«Теперь, конечно, нельзя ссылаться на этот мирный договор как на договор соглашения в полном смысле этого слова. Но для утверждения договора это не имеет решающего значения. В данном случае вопрос, есть ли это соглашательский договор или нет, ни при чем, а должен быть поставлен вопрос, возможно ли было практически другим способом вообще заключить мир? На последний вопрос я даю отрицательный ответ, и ввиду этого докладываю от имени моих друзей, что мы единогласно высказываемся за договор.
Милостивые государи, русская делегация, руководимая известным Троцким, по-видимому, вовсе не имела серьезных намерений достигнуть соглашения о мире и стремилась только к пропаганде большевистских идей. С этой целью она по возможности затягивала переговоры; Троцкий даже отказался дать свое согласие на постановление, определяющее, что в будущем мы будем жить в мире и дружбе друг с другом. Даже это было для него слишком много. Тогда как германские уполномоченные с ангельским терпением, чтобы не сказать иначе, в поте лица своего, стремились ускорить мирные переговоры и привести их к концу; со стороны русских, а также со стороны тех, кто находился в тесной связи с русским правительством, произносились самые пламенные речи и посылались зажигательные радиотелеграммы, которые, очевидно, исходили ни от кого другого, как от Троцкого и его товарищей, и представляли не что иное, как издевательство над стремлениями действительно добиться упорядоченного мира. Очевидно, Троцкий надеялся, что ему удастся революционировать другие государства, и прежде всего Польшу, Германию и Англию, и в результате добиться всемирной революции. В конечном счете обрыв мирных переговоров вызван не германской, а русской делегацией, которая их прервала и прямо заставила Германию возобновить военные действия.
В таких обстоятельствах русское правительство обратилось с предложением возобновить переговоры и установить вновь перемирие; германское правительство и его союзники, естественно, не могли безоговорочно на него пойти, а поставили точные и определенные условия, которые без промедления должны были быть или приняты, или отклонены; лишь в зависимости от принципиального решения русских могло быть установлено перемирие и возобновлены переговоры; по нашему убеждению, это было правомерно и даже вызывалось необходимостью, и ни один человек не осмелится упрекнуть в этом правительство».
Это объяснение было для меня очень ценно, так как из него я понял, что большинство народа в этом вопросе поддерживает правительство. Но, к сожалению, рейхстаг очень скоро отвратил свое внимание от грядущей из России революционной опасности.
Наступавшие германские войска, состоявшие большей частью из ландвера, в удивительно короткий срок заняли Нарву, Псков, Полоцк, Оршу и Могилев. Русские не оказали никакого сопротивления. Военная добыча была огромна. Население почувствовало себя освобожденным от большевиков. Вновь оккупированный район поступил в управление Главнокомандующего на Востоке. Чтобы иметь возможность экономически использовать этот район, что было крайне необходимо, граница с Россией была занята войсками. Одновременно охрана границ должна была воспрепятствовать наплыву большевистской пропаганды в оккупированный район, а оттуда в Германию. В то время я не мог предполагать, что впоследствии она, с одобрения правительства, официальным путем будет перенесена в Берлин и в Германию. В противном случае германское верховное командование поняло бы тщетность своих стараний и не растрачивало бы даром силы войск. Пока же Главнокомандующий на Востоке и мы поступали так, как считали необходимым для защиты от большевистской опасности.
Одновременно с вступлением в большевистскую Великороссию началось и германское наступление на Украине. Я поддерживал непрерывные сношения с генералом фон Арцем, чтобы добиться необходимого согласования для предстоявших совместных действий. Но император Карл неожиданно отказался, так как он не хотел разочаровывать народ тем, что мир с Россией не состоялся. Но нужда очень скоро заставила его изъявить свое согласие. Поведение Австро-Венгрии меня весьма поразило – сначала она торжественно заявила, что государство, дабы сохранить возможность существования, правомочно заключить даже невыгодный мир, теперь же, когда ей представилось полное основание создать себе жизненные возможности, она бездействовала. Но, конечно, присоединение Австро-Венгрии меня удовлетворило, так как одни мы были не в состоянии справиться с задачей.
Наступление в Украине также пошло быстрым темпом. Центр тяжести германского наступления был направлен на Киев, и 1 марта последний был уже занят нами, а австро-венгерского – на Одессу. Операции развивались вдоль железных дорог; иногда происходили бои между броневыми поездами; в общем, огромное пространство должно было быть пройдено слабыми силами. Большевистские войска оказывали лишь незначительное сопротивление, чехословацкие войска, составленные из австро-венгерских военнопленных, дрались много лучше, и с ними дело доходило до ожесточенных боев. Движение и бои продолжались даже в мае.
Главнокомандующий на Востоке немедленно приступил к образованию в Германии двух дивизий из русских пленных солдат украинского происхождения, которые были отобраны военными министерствами. Но они оказались не на требуемой высоте: прибыв на Украину, они тотчас же были охвачены радикально-политическим течением, и в результате их пришлось расформировать. Это было очень печально. Антанта умела использовать своих военнопленных, и я понадеялся, что на этот раз сыны освобожденной нами от большевистской власти земли несколько облегчат нам нашу работу.
По истечении перемирия Турция также начала наступление в Армении и предполагала продолжить его до Карса и Батума.
VI
Мирные переговоры с Румынией тянулись столь же неутешительно, как и переговоры с большевистской Россией.
После брест-литовского опыта я считал совершенно необходимым для выяснения спорных вопросов с Австро-Венгрией назначить, до начала мирных переговоров с Румынией, предварительное обсуждение сначала между соответствующими германскими властями.
Экономические условия мира с Румынией представляли особую важность для продолжения ведения войны, так как они должны были определить вывоз нефти и хлеба для войск и родины. Впоследствии они должны были получить большое значение для нашей хозяйственной жизни. Еще в январе я просил генерал-квартирмейстера в корне рассмотреть этот вопрос с имперскими учреждениями в Берлине и штабом армии Макензена и установить размер наших требований. В дальнейшем эта работа явилась основанием для мирных переговоров. Она только частично имела военный характер и гораздо больше затрагивала вопросы экономической жизни народа.
Эта подготовительная работа являлась тем более настоятельной, чем скорее надо было добиться заключения мира с Румынией ввиду наступления на западе. Основываясь исключительно на военной обстановке, мы могли бы заключить такой же мир, к какому нас принудила Антанта, т. е. насильственный мир. Но к этому мы не имели никаких оснований. До заключения всеобщего мира Германия, ставя свои условия, должна была учитывать требования военного положения, а, закончив войну, она отнюдь не была заинтересована в ослаблении Румынии.
Между миром, который заключает с отдельным противником страна, продолжающая войну со всем светом, и миром, которым заканчивается мировая война, имеется огромное различие. В первом случае требования должны гораздо резче отвечать военной обстановке и военным требованиям, чем после общего прекращения военных действий. Но, конечно, обстановка складывается иначе, когда выдвигается цель, которую теперь преследует Антанта, состоящая не только в том, чтобы на целые десятилетия ослабить противника, а чтобы стереть с лица земли государство и поработить целые народы; такие цели были свойственны и их ставили себе лишь в древности, когда войны велись варварскими приемами (см. схему 30).
Переход всей Добруджи в руки Болгарии, как она этого требовала, являлся для Германии невыгодным. Мне представлялось, как наилучшее решение – оставление Северной Добруджи за Румынией, и это вполне отвечало моей точке зрения в вопросе о Добрудже в течение последних пяти четвертей года. Дальнейшее должно было быть предоставлено дипломатии. Ее задачей было сохранить союз с Болгарией, но при этом избежать тех невыгод, которые были связаны с переходом в болгарское владение мирового пути Черноводы – Констанца. В результате я склонялся к мысли о зоне свободного порта, простирающейся от Констанцы до Черновод, с германским управлением. К сожалению, предварительные совещания с нашими союзниками по этим вопросам не состоялись.
Мы возражали против значительного территориального расширения Венгрии за счет Румынии. В военном отношении для лучшего обеспечения границ Венгрия нуждалась лишь в незначительном изменении границы у Орсовы и в Молдавском углу южнее Кирлибабы. Я считал, что только такая аннексия может быть оправданна.
Верховное командование не встречало возражений против присоединения к Румынии Бессарабии и против сохранения армии. Переговорив со статс-секретарем фон Кюльманом и графом Чернином, мы согласились, что предпосылкой явится образование Германией и Австро-Венгрией в Румынии правительства, угодного нам и в большинстве составленном из лиц, находящихся сейчас в оккупированной области. По этому поводу наше правительство завязало тесные сношения с румынами, которые по искреннему своему убеждению хотели стать на сторону Германии.
Кроме того, с военной точки зрения, во избежание каких-либо неожиданностей со стороны Румынии, мы требовали, чтобы король и королевская семья покинули страну до заключения общего мира.
Для Австро-Венгрии укрепление политического влияния Германии в Румынии было в высшей степени неприятно, Австро-Венгрия опасалась этого в равной мере, как и восстановления экономических интересов Германии. Граф Чернин противился обоим требованиям и поставил нас в тупик, объявив, что в конце января он командировал прежнего военного атташе в Румынии, полковника Ранда, к румынскому королю в Яссы с уверением в готовности обеспечить Румынии достойный мир. В Крейцнахе я узнал об этой командировке окольным путем и был весьма неприятно поражен. На совещаниях 4 и 5 февраля я обратил внимание на сомнительность миссии полковника Ранда. Граф Чернин и, что удивительно, статс-секретарь фон Кюльман уклонились от этой темы, что меня убедило в том, что последний знал о командировке полковника Ранда и дал на нее с