Кто-то из них улыбнулся, в отсвете уголька сигареты вспыхнула белозубая улыбка. Им нравилось, что этот белый человек неумолимо становится таким же, как и они. В конце концов, этот чужак тоже шел самой короткой тропой в сады Аллаха — тропою воина.
И никто не увидел, как он вытащил из ножен нож. Было слишком темно, а лезвие ножа было черненое и не давало блика…
Закуривая, Максимов прикрыл глаза, чтобы не выдать себя.
На лестнице послышались шаги. Сверху в гостиную спускались женщины. Вечерние наряды они сменили на костюмы, более подходящие для интерьера охотничьего домика. На Карине было платье из тонкой шерсти, из-под его края выглядывали остроносые сапожки. Эрика оделась, как цыганка в фильмах Кустурицы: ярко и с бору по сосенке.
— Судя по вашим лицам, мы вовремя. — Эрика, улыбаясь, обвела взглядом мужчин.
Кресел было всего три. Карина, обойдя стол, присела на подлокотник кресла Максимова.
Эрика в кресло не села, проходя мимо Леона, потрепала его по волосам.
— Слава богу, додумался развести огонь в камине. Дом выстужен, словно сто лет тут никто не жил. Жутко замерзла!
Она встала у огня, за спиной Максимова. Он был уверен, что Эрика воспользовалась поводом, чтобы бросить взгляд на монитор.
— Если вы уже закончили, то можно будет что-нибудь приготовить на огне. У нас есть копченые колбаски.
— Я их съел, — смущенно признался Леон. — Когда волнуюсь, жутко хочу есть.
— Бедненький! Но хоть что-нибудь осталось?
— Консервы. Сыр трех сортов и вино. Эрика тихо засмеялась.
— Француз не пропадет. А как остальные?
— Лично я не голоден. Ты как? — Максимов поднял голову и посмотрел на Карину.
Странно, но смущенный вид Леона нисколько ее не забавлял. Она разглядывала его с брезгливой гримаской на лице, как смотрят на неухоженного зверя, только что выбравшегося из берлоги и отравляющего всю округу смрадом свалявшейся за зимовку шкуры.
Максимов прижал Карину за талию, привлекая ее внимание. В ответ на его вопросительный взгляд она тихо прошептала по-русски: «Потом расскажу».
Леон встал, тяжко ступая по полу бутсами, прошел к бару.
— Что будут дамы?
— А вы уже закончили? — поинтересовалась Эрика.
— Думаю, да.
«Разбежался! — усмехнулся Максимов. — Все только начинается».
— Осталось только обсудить условия, — произнес Максимов, адресуя слова больше Эрике, чем Леону.
Как и предполагал, Эрика тут же вышла из-за его спины, грациозно разбросав полы цветастой юбки, опустилась в кресло.
— Карина, что ты пьешь? — спросила она. Карина молча указала на бутылку ликера на столе.
— Леон, еще одну рюмку. А мне — мартини, — распорядилась она. С лучезарной улыбкой обратилась к Максимову: — Какие условия?
— С русскими больше никаких сделок! — подал голос Леон.
Он вернулся к столу, передал бокал с мартини Эрике. Поставил пустую рюмку. По кивку Максимова разлил ликер. Грузно опустился в кресло.
— Ты уж извини, Макс, но я не вижу мотивов для соглашения. Да и о чем договариваться? Я убежден, что профессор Арсеньев причастен к тайным операциям с культурными ценностями. Иначе ты бы здесь не сидел, я прав? Фактуры по рейду к Мертвому городу у меня достаточно, включая фотографии разгромленного каравана и кое-что из трофеев. Доказательств хватит и без брактеата. А то, что русскому проломили голову, лишний раз свидетельствует, что скандал уже достиг определенного градуса. Сейчас эту сенсацию у меня оторвут с руками.
Максимов намеренно проигнорировал выпад Леона и все внимание переключил на Эрику. Она тоже не сводила с него глаз. На лице удерживала выражение вежливого внимания, но он чувствовал, что ее интерес гораздо глубже, чем она хочет показать.
— Эрика, зачем красивой, самодостаточной и умной женщине Пулитцеровская премия?[46]
Брови Эрики взлетели вверх.
— Ты, конечно же, феминистка, но не настолько, чтобы забыть, что ты женщина. Красивая женщина, подчеркну. Женщина, знающая силу своей красоты. К тому же слишком аристократична, чтобы встать под знамена борцов за демократию и мир во всем мире. Ты умеешь радоваться жизни и вряд ли обменяешь ее на миг дешевой славы.
Максимов почувствовал, как под его рукой напряглась спина Карины. Погладил между острыми лопатками, успокаивая.
— Вот Леон — другое дело, — продолжил он. — К риску ему не привыкать. Но ради чего рисковать? Ради идеи, иллюзий и химер? Так это удел пушечного мяса, а не умного человека. А ты умен, практичен и расчетлив, Леон, если с такой профессией сумел до сих пор остаться в живых. Видишь, я высокого мнения о тебе. — Максимов сделал паузу, пригубив ликер. — Несмотря на то, что ты посмел спекулировать добрым именем моего деда.
Леон нахмурился.
— Профессор Арсеньев скомпрометирован — это факт, — с нажимом произнес он.
— До встречи с тобой меня это тревожило. А теперь — нет. — Максимов перевел взгляд на Эрику, вновь обращаясь только к ней. — Позволю себе процитировать Генри Киссенджера:[47] «В политике есть принципы и есть национальные интересы. Плохо, когда в угоду принципам жертвуют национальными интересами». А так как я сам себе государство, то мои личные интересы доминируют над моральными принципами. Родственные отношения — это лишь принцип. Но есть личные интересы. Я ясно выразился?
Леон бросил на Эрику недоуменный взгляд. А она расхохоталась, закинув голову.
— Браво, Макс! Зверь почуял добычу, не так ли? — Она отсалютовала Максимову бокалом с мартини. — Леон, что ты выпучился? Макс же ясно сказал, он хочет свою долю.
— И не от Пулитцеровской премии, естественно, — вставил Максимов.
— Один уже просил долю. Сейчас лежит с пробитой головой, — пробурчал Леон.
— Надеюсь, что мне повезет. Как до сих пор везло вам, — парировал Максимов. Он поднял взгляд на Карину. — Похоже, моя дорогая, нам выпал шанс заработать кругленькую сумму. Дело в том, что в горах Таджикистана лежит клад. Как ты считаешь, сколько нам полагается, если мы поможем его откопать?
— Пятьдесят процентов, — не задумываясь, ответила Карина.
— Устами младенца, — улыбнулся Максимов.
Эрика промолчала, пощипывая губами кромку бокала.
А Леон выпалил:
— Бред!
— Не больший, чем рассчитывать, что я поверю в сказку о том, что полтора десятка человек унесли на себе содержимое четырех грузовиков. По горным тропам, ага! — Максимов стал предельно серьезен. — Вывод: из груза взяли только самое ценное. На себе уносили лишь малую толику, чтобы подтвердить успех операции. А большая часть похищенного укрыта где-то в районе Мертвого города. Только вы, ребята, избрали весьма неудачный предлог, чтобы туда вернуться. И хозяин груза, и поставщики, и заказчик операции боятся одного — привлечь к себе внимание. Так какого черта вы решили играть в журналистское расследование? Или вы рассчитывали, что на гребне волны скандала вас принесет прямо к кладу? Как человек немного сведущий в «черном» арт-бизнесе, смею утверждать, что вы сделали все, чтобы оказаться в Рейне раньше, чем взойдет солнце. Леон набрал воздуха, готовясь что-то сказать, но Эрика резко его осадила:
— Помолчи! — Она сделала маленький глоток мартини и отставила бокал. — Если у тебя есть конкретное предложение, я готова обсудить условия контракта.
«Вот и выяснили, кто в доме хозяин», — подумал Максимов.
В Эрике, наконец, взыграла кровь предков, привыкших чувствовать себя хозяевами положения, как бы ни складывались обстоятельства.
Спецоперация
В чаще леса воздух сделался густым и влажным, как в остывшей бане. И пахло так же: сырым деревом и раз мокшей хвоей. Стало труднее дышать. Впрочем, это Энке списал на нервное напряжение. В движении оно, он знал, не так бы чувствовалось, а стоять на месте, прислушиваясь к ночным шорохам, — пытка.
Он невольно позавидовал молодым, тем, что сейчас беззвучно, ступая по-кошачьи, крались к домику. У них уже достаточно опыта, чтобы удары сердца не ухали в груди, заглушая собой все вокруг. И они все еще молоды — могут пьянеть от ощущения предстоящей схватки. Они все еще считают, что выживает тот, у кого не дрогнет рука, у кого между мыслью и ударом проходит доля секунды.
Счастливцы!
Сам Энке давно перешел в возраст мудрости, когда знаешь, что дар предвидения важнее грубой силы, а удар надо наносить только в нужный момент, и не беда, если ждать его приходится бесконечно долго. Главное — не упустить момент.
Он стоял, прижавшись спиной к толстому стволу. Слева, сквозь редеющие кусты, в лунном свете белела колея, уводящая от асфальтовой дороги к охотничьему домику. Сам домик отсюда не был виден, Энке не решился приблизиться: ходить так же бесшумно, как молодежь, уже разучился.
Энке посмотрел на светящийся циферблат часов. Прошло десять минут, как фигуры в черных комбинезонах растаяли в темноте. Сейчас наверняка его люди взяли дом в кольцо и медленно подкрадываются к рубежу атаки.
Энке достал мобильный телефон. Нажал первые три цифры кода. И остановился.
— Черт! — прошептал он. — Тебе действительно пора на пенсию. Забыть семь цифр, это надо же!
Пришлось лезть в карман за визиткой. Плащ заскреб по шершавому стволу, зацепившаяся за рукав ветка, выгнувшись, тихо треснула. Энке замер.
«Хорошо, что старых мозгов хватило остаться здесь и не соваться дальше! Шума наделал бы, как медведь».
В зеленом свечении дисплея он рассмотрел номер на карточке. Быстро потыкал пальцем в кнопки набора. Плотно прижал трубку к уху.
— Еще раз здравствуй, друг, — пришлось говорить шепотом и по-русски. — У тебя осталась моя вещица. Я зайду через пару минут и заберу ее.
Он отключил связь.
Что-то больно кольнуло в шею. Так, что Энке не удержался и хлопнул ладонью, накрыв место укола. Боль не утихла, жаркой волной хлестнула к плечу и дальше, вниз — к сердцу.