— Давай, колись, Гера, — сказал я, успокаиваясь. — Ты ведь отыгрался, верно? Воспользовавшись секретом той своей знакомой… — он упорно молчал. — Оговорка по Фрейду. Знаешь, что это такое? Это когда преступник сам, не осознавая, хочет, чтобы его поймали. Он ошибается намеренно, сам даёт подсказки. Ключи к преступлению, котороя он совершил.
— Я не преступник! — завизжал гость. — Это был несчастный случай, я не хотел, — он прижал кулаки к глазам и снова зарыдал. Сквозь сопли и слёзы доносилось бормотание: — Я не хотел, так получилось… Она сама…
— Может, ты и не хотел, — сказал я. — Но видишь ли, дух думает иначе. Он не стал бы являться тебе, если б не верил, что виноват именно ты. А теперь самое главное: не зная, что конкретно ты сделал, я не смогу тебе помочь.
Геру трясло.
— Ладно, давай я буду говорить, — я знал, что так легче. Когда говорит кто-то другой, ты как бы и ни причём. Просто киваешь в такт словам — кто тебе запретит? Но сам, сам ты ничего не говоришь… — У тебя есть знакомая, которая пользуется необыкновенным везением в картах, так? — Гера мелко закивал. — И проиграв двести тысяч, ты пошел к ней, — снова кивок, кулаки прижаты к глазам.
Я вспомнил слова Геры, сказанные про карты: — Играю я редко, остаюсь при своих…
— Ты ведь не любил рисковать, правда? Не любил ни крупных выигрышей, ни проигрышей. Но в тот раз тебе не повезло. А отдавать-то нечем, верно? И ты пошел к ней… В ногах валялся, умолял. И она согласилась. Она бы и так согласилась, но видеть твоё унижение ей было приятно. Что было дальше?
— Она назвала мне карты, — я налил Гере водки, и он выпил её, икая и причмокивая, как воду. — И сказала ставить по одной, один раз за талью. Но главное условие… Главное, выиграв трижды, никогда больше не играть. Вообще. И я обещал, — после водки Гера пришел в себя, и теперь слова лились из него потоком — не остановить. — Отыгрался, на следующий день поставил ещё… Выиграл.
И он вновь замолчал. Вновь уставился в стол, затеребил пуговицу.
— Дай угадаю: тебе показалось мало.
— Тебе когда-нибудь шла карта? — сипло спросил Гера. — Это… Это круто. Как будто ты — хозяин мира.
— Значит, тебе показалось мало, — уточнил я. — И ты поставил в третий раз. И конечно же, проиграл.
— Сука, — устало выругался Гера. — Разве можно так над человеком издеваться? При разводе забрала всё: дом, машину, дачу на море… У меня осталась только игра. Но она умудрилась отнять и её.
— Значит, этой женщиной была твоя собственная жена.
— Она меня сделала. Обобрала сверху до низу. И всё из-за секретарши. Отомстила, блин. Я не хотел её убивать. Справедливости хотел… — он посмотрел на меня с вызовом. Нос хлюпает, глаза красные… — Я не хотел её убивать.
И тут женщина в белом появилась в третий раз.
Глава 4
На этот раз женщина даже не походила на духа: тело утратило прозрачность, стало плотным и обрело цвет.
Крашеная блондинка. Пышная, ярко накрашенная, в домашнем халате с рюшами.
Появившись за пределами солевого круга, в котором сидели мы с Герой, она сложила руки на груди и выставила полную ногу в тапке с пушистым помпоном. То, что я принял за помаду, было кровью на губах. Вместо глаз зияли чёрные дыры.
Несоответствие обыденного её домашнего облика и поведения, с страшным потусторонним лицом, внушало дикий экзистенциальный ужас.
Гера вновь завыл и попытался юркнуть под стойку, но женщина оборотила к нему пустые глазницы, и он застыл. Только мелко икал и подрагивал, как студень.
— Держись, Герасим, — тихо сказал я, едва разлепляя заледеневшие губы. — Через соль ей не пройти, а к утру дух обязательно развеется.
— Я к утру кони двину, — Гера вновь попытался упасть. Я ногой толкнул к нему табурет.
— А я тебя всё равно достану, — вдруг, совершенно спокойно, сказала женщина.
— Ты мне и так всю кровь выпила!.. — заверещал мой гость. — Всё ведь забрала, сука. Голого оставила!
Женщина мстительно улыбнулась, а затем наклонилась — волосы замели пол — и подула на соль.
Дыхание её было ледяным, в нём угадывались запахи промёрзшей могилы, мокрого дерева и сопрелых тряпок.
Крупинки соли начали размываться, разбегаться в стороны, как живые, и стало понятно, что через пару секунд круг перестанет быть цельным.
Взяв в одну руку нож, а в другую — тяжелый металлический табурет, я скомандовал Гере: как только круг разомкнётся — беги.
Последние крупинки откатились в сторону, женщина мстительно расхохоталась, а Гера рванул. Только рванул он не вдоль барной стойки, в обход круга, а прямо через него, как больной лось. Соль из-под его копыт брызнула в разные стороны.
План был таков: дух врывается в круг из соли, мы с Герой выскакиваем, и запечатываем линию за собой… Но то-ли я выразился недостаточно ясно, то-ли у гостя моего при виде бывшей жены, покойницы, последний разум отшибло, но всё пошло прахом.
Круг больше не был кругом и дух мог свободно перемещаться, куда захочет. А захотел он, разумеется, напасть на бывшего мужа.
На мгновение очертания женщины в халате размылись, стали белым облаком, а в следующий миг облепили грузную Герину фигуру, словно ватное одеяло.
Я растерялся. Не думая, попытался сорвать с него это одеяло, но руку обожгло, как огнём, и только прижав пострадавшую конечность к себе, я понял, что ожог был ледяным.
— А-А-А-У-У-У… — доносилось из зыбкого кокона, и не различить было, дух это воет, или человек.
Не представляя, что делать, я зачерпнул горсточку соли с пола и запустил ею в призрака.
Не помогло. Вероятно, добравшись до предмета своих вожделений, дух сделался на редкость крепок и силён.
Сквозь ватную завесу я видел посиневшее Герино лицо. Отчаяние, страх, а затем покорность судьбе и даже некоторое облегчение по очереди отражались в его мутных свинячьих глазках.
— Прости, Герасим, — одними губами сказал я, наверняка зная, что он меня не услышит.
И тут рядом с духом что-то плюхнулось на пол. Больше всего оно походило на кожаный мешочек, из которого валил чёрный дым.
Дух стёк с Геры, как мыльная пена, собрался в растрёпанную женщину, и тут же начал распадаться — словно повреждённое кислотой изображение на фотографии.
Тогда я рванул Геру на себя, окончательно освобождая его из липких объятий, и в тот же миг заметил Алекса.
Шеф стоял в дверях кухни, спокойно заложив руки в карманы чёрного кашемирового пальто, и смотрел на тающую женщину.
Грустно так смотрел. С участием.
В круге из соли выпала роса.
Оставляя мокрые следы, мы с Герой выбрались, как солдаты из окружения, за его пределы и бессильно опустились на стулья у обеденного стола.
Гость мой бухнулся лбом в столешницу. Плечи его бурно содрогались, и сначала я решил, что Гера по обыкновению рыдает. Но это был смех.
— Су-у-ука… — тянул он между гомерическими приступами. — А всё ж обыграл я тебя на прикупе.
Шеф, подойдя, уселся напротив и упёр подбородок в набалдашник трости.
Трость у него была интересная. Тяжеленная, с стальным наконечником. По слухам, внутри она была полая и содержала в себе шпагу. В рукояти же помещалась вместительная фляжка. В ней шеф держал малайский ром.
Во всяком случае, так утверждала Антигона. И добавляла, что ей этот ром довелось попробовать, и был он такой крепости, что у неё волосы на груди выросли…
— Однако рано радуетесь, милейший, — сказал шеф, обращаясь к Гере. — Мучительницу вашу окончательно изгнать не удалось. Да и не в моей это власти: не я её в этот бренный мир призвал, не мне и спроваживать.
Гера поднял голову. Глаза у него сделались масленые, на щеках багровели лопнувшие сосуды. Щетина торчала из подбородка во все стороны, как иглы дикобраза.
— Вы же обещали, — взмолился он. — Вы же мне… Я вам…
Шеф только флегматично пожал плечами, и достав кисет, принялся раскуривать трубку.
Гера посмотрел на меня. Я тоже пожал плечами — совершенно искренне.
— А что же мне делать? — наконец вопросил гость, глядя на шефа, как на истину в последней инстанции.
— Вас спасёт правда, — улыбнулся Алекс сквозь клуб густого вишневого дыма. — Одна только правда, и ничего кроме. Расскажите. Облегчите душу.
Гера с минуту смотрел в пустоту, теребил пуговицу на пальто, и когда та наконец оторвалась, подведя итог размышлениям, сунул её в карман и решительно сказал:
— Случайно это вышло. Несчастный случай. Я её напугать хотел. Толкнул легонько, а она и… Об камин.
— Да не мне, — брезгливо перебил Алекс. — С меня довольно и того, что вы признаёте вину, — он посмотрел в глаза гостю и добавил: — Рассказать нужно полиции.
Гера заволновался. Тоскливо заломил руки, глянул в окно — словно прикидывал, как бы сбежать.
За окошком наконец-то занимался серый зимний рассвет, бессолнечный и беспросветный.
— А без полиции — никак? — искательно спросил он. — А я уж в долгу не останусь.
— Никак, — строго сказал Алекс — Чтобы дух успокоился, сатисфакция должна быть совершенная. Око за око, зуб за зуб, — другого духи не приемлют. Конечно, лучше всего её упокоит ваша смерть, — Гера вздрогнул и отодвинулся от шефа подальше — будто бы это помогло. — Но добровольная явка с повинной тоже сгодится. Кресты — место намоленное, сакральное. Там вас дух покойной супруги не потревожит.
Мне-то показалось, что как только шеф кинул свой мешочек, мстительный дух растворился без следа. Но Алексу виднее…
— Ну как, согласны? — уточнил он.
— А иначе нельзя? — На Геру было жалко смотреть. От былой бандитской лихости не осталось и следа. Плечи опустились, глаза потускнели. Даже кожаный лапсердак его не поскрипывал теперь воинственно и бодро, а лишь уныло шуршал.
— Ну почему? — шеф поднял густые и чёрные, как у запорожца на картине Репина, брови. — Можно. Сутки или двое. Сашу я вам больше не дам: самому нужен. Так что придётся защищаться самостоятельно… В монахи вот хорошо пойти, — будто ему только что пр