Турецкое продвижение в Персии в направлении Гамадана было лишь эпизодом и значения для войны не имело.
В Восточной Малой Азии, к западу и к югу от линии Трапезунд – Эрзинджан – Муш, стояли друг против друга русские и турки, но действий никаких не предпринимали. По-видимому, состав обеих армий сильно растаял. Сколько там фактически было турок, я никогда не мог выяснить. Значительного русского наступления ожидать больше не приходилось; театр военных действий был для русских слишком неудобен.
Турецкая армия была истомлена. Она также еще не оправилась от Балканской войны, когда ей снова пришлось воевать. Она долго несла большие потери больными и ранеными. Хороший храбрый анатолиец исчез из рядов войск. Все большая часть войск образовывалась из ненадежного арабского элемента, особенно в Месопотамии и Палестине. Части войск не достигали больше штатной численности, их плохо кормили и еще хуже снаряжали. Особенно чувствителен был недостаток в годных офицерах. Опираясь на свое влияние, Лиман-паша пытался сформировать из своих дивизий новые годные боевые единицы. Он сделал все, что мог. Когда его отряды переходили из его рук под германское начальство, как это было в Галиции или против Румынии, то они оказывались сносными, даже хорошими; если же они попадали под турецкое начало, то очень скоро забывали все, чему научились при серьезной постановке дела у немцев.
Кроме денег, Турция получала от нас офицеров и технические отряды, а также и военное снаряжение, последнее в количестве, какое можно было доставить в Константинополь при имевшемся скудном числе поездов. Здесь снаряжались дивизии Лиман-паши. Дальнейший транспорт снаряжения в Палестину, Месопотамию и на Кавказский фронт был так ограничен, что снабжение находившихся там войск было очень скудное. Боеспособность слабых числом армий вследствие этого становилась еще ниже. Провозоспособность турецких дорог мы пробовали поднять, доставляя туда оборудование и технический персонал.
Позиция турецкого правительства по отношению к другим народностям оставалась прежней. Несмотря на мои настояния, Турция не делала ничего, чтобы покончить со своей прежней политикой по отношению к арабам. Возможно, что это было и поздно. Английские деньги сделали остальное. Арабы все резче восставали против турок. Удивительно, что, несмотря на это, Турция почти до конца войны удержала за собой Геджасскую железную дорогу и Медину.
Энвер-паша также прибыл в начале сентября в Плесе. Он был очень даровитый человек и производил необыкновенное впечатление. Он был верным другом Германии. Между ним и мной существовала горячая симпатия. У него имелось солдатское понимание ведения войны, но не было основ и знания военного ремесла; не было школы. Его большие военные способности не могли получить развития. Его верное чутье подсказало ему правильность посылки турецких войск в Галицию и против Румынии. Но, с другой стороны, он постоянно требовал военного снаряжения в таком количестве, какое никак не могло быть доставлено на место. Большая часть поездов через Софию в Турцию была занята углем, шедшим из Верхней Силезии в Константинополь. Я постоянно просил Энвера, имевшего крупное значение, Талаата и других сановников, посещавших нас, поднять добычу угля в Турции, что было вполне возможно. Таким способом они освободили бы транспорт для военного снаряжения. Я беседовал с ними об огромном значении железных дорог для ведения войны и указывал им, каким образом Турция может помочь себе. Я не встретил большого понимания с их стороны, и навстречу моим пожеланиям они не пошли. Они продолжали предъявлять те же требования, хотя должны были понимать, что их нельзя выполнить. Для своих угольных копей и железных дорог Турция не делала, можно сказать, ровно ничего.
Власть в Константинополе всецело находилась в руках младотурок.
Население стояло в стороне.
Картина, которую представляла собой Турция при моем вступлении в должность генерал-квартирмейстера, была малоутешительной; о Месопотамии и Палестине я мог думать только с опасением.
V
Сношения наши с союзниками происходили при посредстве военных уполномоченных, поскольку невозможны были личные переговоры. С австрийским высшим военным управлением сношения поддерживал германский генерал фон Крамон, который выполнял свою подчас трудную задачу с исключительным искусством и большим тактом. Благодаря ему наши отношения с австрийским верховным командованием становились все лучше. Австро-венгерский военный уполномоченный в германской ставке, фельдмаршал-лейтенант фон Клепш, оставался больше в тени. Это также был чрезвычайно подходящий человек, всегда стремившийся к тому, чтобы не произошло какого-либо недоразумения, и всегда готовый действовать в таком духе, как этого требовало наше братство по оружию.
Переговоры с Болгарией велись главным образом через полковника, позже – генерала Ганчева, болгарского военного уполномоченного при нашем штабе. Это был необыкновенный умница, ловкий человек, отстаивавший болгарские интересы с большим умением, но не терявший при этом широкого понимания обстановки. Он был верным сторонником союза. После отречения Фердинанда от престола он сопровождал своего царя в Германию. Германского военного уполномоченного в Софии, полковника фон Массова, царь ставил очень высоко. К его содействию часто приходилось прибегать, чтобы сглаживать недоразумения, легко возникавшие при своеобразном характере болгар.
Турецкий военный уполномоченный генерал-лейтенант Цеки-паша, знатный турок и надежный друг Германии, чрезвычайно тактично и умело защищал интересы своей армии. Германский представитель в Константинополе генерал фон Лоссов, личный друг Энвера, был особенно хорошо знаком с турецкими порядками. Мы, естественно, часто к нему обращались. Так как при турецком верховном командовании начальником генерального штаба был немецкий генерал – сначала генерал Бронзарт фон Шеллендорф, позже генерал фон Зеект, – то отношения с верховным командованием носили особенно дружественный характер. Как раз в то время, когда генерал-фельдмаршал и я прибыли в Плессе, был поднят вопрос об общем военном руководстве четверным союзом в тактически-стратегических вопросах. Я горячо высказался за него, и, к моему удовлетворению, оно скоро было образовано. Его величество император получил право окончательного решения, генерал-фельдмаршал мог распоряжаться от его имени. На практике это руководство имело ограниченный характер: мы не знали точно внутренней ценности армий наших союзников и не могли поэтому отдать, например, приказ, чтобы на итальянской границе Австрии осталось столько-то дивизий. На практике приходилось прибегать к соглашению: как бы то ни было, принятое постановление придало германскому верховному командованию известный авторитет, что было очень полезно.
Таким образом, войной на Западном фронте и на Восточном, до самой Добруджи, руководили полностью генерал-фельдмаршал и я. Что касается войны с Румынией, то здесь пришлось прибегать к соглашению с союзниками, главным образом с Австро-Венгрией. В ведении австро-венгерского верховного командования в Тешене находились войска эрцгерцога Карла и прибывающие в Семиградье части. Но они находились в такой зависимости от принимавшихся нами мероприятий, что фактически наше верховное командование сохраняло за собой единство руководства.
На Итальянском и Албанском фронтах распоряжался исключительно генерал фон Конрад.
Положение дел на Македонском фронте, в Болгарии и Турции требовало с нашей стороны огромного внимания, но мы не могли взять на себя здесь решающей роли.
Результатами организации общего военного руководства было то, что, в случае каких-либо спорных вопросов между собой, союзные верховные командования обращались к нам.
Болгарское верховное командование очень неохотно вступало в переговоры с турецким и австро-венгерским по вопросам, касавшимся балканских дел, а последние в свою очередь охотнее сносились с нами, чем с болгарским верховным командованием.
VI
Его величество император был верховным военачальником. Ему принадлежала высшая власть над войсками и флотом. Командующие армиями и флотом подчинялись ему.
По желанию его величества начальник генерального штаба армии самостоятельно руководил военными операциями. Для основных решений требовалось согласие императора. Командной власти начальник ген. штаба не имел.
Во главе верховного командования, таким образом, стоял император. Употребляя в моих воспоминаниях это наименование в применении к генеральному штабу армии, я не совсем точен, но следую обычному разговорному пониманию «верховного командования».
Начальник морского штаба в качестве руководителя морской войны был поставлен наравне с начальником генерального штаба армии. В отношении ведения морской войны он обладал такими же правами и имел те же обязанности, как мы в отношении сухопутной войны. Совместная работа генерального и морского штаба протекала всегда дружно. Генерал-губернаторы Брюсселя и Варшавы были подчинены непосредственно императору; в вопросах политических они зависели от имперского канцлера. В военных вопросах они следовали указаниям верховного командования, но, чтобы получить как-то лошадей из Варшавского генерал-губернаторства, потребовался приказ его величества.
Прочие оккупированные области подчинялись генерал-квартирмейстеру и, следовательно, верховному командованию. Настоящими хозяевами этих областей были командующие соответственными армиями.
Военные министерства Пруссии, Баварии, Саксонии и Вюртемберга были поставлены наравне с нами. Их представители находились в главной квартире; для военных министерств федеративных германских государств это были военные уполномоченные по соответственным контингентам. Баварские представители часто сменялись. Под конец им являлся генерал фон Гартц, еще позже генерал Кеберле. Саксония и Вюртемберг были представлены генералами фон Эйлитцем и фон Гревеницем; последнего сменил подполковник Голланд. Эти господа защищали в то же время интересы своих контингентов перед верховным командованием. Понятно, что и в пределах германской армии дело не обходилось без трений. Когда в том или другом месте возникали затруднения, случало