Между тем президент Вильсон обратился 18 декабря к воюющим государствам с нотой, чтобы «узнать мнение всех воюющих государств об условиях, на которых война могла бы быть закончена». Президент хотел, по-видимому, сравнить требования обеих сторон и согласить их на чем-нибудь среднем. Он думал о мире без победителей и побежденных. Нота была передана 21-го. Имперское правительство было осведомлено об этом намерении Вильсона еще в ноябре. Вероятно, долгие колебания президента заставили правительство сомневаться, действительно ли президент приведет свое намерение в исполнение. Впрочем, я недостаточно подробно знаком с тогдашними соображениями правительства.
Правительства четверного союза уже 26 декабря ответили предложением созыва в ближайшем будущем съезда представителей воюющих государств в каком-либо нейтральном пункте. Они уклонились от предложения Вильсона, так как хотели вести переговоры с противником непосредственно. Возможно, что при этом они считались также и с настроением Германии против Америки. Однако поведение Антанты было непримиримо. Ее ответ от 12 января был подтверждением ноты от 30 декабря, только в нем, пожалуй, еще резче сказывалась ее воля к уничтожению. В нем чувствовалась железная воля Ллойд Джорджа, который в начале декабря стал и формально во главе правительства Англии. Следует снова и снова перечитывать ответ Антанты на наше мирное предложение и на ноту Вильсона. Многие составят себе тогда более ясное суждение о возможности добиться мира, не вынужденного для одной из сторон.
Таким образом, обе попытки приблизить мир провалились. По воле Антанты война должна была продолжаться. Она должна была решиться только силой оружия. Пароль был «победа или поражение». Отсюда вытекала необходимость дальнейшего колоссального вооружения и сохранения нашей воли к войне, как это и имели в виду наши предложения, а также необходимость применения всех средств борьбы, которыми Германия располагала.
III
При тех взглядах на общее положение, которые имелись у генерал-фельдмаршала и у меня, и при нашем, к сожалению оправдавшемся, скептическом отношении к успеху мирных переговоров, мы давно уже включили в круг наших размышлений вопрос о подводной войне, и притом в наиболее острой форме подводной войны в запретных для плавания зонах.
Неограниченная подводная война являлась последним средством закончить войну победоносно, не затягивая ее до бесконечности. Если подводная война в такой форме могла стать решающей, – а флот надеялся на это, – то она при нашем военном положении становилась долгом по отношению к германскому народу.
Как я уже упоминал, 30 августа мы высказались против неограниченной подводной войны, присовокупив, что время для нее еще не наступило. Выяснив наше мнение, имперский канцлер фон Бетман прибавил к этому, что в дальнейшем решение вести подводную войну с установлением запретных зон он ставит в зависимость от соответствующего заявления генерал-фельдмаршала. Неограниченная подводная война будет начата, если генерал-фельдмаршал этого пожелает. Приблизительно то же самое имперский канцлер сказал 28 сентября в рейхстаге. Между тем вопрос о целесообразности подводной войны привел к серьезному разногласию среди политических партий и вызвал чрезвычайно сильное возбуждение. В то время как правые партии очень живо высказывались за нее, левые, стоящие близко к правительству, так же страстно отстаивали противоположное мнение. Благодаря замечанию г-на фон Бетмана верховное командование впервые было вовлечено в политическую борьбу самим правительством для его поддержки. Я глубоко об этом сожалел. Этого не должно было быть. Верховное командование стояло до сих пор вдали от всякой политики и никоим образом не желало вносить в это изменений. Тем неприятнее генерал-фельдмаршалу и мне было волнение, вызванное господином фон Бетманом. Фактически на верховное командование все больше и больше возлагалась ответственность за ведение неограниченной подводной войны или за отказ от нее.
В начале октября мы беседовали о неограниченной подводной войне с начальником морского штаба и взвешивали возможность приступа к ней. Во время последовавшего по предложению канцлера письменного обмена мнениями мы 5 октября снова просили его установить, на ком будет лежать ответственность. 6 октября канцлер разъяснил нам, что, хотя решение по вопросу о неограниченной подводной войне является прерогативой военной власти императора, тем не менее ввиду того, что такая война затрагивает интересы нейтральных стран, она относится к области иностранной политики. Поэтому он, канцлер, является единственным ответственным по конституции лицом, которое не имеет права переложить свою ответственность на кого-либо, но, конечно, мнение генерал-фельдмаршала будет иметь особенное значение для его будущей позиции в этом вопросе. Эта точка зрения была неопровержима. Генерал-фельдмаршал вовсе не был в состоянии взять на себя ответственность, лежащую на имперском канцлере, да и никогда этого не хотел; я вполне разделял его точку зрения. Однако заявление имперского канцлера являлось значительным уклонением от прежних взглядов, которые объяснялись предположением, что мы являемся противниками подводной войны.
В октябре 1916 года началась крейсерская подводная война, причем суда останавливались и обыскивались. Она дала хорошие результаты и внесла беспокойство в экономическую жизнь неприятеля. Это говорило в пользу подводных лодок. Но приходилось учитывать быстрый рост средств неприятельского противодействия и уменьшение результатов крейсерства подводных лодок.
В оценке политического и экономического значения для войны операций подводных лодок в различных их формах нам приходилось полагаться на мнение начальника морского штаба и имперского канцлера. Верховное командование находилось в постоянных сношениях с этими лицами по этим вопросам и по вопросу о целесообразности неограниченной подводной войны.
После наших побед в Румынии верховное командование перестало опасаться вмешательства в войну против нас Голландии и Дании. Во всяком случае, рисковать не следовало: в случае необходимости мы должны были начать подводную войну с установлением запретных зон не раньше, чем поход на Румынию будет закончен и войска успеют вернуться оттуда в Германию и подойти на Западный и Восточный фронты. Можно было предвидеть, что это произойдет не раньше начала февраля. Само собой разумеется, что надо было сначала подождать результата мирных попыток президента Вильсона, возникших по инициативе имперского правительства, а также последствий нашего мирного предложения. Если бы представилось вероятным окончание враждебных действий, тогда и такая подводная война оказалась бы ненужной. Тогда все предположения отпадали. В конце декабря или начале января вопрос о результате наших мирных попыток должен был выясниться. И это обстоятельство указывало на то, что в случае необходимости начать подводную войну ее следовало отложить до первых чисел февраля.
Имперское правительство отказалось от своих прежних опасений за позицию Голландии и Дании; со стороны Швейцарии, Испании, Норвегии и Швеции также не ожидалось каких-либо осложнений. Зато правительство довольно определенно учитывало возможность участия Северо-Американских Соединенных Штатов в войне против нас. Верховное командование должно было считаться с этими соображениями, высказанными ответственными инстанциями. Вступление Америки обозначало для Антанты в первый же год усиление на пять-шесть дивизий, позже, в случае, если бы подводная война не оказала своего действия, оно дало бы серьезное, могущее сыграть роль значительного фактора увеличение неприятельских сил. Что Америка, в случае вступления в войну, будет создавать такую же вооруженную силу, как Англия, и что Антанта всемерно будет толкать ее на все новые вооружения, было несомненно. Относительно роста военной промышленности Соединенных Штатов у меня особых опасений не было. И сейчас уже она полным ходом работала на Антанту.
Начальник морского штаба, друг имперского канцлера, но горячий защитник неограниченной подводной войны, с уверенностью рассчитывал на то, что уже в течение полугода она окажет решающее влияние на всю войну. Потеря тоннажа и уменьшение заокеанского ввоза вызовут в Англии экономические затруднения, которые исключат возможность продолжения войн. Он ссылался при этом не только на свое собственное убеждение, но также и на мнение выдающихся представителей германской промышленности. Недостаток тоннажа уменьшит размеры военных перевозок и прежде всего сократит доставку многочисленных военных грузов во Францию, многие из них пострадают и непосредственно. Число имевшихся налицо подводных лодок было достаточно для этой цели, постройку новых, для пополнения, можно будет, по мнению имперского морского министерства, усилить до максимума, и потери будут с избытком покрываться. Правда, в 1916 году, после принципиального отказа от подводной войны, постройка подводных лодок шла с недостаточной энергией. Вопрос о личном составе может быть разрешен. Его можно будет взять преимущественно из состава второй эскадры, состоящей из более старых судов, но и другие суда также смогут отдать офицеров и инженеров со средним служебным цензом.
Само собой понятно, что боеспособность флота также не должна была понижаться дальше известного уровня. Он должен был представлять такую силу, чтобы, несмотря на постоянное усиление неприятельского флота постройкой новых судов и возможное присоединение Соединенных Штатов, ведение подводной войны было обеспечено. Флот должен был открывать лодкам путь через пояс неприятельских минных заграждений. Он должен был оставаться настолько внушительным, чтобы всякая попытка неприятельского флота прервать сообщения в Балтийском море была заранее исключена.
Начальник морского штаба надеялся объявлением неограниченной подводной войны одновременно оказать устрашающее действие на нейтральное судоходство, которое до того времени работало преимущественно на Антанту. Ему было ясно, что для этого необходима безусловная поддержка политических центров, отсутствие которой он впоследствии по временам чувствовал.