й нажим. Таким образом, с внешней стороны мы сделали все возможное; теперь сами войска должны были показать свою способность удержать дисциплину на соответствующей высоте. Это требование определенно выпадало на офицеров. И если в войсковых частях дисциплина падала, то вина в этом ложится и на начальников.
Из многих разговоров, которые в эти дни я имел с офицерами в различных частях при обсуждении учений, во мне вновь воскресло впечатление старых жалоб на усталое и недовольное настроение, которое приносят в армию с родины; отпускных подстрекали, а вновь прибывающие запасные вредно влияли на дисциплину, отчего страдала боеспособность войск. При перевозке запасных частей произошел целый ряд недоразумений, главным образом при переброске таковых из Баварии и с востока. Усиленные жалобы поступали также на дух солдат, которые обучались в ближайшем учебном лагере в Беверлоо. Ввиду этого все части усиленно стремились получать на пополнение солдат, которые уже раньше служили в их рядах и являлись уроженцами той же местности. Я стремился по возможности идти навстречу таким желаниям, но это мне не всегда удавалось. Впоследствии я узнал, что в канцеляриях тыла была организована работа, систематически этому препятствовавшая. Нужно было расшатать армию.
О настроении на родине я постоянно возобновлял разговор с соответствующими инстанциями. В эти дни мне в первый раз возразили, что армия также проявляет неудовольствие и устала драться. Все делали вид, что очень удивлены этому, но в конце концов на армии должны были отразиться те лозунги, которые ей усиленно напоминала родина, к тому же на все части действующей армии ложилось столь тяжелое бремя – бесконечно более тяжелое, чем выпадавшее на родину. Человек, приезжавший обиженным и возмущенным из дому на фронт и здесь вынужденный переносить большие испытания, на родине не мог не являться мутящим элементом. Но совокупность войск жаждала победы, несмотря на разлагающее влияние родины и падение дисциплины. Моим убеждением всегда было, что народ и армия представляют одно тело и одну душу, и, следовательно, армия не могла надолго остаться здоровой, если была больна страна. Теперь, как и прежде, сомнительные явления в действующей армии доходили до меня только в виде единичных случаев. В своей совокупности она находилась еще в повиновении и порядке и била противника. Я надеялся, что чувство долга и желание победы в армии еще достаточно сильны, чтобы преодолеть многие нежелательные явления. Большая убыль за последние бои убитыми и ранеными штаб-офицеров и ротных командиров теперь особенно обостряла положение, так как на смену им являлись очень молодые офицеры со свойственными им недостатками. Так же обстояло дело и с опытными унтер-офицерами. Мы дошли до того, что перед началом сражения выделяли из частей командный резерв, который не принимал участия в бою, чтобы после боя части не остались вовсе без начальников[56].
В области тактики мы должны были преподать войскам новейший боевой опыт. Выводы его заключались в еще большем разрежении пехоты, в возрастании значения тактики небольших ударных групп и в усовершенствовании согласования работы отделений с войсками сопровождения и пехоты с артиллерией. Армиям были даны соответствующие указания.
28-я пехотная дивизия и часть 3-го егерского батальона, которые отличались особенной тактической выучкой, были переведены в окрестности Авена. С ними на упражнениях были разработаны детали, и затем они были демонстрированы большому количеству штаб-офицеров и старших начальников всех армий, в том числе большинству командующих армиями и многим командирам корпусов. Этот прием отражал заботу о скорейшем распространении в армиях нового опыта.
Во всех случаях я подчеркивал необходимость не забывать построений, необходимых для обороны, и правильно улавливать момент для остановки наступления и перехода к обороне. Войска должны были ощутить этот момент по систематическому усилению неприятельского сопротивления.
Для дальнейшей оперативной деятельности нельзя было терять времени. На Западном фронте мы должны были сохранить инициативу, которую захватили в свои руки, и за первым большим ударом, при первой же возможности, нанести второй.
Подвоз мощных наступательных средств, снабжение и образование складов боевых припасов, сосредоточение дивизий, использование боевого опыта предыдущего наступления, что отнюдь нельзя было ставить на последнее место, и многое другое требовали много времени. Такая задержка являлась для нас очень невыгодной, но при определенном количестве имевшихся налицо боевых сил ничего нельзя было изменить.
Продолжение наступления у Ипра и Бейльеля против английской армии само по себе являлось для нас наиболее выгодной операцией, но теперь там были сосредоточены столь значительные неприятельские силы, что это препятствие было не под силу даже отдохнувшим войскам. До возобновления наступления в этом направлении надо было, чтобы противник ослабил здесь свои силы; кроме того, здесь еще приходилось разрабатывать наши тыловые пути. Далее к югу условия складывались так же, а к тому же район Соммы представлял слишком мало укрытий для подготовительных к наступлению работ. Противник был слаб лишь перед 7-й и 1-й армиями, так как отсюда он перебросил силы к Ипру и заменил их вымотавшимися в бою английскими дивизиями. Неприятельские позиции были здесь расположены на высотах, и на первый взгляд атака их представляла большие затруднения. Но при наличии хорошей работы нашей артиллерии дело сводилось в конце концов к преодолению лишь препятствий, представляемых местностью. Последние, правда, являлись значительными, но с ними, несомненно, было легче справиться, чем с итальянскими горами, которые мы преодолели 25 октября 1917 года. В конце апреля фронт кронпринца германского получил задание – представить проект наступления между Пиноном и Реймсом.
Верховное командование одновременно должно было отдавать себе ясный отчет, какие войска примут участие в этом наступлении. К нему должны были быть привлечены дивизии, принимавшие участие в мартовском наступлении, но воспользовавшиеся затем отдыхом и прошедшие курс обучения. Можно было рассчитывать, что до конца мая эти дивизии не успеют набраться свежих сил и сделаться способными к наступлению. Такой же срок требовали и подготовительные работы. Своей торопливостью мы не должны были ставить на карту успех и идти на риск больших потерь. Я не мог руководствоваться своими желаниями и надеждами, а должен был действовать на основании твердых данных. Но само собой разумеется, что нам следовало избегать всякой излишней потери времени.
В наших обсуждениях со штабом фронта кронпринца германского, в состав которого входили 18, 7 и 1-я армии, было решено и признано выполнимым следующее:
1. 7-я и 1-я армии наступают с фронта Анизи, участок юго-западнее Лана, – участок к югу от Берри-о-Бак в направлении на Суасон – Фим – Реймс.
2. Удлинение наступления вправо за р. Элет к р. Уазе и влево до Реймса.
3. Наступление 18-й армии западней р. Уазы, в основном направлении на Компьен.
Одновременное наступление по столь широкому фронту являлось невозможным, так как часть артиллерии, которая участвовала в сражении 21 марта, в настоящее время должна была оставаться для обороны фронта кронпринца Рупрехта.
Как далеко удастся развить наступление, предвидеть было нельзя. Я надеялся, что этот удар обусловит такой расход сил неприятеля, который даст нам возможность продолжить наступление во Фландрии.
Задачей фронта кронпринца Рупрехта была пассивная оборона и накопление сил; подготовительные для наступления работы должны были вестись во Фландрии, а также, в демонстративных целях, по всему фронту. Надо было ожидать, что дивизии фронта кронпринца Рупрехта, сильно пострадавшие и уменьшившиеся в своем составе в мартовских и апрельских боях, отдохнут в предстоящее спокойное время и пополнятся выздоровевшими и некоторым количеством укомплектований. Если противник оказался бы вынужденным сосредоточить значительные силы против фронта германского кронпринца, то продолжение фландрского наступления оказалось бы вполне уместным.
Подготовительные работы для наступления должны были продолжаться и на остальных участках Западного фронта, хотя бы на них и не предполагалось наступать.
Само собой разумеется, что повсюду, где войска занимали новые позиции, прежде всего они должны были оборудовать их для обороны.
Все армии особенно принимали к сердцу заботы о людях и лошадях, находящихся на отдыхе. С войсками на позициях нельзя было обращаться столь бережно, как бы мне этого хотелось. Войскам, расположенным на новых фронтах, приходилось очень тяжело. В общем, противнику было не легче, но условия расквартирования, в особенности по сравнению с нашими войсками, которые были расположены на поле сражения на Сомме, на многих участках значительно более благоприятствовали противнику, чем нам. Это лежало в существе дела. Мы стремились обстрелом многих пунктов из дальнобойных орудий и метаньем бомб с аэропланов по мере возможности уравнять эти условия. На спокойных фронтах, от 7-й армии до швейцарской границы, части отдыхали, не сменяясь с позиций, и находили время для обучения батальонов, пехотных полков и артиллерии, упражнявшейся отдельными батареями.
Помимо укрепления дисциплины, в тылу всех армий и на многих участках фронта велась энергичная работа по обучению. Пехотные роты, имевшие до сих пор по 4 легких пулемета, получили теперь пятый, а также улучшенные ружейные гранаты. Для защиты от неприятельских аэропланов пулеметы были также розданы обозам и транспортам; артиллерийские части получили почти всю причитающуюся им материальную часть.
Войска получили первые противотанковые ружья; они действовали хорошо, но, к сожалению, были слишком тяжелы и требовали обслуживания двумя людьми, вследствие чего мы теряли лишнего стрелка.
Довольствие людей было достаточное, но все же значительно уступало тому, которое было у противника. Условия подножного корма складывались благоприятно, и лошади имели достаточно еды, чтобы напитаться. Зернового фуража было мало. Санитарные условия раньше были лучше. Появились первые случаи гриппа, но военные врачи пока оценивали их как легкие.