Для германских войск, находившихся при 2-й австро-венгерской армии, была устроена особая этапная организация во Львове, а в Венгрии – для дивизий, сражавшихся в Карпатах.
Началось обучение маршевых частей по нашим правилам, инспектирование их было вверено германским генералам. Полковник принц Оскар Прусский, которому было поручено обучение австро-венгерских маршевых частей в южногерманской армии, работал в этой области очень успешно. Германские бригадные командиры обучали австро-венгерскую артиллерию управлению огнем в условиях большого сражения; в прочих отношениях техника стрельбы австро-венгерской артиллерии стояла высоко. Начался также, правда в очень ограниченных размерах, обмен офицеров. В общем, поскольку это позволяла обстановка, было сделано все возможное, чтобы предохранить австро-венгерскую армию от таких погромов, какие она пережила в июне.
Было множество важной и мелкой работы, и часы быстро пролетали в Брест-Литовской цитадели.
27 августа Румыния объявила войну Австро-Венгрии. Двуединая монархия тем самым должна была расплатиться за одностороннюю политику Венгрии, а мы пожали плоды нашего невмешательства.
В 1 час дня 28 августа начальник военного кабинета генерал фон Линкер передал по телефону генерал-фельдмаршалу и мне приказ его императорского величества немедленно прибыть в Плесе.
В тот же день в 4 часа дня мы оставили Брест и больше не возвращались на Восточный фронт, где протекли два года нашей крупной, дружной работы, увенчанной огромными успехами.
Наступление Антанты осенью 1916 года
I
При нашем прибытии в Плесе 29 августа около 10 часов утра мы были приняты генералом фон Линкером. Он сообщил, что генерал-фельдмаршал назначен начальником генерального штаба действующих армий; я же буду вторым начальником. Я счел более удобным наименование «первый генерал-квартирмейстер», так как существование двух начальников казалось мне нецелесообразным. В то же время я определенно потребовал, чтобы ответственность за все решения и мероприятия лежала на мне в такой же мере. Его величество сказал во время приема, что он надеется на скорое преодоление кризиса на фронте. В том же духе высказался бывший в то время в Плессе имперский канцлер. Мысль о заключении мира им не высказывалась. Серьезность положения делала для него невозможным обсуждение этого вопроса. Осуществлению его мешала воля врага.
Я вполне отдавал себе отчет в том, насколько неблагодарно было мое положение. Я занял его, свято стремясь к тому, чтобы все мои действия и все мои мысли были посвящены доведению войны до победного конца. Только для этого были призваны генерал-фельдмаршал и я. Задача была невероятной трудности. Тяжелое чувство ответственности не покидало меня ни на минуту. Поле деятельности было для меня отчасти совершенно новым, и, благодаря необыкновенной многосторонности, трудность работы была необычайна. Никогда еще судьба не возлагала на человека столь трудной задачи. Смиренно просил я всемогущего Бога даровать мне силы для моего поста.
Положение дел в то время, когда генерал-фельдмаршалу и мне было поручено верховное командование, было крайне напряженное. Наша великая оборонительная война, которую мы до тех пор могли вести, применяя лучший военный метод – наступление, перешла в пассивную защиту.
Антанта напрягла все свои силы, чтобы нанести нам могучий и, как она думала, последний удар; она заставила нас вести оборонительную войну и в то же время вывела на сцену Румынию. Надо было ожидать, что она усилит свои атаки на Западном фронте, в Италии, Македонии и южнее Припяти, в то время как румыны, подкрепленные русскими, будут продвигаться в Семиградье к открытому правому флангу нашего Восточного фронта или же из Добруджи в Болгарию. На одном из этих направлений нам готовился смертельный удар. Приходилось ждать оживления действий также и в Азии. Мы были втянуты в титаническую борьбу. Мускулы и нервы были напряжены до крайности; дело шло к тому, чтобы спасти отечество от наивысшей опасности, как мы уже сделали это при Танненберге и под Лодзью, когда положение было проще, но не менее серьезно. Я в то время еще не отдавал себе отчета в том, насколько выступление Румынии задевало также наши экономические интересы. Те решающие военные мероприятия, которые были приняты в сентябре, были сделаны без учета этого обстоятельства.
В течение этой решающей борьбы Германия и ее союзники были отрезаны от всего мира самыми невероятными мерами насилия. Предоставленные самим себе, они противостояли великим европейским военным державам, которые располагали вспомогательными источниками всего мира. После того как первый удар против Франции в 1914 году не удался, положение не изменялось. Наступило то, что предсказал генерал-фельдмаршал фон Мольтке 14 мая 1890 года.
«Когда разразится война, висящая над нашей головой как дамоклов меч уже более 10 лет, то продолжительности ее и исхода нельзя будет предвидеть. Величайшие державы Европы вступят в борьбу, вооруженные как никогда. Ни одна из них не может одним-двумя походами быть настолько ниспроверженной, чтобы признать себя побежденной, быть вынужденной заключить мир на тяжелых условиях и не быть в состоянии воскреснуть, хотя бы через год, с тем, чтобы снова начать борьбу. Война эта может быть семилетней, может быть и тридцатилетней».
Громадное превосходство неприятеля в отношении численности и военного снаряжения должно было становиться все ощутимее по мере того, как война продолжалась. У нас два первых года войны нанесли армии чувствительный урон: цвет ее погиб. Но она была еще полна сил и была в состоянии защитить от вторжения неприятеля не только пределы своей родины, но и территорию своих союзников на европейском театре военных действий.
В данный момент начал ослабевать только Восточный фронт, потому что боевые силы австро-венгерской армии падали все больше и больше. Нам удалось поддержать их, но на это ушло много наших сил. Австро-Венгрия питалась германской кровью и германскими материальными средствами. Особенно требовался уголь и подвижной состав для железных дорог. С Болгарией и Турцией дело обстояло приблизительно так же: они предъявляли меньше требований на живую силу, зато больше нуждались в деньгах, военном снаряжении и средствах снабжения. Немцы должны были всем помогать и делали это, не получая часто ничего взамен.
Правда, в некоторых отношениях союзники разгружали наши задачи. Без них война была бы немыслима. На них падала большая доля борьбы, но зато они считали своим правом предъявлять к нам все новые требования, хотя их достижения оставались часто далеко позади наших. Чем дольше продолжалась война, тем ощутимее становились требования, предъявляемые к Германии ее союзниками, и вся неимоверная тяжесть войны ложилась на ее плечи.
Численность неприятеля постоянно росла: выступила на сцену Италия, все государства произвели новые формирования и привлекли к участию подвластные племена. Теперь прибавилась еще Румыния с ее 750 000 войск. Нас было значительно меньше, несмотря на вступление в союз Болгарии и Турции, и, несмотря на все предпринимавшиеся нами новые формирования и переформирования, 10 миллионам врагов мы могли противопоставить на фронте только 6 миллионов человек.
Военное снаряжение армий Антанты достигло небывалой высоты. Сражение на Сомме ясно показало, как велико было превосходство неприятеля. Принимая в расчет ненависть Антанты и ее огромную волю к войне, голодную, душащую блокаду и враждебную, столь опасную для нас пропаганду лжи и подстрекательства, становилось ясно, что о победе можно было думать только в том случае, если Германия и ее союзники отдадут всех имеющихся у них людей и все свои экономические силы и если каждый воин, идущий воевать, принесет с собой из дома несокрушимую волю к победе и убеждение, что армия должна победить для родины. Человек, переживающий на поле битвы бесконечно тяжелые часы, должен получать с родины приток душевных сил, чтобы быть в состоянии остаться на фронте и все пережить.
При таком положении дел и при нашем понимании сущности войны и стремлении неприятиля уничтожить нас, генерал-фельдмаршал и я считали нужным довести до наивысшего напряжения физические, нравственные и экономические силы страны. И потому верховное командование предъявило к имперскому правительству свои требования на людей, военное снаряжение и моральные силы.
В том же духе насколько это было возможно, мы воздействовали на союзников. Австро-Венгрия уже увеличила возраст призыва в ополчение до 55 лет. Турция распространила воинскую повинность до 50 лет. Таким образом, обе страны до крайности исчерпали свою живую силу, по крайней мере на бумаге.
При таком положении дел верховное командование более, чем когда-либо, должно было подумать о том, чтобы почерпнуть дополнительные силы из оккупированных стран. Это были важнейшие векселя верховного командования на будущее.
Начальник морского штаба высказался за неограниченную подводную войну, которая не считалась бы также с нейтральными судами в зоне блокады. Это была самая действенная помощь, которую флот мог оказать армии в ее тяжелой борьбе. Возможность вступить с неприятельскими морскими силами в открытый бой еще раз была под сомнением. Сделанная в августе попытка вызвать их на это оказалась безрезультатной. Неприятельские минные заграждения все больше суживали поле действия нашего линейного флота и затрудняли его применение. Вопрос о неограниченной подводной войне по желанию имперского канцлера обсуждался еще 30 августа. Для генерал-фельдмаршала и меня было важно, чтобы во время борьбы народов часть нашей вооруженной силы, заключающаяся во флоте, не оставалась в бездействии.
То, что Балтийское море оставалось свободным, и то, что во Фландрии имелся морской корпус, не являлось для нашей армии достаточной поддержкой со стороны флота. Между тем Антанте ее морские силы оказывали значительную помощь. С глубоким сожалением нам пришлось отказаться от неограниченной подводной войны, так как, по мнению канцлера, она могла привести к войне с Голландией и Данией; у нас же не было ни одного солдата для защиты от этих государств. Они могли двинуть свои, правда, не испытанные на войне, силы на Германию и нанести ей смертельный удар. Мы были бы побеждены прежде, чем сказалось бы обещанное моряками влияние подводной войны.