сь иногда, что один контингент сваливал вину на другой. То на его долю приходилось слишком много потерь, то ему слишком редко представлялся случай отличиться.
Приходилось обсуждать с военными уполномоченными также вопрос о личном составе. Совместная работа с этими господами протекала дружно. Они видели, вероятно, что я отношусь к их интересам без всякого пристрастия. Я никогда не делал различия между всеми 4 контингентами. Все исполняли свой долг, у каждого были дивизии получше и похуже; только вюртембергские войска были все хороши. Такой же похвалы заслуживали и баденские дивизии, хотя они не образовывали отдельного контингента. Несмотря на разноплеменный состав, армия представляла одно целое. Нужна была длительная, разлагающая работа, чтобы вызвать известную враждебность между баварскими и прусскими войсками. Но и тогда это не затронуло бы штаб-офицерского состава.
Представителем прусского военного министерства был майор Штилер фон Гейдекампф; он горячо принимал к сердцу мои многочисленные заботы.
Военные министерства во многих областях выполняли наши требования, они были мне верными помощниками. Правда, когда требования войны глубоко затрагивали внутреннюю жизнь страны, стоящие во главе лица также не могли отделаться от общего настроения родины; они не могли с ним справиться и подчинялись ему, не давая армии того, в чем она так нуждалась.
С заместителями корпусных командиров мне приходилось иметь дело только по вопросу обучения в запасных частях. Они не получали никаких указаний от верховного командования. На основании закона об осадном положении они были совершенно самостоятельны и после того как рейхстаг осенью 1916 года создал должность командующего войсками, подчинялись своим военным министерствам, как это имело уже место в Баварии.
Вследствие этого для победоносного окончания войны личность прусского военного министра получила необычайное значение. Его ответственность возросла, он должен был теперь настойчиво требовать от имперского канцлера, чтобы он укрепил дух народа в тылу, чтобы тыл не давил на настроение армии; он должен был выступать за сохранение на родине государственного порядка, в случае, если бы кто-нибудь вздумал на него посягнуть. Вот чего ожидала армия от прусского военного министра! Значение заместителей корпусных командиров упало вследствие политики имперского правительства, а также после установления должности командующего войсками. Этот закон к тому и стремился – в первую очередь он был направлен против них и их деятельности. Конечно, многоглавое толкование закона о собраниях, применении цензуры и во многих других случаях не годилось и только запутывало дело. Единый, сильный правительственный авторитет был бы лучше. Но такого не было, а военный министр делу не помог.
По мере того как имперский канцлер поддавался различным партиям, неопределенность, царившая в Берлине, передавалась в провинцию. Самостоятельность заместителей командиров корпусов падала все больше. Закон, создавший должность командующего войсками, мог бы пойти на благо, но стал для нас роковым.
Лицом, с которым верховное командование должно было сноситься, как с равным себе, был также начальник военного кабинета, ответственный только перед императором. Эта инстанция работала серьезно и добросовестно. Она составляла свои суждения только на основании докладов начальствующих лиц. По вопросу о командующих армиями и командирах корпусов она выслушивала также мои мнения. Помимо этого, верховное командование не имело никакого отношения к личному составу, я нес моральную ответственность только за офицеров генерального штаба и за распределение между ними орденов. Я очень хотел бы, чтобы во главе военного кабинета стояли люди, хорошо знакомые с войной по личному опыту; тогда они знали бы условия, в которых приходилось работать офицерам. При данном же положении они работали по шаблону мирного времени и не давали сильным личностям возможности выявить себя.
Начальник военного кабинета распоряжался также раздачей орденов; для армии вопрос об орденах имеет немаловажное значение. И по этому вопросу он считался с отзывами командующих армиями. К сожалению, проходило много времени, прежде чем представленные к орденам получали их. После долгих усилий верховному командованию удалось провести отличительный знак для раненых.
Ведение колониальной войны лежало на статс-секретаре министерства колоний. Уже в мирное время между ним и генеральным штабом не было достаточного контакта по этому вопросу. В 1904 году генералу графу фон Шлифену специальным приказом было поручено руководство военными действиями в Юго-Западной Африке. Министерство колоний недостаточно заботилось о боевой готовности колоний. Польза, которую Франция сумела извлечь из своих колоний в военном отношении, не может быть достаточно оценена. В значительной степени война велась ею при помощи цветных войск, особенно летом 1918 года. Этого мы, конечно, никогда не смогли бы сделать, но все-таки могли бы получить от своих колоний большую поддержку. Кучки германских героев в Восточной Африке оттянули на себя большие силы. Неприятель лишился их для войны с Турцией и должен был заменить их другими частями, которые были, таким образом, потеряны для Западного фронта. Я с интересом следил за борьбой в колониях и был поражен, что в Юго-Западной Африке борьба не велась энергичнее. В чем тут было дело, я не берусь решить. Недостаточная забота Германии об обороноспособности колоний не может быть единственной причиной. В Восточной Африке осенью 1917 года, между Руфиджи и Ровума и затем на португальской территории, генерал фон Леттов-Форбек дал на далекой чужбине блестящий пример германского мужества.
Верховное командование и имперский канцлер были равны в правах. Объединение власти и здесь принадлежало его величеству. Наши сношения с императорским правительством вскоре приняли очень оживленный, но малоутешительный характер. Наши указания правительству на тот род помощи, которого мы ожидали от него и считали безусловно необходимым для достижения победы германского народа, не встретили заметного сочувствия.
Защита военных интересов во всех вопросах внешней политики, возникавших в связи с войной и заключением мира, служила также поводом для частных сношений, к сожалению, не всегда приятного характера.
Правительственный аппарат в Берлине производил необыкновенно тяжеловесное впечатление. Ведомства работали без взаимного контакта; левая рука часто не ведала, что творила правая. Бисмарк владел умением согласовать работу всех ведомств; имперским канцлерам военной эпохи это было не под силу.
Упрощение и улучшение наших взаимных отношений наступило в феврале 1917 года, когда имперский канцлер прикомандировал к верховному командованию своего личного представителя. Сначала это был помощник статс-секретаря фон Штейн, который внес с собой свежую струю. Осенью 1917 года прибыл граф Лимбург-Штирум, образованный и умелый человек, горячо любивший родину. Сношения с ним доставляли мне истинную радость. Приблизительно с того же времени представителем верховного командования при имперском канцлере в Берлине был полковник, позже генерал фон Винтерфельдт. Он самоотверженно и тактично выполнял свою трудную задачу.
Верховное командование было вынуждено сноситься еще с целым рядом министров, а по вопросам транспорта также и с правительствами отдельных государств, составлявших Германскую империю. Я сильно чувствовал отсутствие единой центральной власти; наше государственное многообразие давало себя знать. Когда высшие офицеры Баварии, хорошо понимавшие положение дел, выразили желание, чтобы было образовано единое имперское военное министерство, я мог только согласиться с ними и просил их пропагандировать эту мысль у себя на родине.
Теперь на очереди стоит вопрос о внесении единообразия в конституцию Германии, и можно лишь пожелать, чтобы этот вопрос, являющийся дальнейшим шагом к развитию нашей родины, был возможно скорее разрешен. Пусть лишь при этом не забудут, чем Германия обязана Пруссии и союзным государствам.
В нейтральных государствах в распоряжении верховного командования так же, как и в мирное время, находились военные атташе. Они подчинялись своему послу и политикой не занимались. О военных делах они сообщали непосредственно в генеральный штаб; послу посылалась копия сообщения. Ни к каким затруднениям такой порядок дел не приводил. По вопросам пропаганды военные атташе работали также в согласии с послами. Они получали в этом отношении указания от полковника фон Гефтена.
Военные атташе в союзных странах выполняли подобные же задачи. И они были чужды политике. Они являлись главным образом офицерами связи между германским верховным командованием и высшими военными начальниками союзных армий.
VII
5 сентября генерал-фельдмаршал и я отправились в нашу первую поездку на запад. Через Шарлевиль, где все еще находилась ставка, мы направились в Камбре, где расположился штаб наследного принца Рупрехта Баварского.
Кронпринц приветствовал нас перед въездом в Шарлевиль. Почетный караул генерал-фельдмаршалу выставила рота знаменитого ударного батальона фон Рора. Впервые мне пришлось увидеть здесь сомкнутую часть в ударном снаряжении и в столь целесообразных стальных касках. На востоке они были еще неизвестны. Кронпринц был очень доволен приостановкой наступления на Верден; по его словам, это было его давнишней мечтой. Он коснулся еще других вопросов и в беседе со мной также подчеркнул свое желание скорого мира. Но о том, каким путем его можно добиться от Антанты, он мне ничего не сказал.
В Шарлевиле генерал-фельдмаршал виделся с сотрудниками ставки. Разделение верховного командования на две группы и величина расстояния между Плессом и Шарлевилем сказались на общем положении дел чувствительным образом. Как ни хорошо была поставлена телефонная и телеграфная связь, она не могла заменить личных переговоров. Я охотно сосредоточил бы ставку на западе, только не в Шарлевиле, местоположение которого было неблагоприятно. В Бельгии и Франции германские войска несли на себе всю тяжесть войны, во всей ее неумолимости. Естественно, хотелось быть к ним ближе. Несмотря на это, верховное командование должно было оставаться в Плессе, так как операции против Румынии требовали тесной связи с генералом фон Конрадом в Тешене. По этой причине ставка (частью) и была перенесена на восток. Она была размещена в Плессе, Катовице и других местах.