Я вновь отдал себе отчет относительно обеспеченности продолжения войны. Я считал вопрос об укомплектованиях столь важным, что находил необходимым и участие народа в его решении. Только таким путем вопрос мог быть разрешен, и только в этой работе народ мог дать себе ясное представление и сам решить собственную судьбу. 10 сентября 1917 года по этому поводу верховное командование направило серьезное представление имперскому канцлеру. Генерал-фельдмаршал писал следующее:
«Пополнение действующей армии в настоящее время недостаточно, и особенно резко сказывается недостаток обученных запасных во всех родах оружия…
Если не удастся создать необходимые пополнения для армии, то исход войны станет сомнительным».
Чтобы получить укомплектования, мы считали необходимым, помимо повышения воинственного настроения и соответственной политико-просветительной работы, а также и изменения закона о вспомогательной службе, повысить производительность рабочего; это должно было позволить не позже весны 1918 года вызвать на фронт возможно большее число людей, способных переносить тягости похода и занятых сейчас в промышленности; мы считали также необходимым удлинить сроки службы, на которые распространялась воинская повинность. Доклад заканчивался так:
«Я считаю своим долгом подчеркнуть следующее: обстановка сложится критически, если мы немедленно не приступим к энергичной работе. Если мы будем действовать в этом направлении, то армия сможет успешно закончить войну.
По всем вышеупомянутым вопросам на все ответственные инстанции ложится огромная ответственность. В особенности не должно оставаться никаких сомнений ни у рейхстага, ни у профессиональных союзов, что они своей медлительностью или противодействием возложат на себя тягчайшую вину.
Несколько месяцев уже упущено; необходимость быстрого разрешения поднятых вопросов не требует доказательств».
Этот доклад также не имел никакого успеха. Был ли ознакомлен с ним рейхстаг, мне неизвестно.
После того как я имел возможность ближе изучить имперского канцлера графа фон Гертлинга, я должен был убедиться, что он также не являлся канцлером, который бы мог вести войну. Граф фон Гертлинг целиком стоял на точке зрения большинства рейхстага, ставленником которого он в известной степени и был, и проводил программу соглашательского мира. Это он совершенно ясно и отчетливо высказал в своих первых же больших речах, не возбудив этим ни малейшего отклика в странах Антанты.
Он называл себя «соглашательским канцлером». Я же полагал, что время для соглашения тогда еще не настало. Нам нужен был канцлер, который всецело бы жил задачами, предъявленными войной к его высокому посту, который бы действовал энергично и решительно и пояснял бы народу угрожающие ему опасности. Но это все противоречило природе графа фон Гертлинга. Он был искусен в обращении с партиями рейхстага, но все-таки уступал им даже в тех случаях, когда последние расходились с требованиями военных властей. Принять должность графа фон Гертлинга побудили честные стремления, но время требовало более сильной личности. Нагрузка работой была ему не по силам при его преклонном возрасте и дряхлости. Должен ли я был вновь указать на это его величеству? Но кто же мог быть назначен канцлером, после того как император дважды высказался против кандидатуры графа фон Бюлова и адмирала фон Тирпица? Откуда явится человек, который станет у образовавшейся бреши и будет ее защищать, который объединит и поведет народ принудительным могуществом выставленных им целей?
Многие обращались ко мне с предложением выставить мою кандидатуру на должность канцлера. Но эта идея была ошибочна, несмотря на лежавшие в ее основе добрые намерения. Работа, с которой я и так должен был справляться, была огромной; чтобы вести мировую войну, мне надо было владеть всем ее механизмом. Это одно уже требовало необычайной работоспособности, и наряду с ней возложить на себя еще руководство с таким трудом работающим правительством, которое предъявляло еще большие требования ко всей человеческой личности, было совершенно немыслимым. Ллойд Джордж и Клемансо могли быть диктаторами, но они не занимались детальными вопросами войны. Германии необходим был диктатор, который пребывал бы в Берлине, а не в ставке. Такой диктатор должен был быть способен вполне охватить и понять условия, сложившиеся на родине, и, вероятно, Берлин последовал бы за ним. Я не мог взять на себя эту задачу; это стало ясно мне в пережитой мною внутренней борьбе. Меня останавливал не страх перед ответственностью, но ясное понимание того, что сил одного человека не может хватить, чтобы руководить одновременно народом на родине и войсками на фронте в мировую войну народов. Особенно имея в виду те затруднения и трения, которые встретят меня как явного представителя милитаризма. Обстоятельства складывались весьма отлично от предыдущих войн. Аналогии, которые мне тогда приводились, ни в коем случае не отвечали условиям времени и обстоятельств. Фридрих Великий был монархом и обладал авторитетом, базировавшимся на милости Божьей, за Наполеоном, по крайней мере в начале его блестящей карьеры, стояла вся Франция. Во всяком случае, было бесспорно, что власть должна быть сосредоточена в одних руках.
Мне не оставалось ничего другого, как наряду с моими большими задачами на фронте продолжать вести борьбу с правительством, чтобы получить то, что требовалось армии для того, чтобы одержать последнюю и окончательную победу. Я сознавал трудность задачи, но надеялся, что развал России сделает возможным счастливое ее разрешение. В этом заключалось различие с положением, создавшимся в июне 1917 года, когда вышел в отставку первый канцлер, начавший войну.
IX
Помимо вопроса о мире, в политическом отношении на первое место выдвигался австро-польский вопрос. Графу Чернину удалось склонить на свою сторону сначала его величество, а затем и имперского канцлера и статс-секретаря фон Кюльмана. Как только имперский канцлер граф Гертлинг вступил в исполнение своих обязанностей, в Берлине был созван для обсуждения австро-польского вопроса коронный совет, на который были вызваны генерал-фельдмаршал и я. Граф фон Гертлинг и статс-секретарь фон Кюльман были баварскими подданными, вице-канцлер фон Пайер – вюртембержец. Интересы прусских восточных провинций были им чужды, и они стали на точку зрения австро-польского решения; остальные министры и статс-секретари в основных чертах к ним присоединились. Генерал-фельдмаршал и я серьезно возражали против такого разрешения вопроса. Руководящим основанием для нашего отрицательного голосования являлись военные соображения. Обстановка, как она сложилась теперь, дает подтверждение моей мысли, хотя и иное в сравнении с проводимыми мною тогда соображениями.
Но большинство оказалось не на стороне генерал-фельдмаршала и меня. Император приказал нам обдумать, какие военные предпосылки сделали бы для нас приемлемым австро-польское решение.
Мы искали соответствующего этому указанию исхода. Он намечался единственно в расширении аннексируемой оборонительной полосы на всю прусскую границу.
После указаний, данных в августе для области Главнокомандующего на Востоке, события в Курляндии развивались благоприятно, но в Литве приняли нежелательное направление.
В сентябре майору фон Гослеру удалось, согласно постановлению Главнокомандующего на Востоке, образовать в Митаве земский совет (ландсрат). Он мог опереться на имевшую старые исторические корни конституционную жизнь Курляндии. Дворянство довольно единодушно пошло за ним. Дворянство звало латышей также принять участие в образовании ландсрата. Последние согласились. Те, кто видел спасение страны лишь в ниспровержении всего существующего строя, не удовлетворились данными латышам правами. Правда, эти права были не велики, но оставались все возможности к их постепенному дальнейшему развитию; главное, что было достигнуто, это приобщение латышей к конституционной работе. В Митаве состоялось торжественное открытие ландсрата, который составил всеподданнейший адрес, в котором просил его величество взять на себя защиту Курляндии и принять титул герцога Курляндского. Имперское правительство пошло навстречу, хотя воздержалось от занятия по отношению к Курляндии определенной позиции.
В Литве все резче выступали на первой план неясные стремления местной демократии. В Вильно ландсрат был преобразован из совещательного совета. Но он показал себя неработоспособным, и политическая жизнь зашла в тупик.
Перед своим уходом имперский канцлер доктор Михаэлис объехал Литву и Курляндию, и я ожидал, что за этим на востоке последуют большие изменения. По его вызову я должен был в первых числах ноября прибыть в Берлин. Его неожиданная отставка нарушила все мои планы.
В начале ноября я поехал в Берлин. Намеченное заседание по вопросу об области Главнокомандующего на Востоке состоялось 4 ноября под председательством только что вступившего в должность имперского канцлера графа фон Гертлинга. На этом заседании я предполагал установить отношения Курляндии и Литвы к Германии и обеспечить согласие на составленные мною с прежним имперским канцлером проекты. Одновременно я хотел укрепить положение начальника административного управления востока, который должен был являться в стране единственным авторитетом, в деятельность коего не должны были вмешиваться ни какие-либо депутаты, ни имперский канцлер, ни верховное командование. Наша линия политики в области Главнокомандующего на Востоке как раньше, так и теперь была определенно направлена на присоединение Курляндии и Литвы к Германии и на установление династического союза с домом Гогенцоллернов. В интересах нашего будущего я считал желательным возможно скорее окончательно разъяснить положение обоих ландсратов. В Курляндии главная работа была уже сделана, и оставалось только выполнить формальности. В Вильно же, наоборот, предстояло еще преодолеть исключительные трудности. Но на их устранение можно было определенно надеяться, как только начальник административного управления получит ясные указания и исчезнет неуверенность в наших отношениях к Литве. Тем самым в обоих государствах должно было быть заложено основание их внутреннего устройства, а также военной, экономической и политической связи с Германией.