7-го числа утром состоялось совещание в Камбре в то время, как на Сомме шел ожесточенный бой. Все находились под сильным впечатлением этих тяжелых боев.
Организация Западного фронта была в тот момент неудачной. Объединение армий во фронты было еще недостаточно развито. Фронт кронпринца Рупрехта был образован в августе, под впечатлением битвы на Сомме. В состав его входили: 6-я армия у Арраса, находившаяся до того под личным командованием самого кронпринца Рупрехта, и обе армии, находившиеся в бою, 1-я и 2-я, под командой генералов Фрица фон Бюлова и фон Гальвица. Фронт германского кронпринца сформировался раньше. Он состоял из 3-й армии у Реймса, 5-й у Вердена, во главе которой находился сам кронпринц, и армейских групп А и Б в Лотарингии и Эльзасе. В состав фронтов не входили: 4-я армия, под командой генерал-фельдмаршала герцога Альбрехта Вюртембергского, на правом крыле всех армий, и 7-я под командой генерала фон Шуберта, между обоими фронтами. Первоначально мы никаких изменений не произвели, только 7-я армия была подчинена кронпринцу Рупрехту; вслед за тем был образован отдельный штаб фронта германского кронпринца. Верховное командование распоряжалось отныне только тремя инстанциями. Полная реорганизация Западного фронта должна была быть предпринята лишь по наступлении перерыва в операциях.
Начальник штаба 4-й армии генерал Ильзе и начальники штабов кронпринца Рупрехта и германского кронпринца генералы фон Куль и фон Лютвиц дали обзор положения на своих фронтах. Полковник фон Лосберг, с присущей ему серьезностью, и полковник Бронзарт фон Шеллендорф, со своей обычной живостью, дополнили доклад о битве на Сомме генерала фон Куля описанием внутренних моментов. Потеря территории, имевшая место до сих пор, сама по себе казалась мне маловажной, с ней можно было смириться. Гораздо важнее был вопрос, как в дальнейшем предотвратить отход и связанное с ним все большее ослабление наших сил. Мне надо было дать себе ясный отчет как в отношении наших и неприятельских сил, так и в том, насколько наши тактические взгляды оставались верными. Первое было просто, второе – чрезвычайно трудно. В стратегически-тактических вопросах взгляды бывают так же резко противоположны, как в политических и экономических, и переубеждать кого-нибудь здесь так же трудно; явления признаются, вызвавшие их основные причины оспариваются. Поэтому так трудно изменить их к лучшему. Консерватизм войск чрезвычайно велик. Как было в мирное время, так остается и во время войны.
Составившееся у меня предположение о положении дел у Вердена и на Сомме стало еще мрачнее на основании того, что мне пришлось выслушать. Единственным светлым пятном являлся германский героизм, с твердостью переносивший ради родины самые тяжелые моменты. Я не в состоянии передать слышанных мною потрясающих описаний боев. Самое прекрасное, что о них написано, принадлежит молодому офицеру испытанного гамбургского полка. Это – героическое стихотворение в прозе.
Для меня выяснились размеры той новой задачи, которая выпала на генерал-фельдмаршала и на меня, и какие затруднения мы вызвали бы для командования и для войск на западе, если бы продолжали их ослаблять для наступления на юго-востоке.
Могучая неприятельская артиллерия, хорошо ориентируемая аэропланами, подавила на Сомме огромным количеством снарядов нашу артиллерию. Обороноспособность нашей пехоты была до такой степени истощена, что предпринятая неприятелем массовая атака удалась. Мы расходовали не только наши моральные силы; кроме большого числа убитых и раненых, мы потеряли много пленных и много военного снаряжения.
Высказанные настойчивые пожелания сводились к требованию усиленного снабжения артиллерией, снарядами, аэропланами и привязными аэростатами, а также к своевременному выдвижению многочисленных свежих дивизий для более частой смены сражающихся. Удовлетворение этих требований облегчалось приостановкой атаки на Верден; но приходилось считаться с тем, что по местным условиям Верден и в дальнейшем потребует много сил. Было возможно, что французы сами поведут из крепости наступление. Верден оставался открытой язвой, поглощающей много сил. Правильнее было бы оттянуть там позиции из района воронок. О местных трудностях борьбы около Вердена я тогда не имел еще правильного представления. Наряду с Соммой крепость все еще требовала большого внимания; несмотря на это, 5-я армия должна была отдать много артиллерии и аэропланов. Еще беспощаднее приходилось поступать с другими армиями. Они должны были растянуть свои участки и выделить дивизии, артиллерию, аэропланы и привязные аэростаты для района, где шел бой. Конечно, таким путем образовались слабые пункты; с этим приходилось мириться, если мы хотели удержаться на Сомме. А отказаться от Соммы мы не могли, так как у нас не было подготовленных позиций в тылу. И, наконец, верховное командование могло рассчитывать на несколько новых дивизий, которые постепенно заканчивали формирование.
В отношении артиллерии и борьбы в воздухе положение дел в районе боя должно было постепенно улучшиться благодаря усиливающемуся снабжению; только со снарядами дело обстояло по-прежнему печально, несмотря на то, что мы опустошили в этом отношении другие фронты.
Казалось, что по мере улучшения подачи дивизий удастся обставить фронт кронпринца Рупрехта таким образом, что ему не придется выживать изо дня в день. Тогда можно было надеяться, что при смене и заступлении на участок дивизий удастся не нарушать их организации; в интересах внутреннего устройства и сохранения войск мне приходилось придавать этому величайшее значение. При настоящем положении дел страдали и люди, и лошади. После того как верховное командование оказало нужную помощь, я стал решительно требовать, чтобы войсковая организация сохранялась. До настоящего момента сила обстоятельств не позволяла этого. Сверх особенного усиления войск необходима была еще постоянная смена отработанных дивизий свежими. Одной из существенных обязанностей моего оперативного отделения было всегда иметь под рукой дивизии, которыми можно было располагать для сражения на Сомме; это была трудная и ответственная задача. Нужно было хорошо учесть состояние войск, чтобы решить вопрос о снятии частей со спокойного фронта и переброске их на более или менее важный участок сражения.
Подкрепления, которые удалось собрать для битвы на Сомме, невозможно было перебросить сразу. Железные дороги были сильно перегружены уже обычным подвозом и эвакуацией. Требовалось пустить сверх того еще огромное количество поездов. Раньше 2–3 недель все требуемое не могло быть доставлено на место. Прежде чем нам удалось бы выполнить это, успехи неприятеля могли перевернуть все наши расчеты и поставить перед нами новые задачи. Это находилось в руках судьбы и отчасти врага. Пока приходилось удовлетворять требования момента.
В области тактики следовало добиться того, чтобы снова выдвинуть на первый план активность в ведении артиллерийской борьбы так, чтобы неприятельская артиллерия и пехота были разбиты еще до начала атаки. Мы отказались от этого способа вследствие недостатка в орудиях и снарядах. Универсальным средством спасения казался заградительный огонь. Пехота требовала его. Но применение его вносило путаницу во многие здоровые представления. Несмотря на правильность его в теории, он часто оказывался несостоятельным под градом неприятельских снарядов. Наша пехота, доверившись защите заградительного огня, слишком легко забывала, что должна сама себя защищать.
Постоянное увеличение количества вводимых в бой орудий и комплекта снарядов являлось основой успешного применения артиллерии. Но наряду с этим требовалось твердое руководство артиллерией высшим начальством и уверенная пристрелка при помощи воздушного наблюдения. Совместно со многими другими я высказался за сосредоточение руководства артиллерийским боем главным образом в дивизиях, на основании точных приказов высших штабов. Это вызвало возражения, но постепенно мысль была признана правильной. Каждый начальник дивизии должен был иметь в своем распоряжении артиллерийского штаб-офицера, специально для руководства этим родом оружия. Отсутствие таких специалистов было чувствительно.
Надо было также сблизить артиллерию с воздухоплаванием. Летчикам надо было привить любовь к пристрелке. Бой истребителей высоко в воздухе, открывавший возможность получить высокие отличия и быть поименованным в сообщениях ставки, был куда заманчивее и красивее, чем пристрелка артиллерии, которой все равно никому нельзя было угодить. Понимание высокого значения пристрелки могло развиваться лишь очень постепенно.
В то время летательные аппараты не применялись еще как оружие против земных целей так планомерно, как в 1917-м и особенно в 1918 году, но уже во время битвы на Сомме неприятельские аэропланы, летавшие очень близко, производили своим пулеметным огнем на нашу пехоту сильное впечатление. Впечатление это вызывалось не потерями убитыми и ранеными, а тем обстоятельством, что пехота оказывалась обстрелянной там, где до того находила укрытие. Это угнетающее впечатление было в первое время так сильно, что люди часто забывали использовать свои ружья и пулеметы, что было бы весьма целесообразно.
Исход каждого сражения в конечном счете решается пехотой. Я сам был пехотинцем, был им душой и телом, и сказал сыновьям: идите в пехоту. Они так и сделали; только позже их, как многих других молодых людей, потянуло из окопа к свободной деятельности летчика. Навсегда останется военной истиной красивое изречение строевого пехотного устава: «Пехота несет главную тяжесть борьбы и приносит величайшие жертвы, поэтому ей и высшая слава».
Бремя, лежащее на пехоте, огромно, это показала и настоящая война. Спокойно лежать под барабанным огнем неприятеля, на земле и в грязи, в сырости и холоде, без пищи и питья, или забившись в общую кучу в убежища, ямы и подвалы, ожидать там превосходящего в силах врага, выходить из надежного укрытия в атаку на сеющего гибель врага, имея всегда перед глазами смерть, – вот дело, достойное настоящих мужей. Оно становится возможным только при условии истинной дисциплины, созданной чувством любви к родине и глубоко запавшим в сердце велением долга. Слава велика. Но высшую награду дает гордое сознание того, что ты послужил родине больше, чем другие, дает чувство, что победа достигнута благодаря именно твоей храбрости. Люди, оставшиеся на родине, должны постоянно помнить об этом. Перед таким геройством им остается только молча обнажать голову, а не витийствовать.