
— Конечно найдём, — уверенность, которую излучал шеф, можно было запасать впрок. — Никуда он от нас не денется.
— Если он выпустит тератосов на свободу… — меня эта уверенность ни капельки не обманула. Я помнил, что случилось в ночном клубе.
— До темноты ничего не будет, — убеждённо сказал Алекс. — Всё-таки мы хорошенько его потрепали. А вот ночью…
— То есть, до наступления темноты он не появится.
— Ночь — время колдунов и чародеев, — усмехнулся шеф. — Во всём должен быть стиль.
— Ерунда какая-то, — я закурил. Дым показался отвратительным, словно жженые тряпки. Но я всё равно делал затяжку за затяжкой — помогало держать мысли. — Почему бы не поискать его лёжку, пока светит солнце? Нежить ведь днём должна спать?..
Алекс посмотрел на меня искоса, как бы сомневаясь: стоит мне сообщать, или нет. Но не решился. Уставился на дорогу.
— Лавэй не тератос, — наконец сказал он. — Точнее, не вурдалак, не упырь. Ему не надо пить кровь.
— Я помню, — хотел кивнуть, но шея под повязкой горела огнём. Казалось, что голова, как воздушный шарик, болтается на тонкой ниточке… — Он тянет энергию из жертв. Вот если их убить? Оборвать связь. Он стал бы слабее?
— Мы не будем этого делать, — отрезал шеф. — Найдём другой выход.
— И всё-таки… — я неловко поёрзал на сиденье. — Я ведь — тоже его жертва, верно? Так же, как из близнецов — Петьки с Пашкой, и тех девчонок, он тянет энергию и из меня… Если что — я готов. Днём раньше — днём позже… А убив меня, вы его ослабите.
Алекс фыркнул. Как совсем недавно — Мириам.
— Экий ты. Поперёк батьки в пекло… Не ссы. Разберёмся.
— Да я вовсе не…
— Я понял тебя, кадет, — он крутанул руль, закладывая вираж, и нас кинуло в бок. — Хочешь погибнуть смертью храбрых — одобряю. Сам такой, — он заложил вираж в другую сторону. — Но всему своё время.
Подъехав к крыльцу, мы увидели такую картину: святой отец и кладбищенский сторож сидят рядышком, на ступеньке, и о чём-то вдумчиво беседуют. Отец Прохор одет как всегда: в потёртую косуху, кенгурушку — ярко-оранжевую, с надписью «Моторхед», в прорванные на тощих коленках джинсы… Кладбищенский сторож выглядит рядом с ним, как пророк Моисей: ослепительно-белый балахон, подпоясанный вервием простым, на ногах — мягкие ичиги, заправленные в блестящие лаковые галоши…
Посоха не хватает, — подумал я, и тут же улыбнулся: любимая лопата, разукрашенная буквами иврита, стояла рядом, воткнутая лезвием в землю… Интересно, Мириам тоже здесь?
Но что-то подсказывало, что — нет.
Почему я оказался в том загородном доме, в компании Мириам — мы не говорили. Думаю, шеф и так всё прекрасно понимал. А если всё понятно — нафига сотрясать воздух?
Заслышав шум двигателя Хама, на крыльцо выскочила Афина — на солнце волосы её, как у Мальвины, отливали благородной платиной.
Мне сделалось стыдно: о том, что мы с шефом живы-здоровы, девчонок никто не предупредил…
— Марш работать, — бросил шеф вместо приветствия, величественно взойдя на крыльцо. Афина тут же понурилась, как побитая собачонка. — Я с вами потом разберусь.
Девушка убежала — лишь спина мелькнула в проёме. А я с укоризной посмотрел на Алекса.
— Они не виноваты, — сказал я. Нетрудно было догадаться, за что девчонок ругают: за то, что отпустили меня, грешного… — Я сам так решил. Это мой выбор.
— Ты ничего не знал, — откликнулся отец Прохор ломающимся баском. — Нельзя сделать выбор, не ознакомившись со всеми переменными. — А девы сии прощёлкали главное: дай тебе вовремя лекарство, не пришлось бы теперь убивать.
— Амальтея дала, — в дверях показалась хмурая Антигона. На плечах — шаль, косая чёлка заведена за ухо. — Мы не идиотки. И были уверены: лекарство подействовало. Сашка не станет вурдалаком.
Все — святой отец, шеф, Гиллель — дружно посмотрели на меня. Я стоял, пень пнём. А что тут скажешь?
— Темны дела твои, Господи, — широко перекрестившись, чудо-отрок прошел мимо меня в дом. На груди его, подобно маятнику, раскачивался большой металлический крест. Кажется, он называется панагия…
В кухне ждала бледная Амальтея. Девчонка и так отличалась некоторой монохромностью, но сейчас лицо её настолько контрастировало с чёрными дредами, что казалось посмертной маской. Подводка на глазах чуть расплылась, и сходство усматривалось уже не с добрым зверьком пандой, а скорее, с черепом.
— Шеф, я…
— Уйди с глаз моих.
Амальтея сорвалась с места. Не глядя на нас, выскользнула в коридор…
— Зря ты так, — сказал отец Прохор. — Девы, судя по всему, здесь ни при чём.
— Девы, святой отец, всегда причём, — назидательно ответил шеф. — Много песен, много крови, за прекрасных льётся дам… — повернувшись спиной, он принялся копаться в одном из шкафчиков. — Я их потому выгнал, — пояснил он, не оборачиваясь. — Что боюсь сорваться. Как любой нормальный человек, который чувствует за собой вину, и хочет переложить её на чужие плечи… А подставлять эти самые плечи — входит в должностные обязанности моих сотрудниц.
Я не сразу уловил смысл речей шефа, и только продравшись через жуткий канцелярит…
— Если подумать, — сказал я. — Во всём виноват я сам. Один. Я всё-таки кадровый офицер, а не кисейная барышня. Ну, бывший офицер. И тем не менее…
— Бывших в нашем деле не бывает, — в кухню впёрся Котов. Был он злой, как чёрт, и вонял гарью. — Дайте что-нить выпить, люди добрые.
Алекс к тому времени вернулся к столу, держа в одной руке большую закупоренную бутыль без этикетки, а в другой — картонную коробку с рюмками. Расставил всё это на столе — рюмки оказались серебряные, а жидкость в бутылке такой прозрачной, что на первый взгляд была не видна.
— Нашли еще один схрон, — скинув вонючую куртку в дальний угол и широко усевшись на табурет, докладывал майор. — Небольшой, голов на десять. И всё — дети, — он тихо, но отчётливо выругался. Отец Прохор перекрестился, Гиллель, который ещё не сказал ни слова, просто прикрыл глаза, словно читал молитву.
Алекс сжал рюмку. Пальцы его побелели, и если бы рюмка была из простого стекла, она бы лопнула.
— Помянем, — коротко сказал он, разливая самогон. Когда очередь дошла до сторожа, шеф споткнулся. — Шемайя, я не могу поручиться за кошерность…
— Ничего, — сторож взял рюмку осторожно, двумя пальцами. — Сейчас это не важно.
— Трефное для жида — что мозговая кость для пса, — ехидно заметил отец Прохор.
— Святой отец, — осуждающе нахмурился Алекс.
— Извините, — чудо-отрок насупился, нахохлился на табурете, как больной воробышек. — Не удержался.
— Там самому старшему — не больше семнадцати, — гнул своё Котов.
Вероятно, товарищу майору надо было выговориться. В его громадной ладони рюмка тонула, как напёрсток.
— Ладно, в общем… — начал Алекс. — Не чокаясь.
— Царствие им Небесное, — кивнул святой отец.
— Все там будем… — философски согласился Котов.
— Выпей, — шепотом подсказал шеф, наклонившись к моему плечу. — Есть не рекомендую, да ты и не сможешь… Но выпить — выпей.